Ботаники не сдаются (СИ) - Логвин Янина - Страница 61

— Мне кажется, что сегодня ты этот человечек, а я увидела падающую звезду и загадала желание.

И это действительно так. Моя печаль, возникшая в танцевальном зале, этой ранней ночью благодаря Ивану превратилась во что-то, похожее на тихое счастье и ощущается светом в душе.

— И что же ты загадала? — Воробышек спрашивает негромко, но что-то в его вопросе и голосе заставляет повременить с ответом, а сердце застучать быстрее.

Он вдруг склоняется ко мне — низко-низко. Опускает ладонь на щеку и прячет пальцы в волосах. Его прикосновение нежное и горячее, как и дыхание, которое я неожиданно чувствую у самых губ. Оно обжигает встречей и будит во мне фейерверк эмоций — тысячу, пронзивших кожу огнем иголочек:

— Катя, скажи, что меня!

Если и может любая девчонка мечтать о первом поцелуе, то наверняка о таком. Когда парень, похожий на мечту, а над головой — черный бархат звездного неба. Когда по-особенному звучит имя, а мир один на двоих.

Конечно, его. А разве может быть иначе?

Ванька целует не спеша, неглубоко и осторожно, словно только пробует меня на вкус. Отстранившись, снимает очки и возвращается, чтобы задержать свои губы на моих уже дольше. Припадает крепче. Нажимает на рот языком, опускаясь телом на мою грудь. Это так ошеломительно и откровенно, я словно с головой ухожу под воду, и от новых ощущений, наполнивших легкие, силюсь вдохнуть воздух.

— Катя…

Незаметно для себя опускаю руки на широкие плечи и поднимаю подбородок, когда он касается губами шеи. Вот сейчас мы так близко, как никогда в танце.

Воробышек смотрит на меня — прикипает вниманием. От его близости тепло, от дыхания — горячо, а сердце стучит, стучит, стучит… и хочется еще и еще этого огня и иголочек, приятным током пронзающих тело. Не знаю, что Иван видит в моих глазах, но он тихо спрашивает, и не думая отпускать:

— Ты не ответила на поцелуй. Тебе не понравилось?

Что? Мне? Да у меня голова идет кругом! От этой ночи и от него, разве не видно? Но в вопросе звучит странное ожидание, и я понимаю, что он не даст мне смолчать.

— П-понравилось. — Господи, а как отвечать-то? — Очень, — тихо признаюсь, хотя щеки и вспыхивают румянцем. Хорошо что ночь, и можно скрыть неловкость и стыд. И собственный блеск в глазах, в которых отражается желание.

Или не скрыть? Кажется, не скрыть, потому что Воробышек внезапно просит:

— Поцелуй меня. Я хочу.

Я тоже хочу пережить это снова — его вкус и ласку, и послушно отрываю затылок от травы, тянусь и нахожу его губы. Касаюсь их несмело — теплых и упругих своими — вспухшими и горячими, задерживаю прикосновение, словно хочу поймать его вдох. Жду и жду ответ, но ничего не происходит.

Какое-то время Ванька молчит. Я опускаюсь в траву, и мы смотрим друг на друга. Наша внезапная близость не окончена, его рука продолжает греть мой висок, большой палец поглаживает щеку… Я растерянно замираю, когда он спрашивает:

— Катя, неужели для тебя это в первый раз?

Первый. И врать ему бесполезно. Мне не сравниться с ним по части опыта.

— Это плохо?

Наверняка, да, думаю я. Скучно и все такое. Будь Ванька сейчас с другой девчонкой, они бы могли зайти значительно дальше звездных поцелуев, а я его разочаровала.

Я напрягаюсь, и он это чувствует. Не отпускает, когда порываюсь встать. Вместо этого опускает свой лоб на мой и смеется.

— Эй? Ты чего? — хмурюсь, не зная что ожидать. Но слышу в ответ легкое и вполне себе довольное.

— Господи, Очкастик, ты сплошной сюрприз!

Хм. Ну, наверное.

— А как же твой парень? Неужели никогда не хотел? Вы же не дети.

Мой «кто»? Ах да… Я уже однажды сказала «а», пришло время сказать и «б». Надеюсь, Ванька не распознает ложь. Мне совсем не хочется ему врать.

— Ну, мы не торопились. Он не настаивал.

Какими мы, должно быть, с моим воображаемым парнем выглядим сейчас глупыми в глазах Воробышка. И я не ошиблась.

— Похоже, он святой или дурак. Так как его зовут?

В голове стремительно проносится сотня имен, и не находится ни одного подходящего. Нет, все-таки одно имя меня спасает, которое я произношу каждый день.

— Сёма. С-семен. Пожалуйста, Вань, — прошу смущенно. — Я не хочу о нем говорить. Мы скорее с ним друзья. У нас непростые отношения.

— Ну, он точно молокосос, судя по голосу, — рассуждает парень. — А вот насчет статуса друга — что-то я сомневаюсь. По телефону он мне так точно таким не показался. Не переживай, я сам поговорю с ним. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

— Что? Зачем? Лучше не надо!

— Боюсь, придется, Умка, — очень серьезно отвечает Ванька, — если мы хотим продолжить то, что только что начали.

Я замираю, не веря, что все правильно расслышала и поняла. Но ведь правильно?

— А мы… То есть, ты разве хочешь… со мной? А как же сюрприз? Ну, то, что для меня это впервые? Мне показалось, ты расстроился.

Воробышек касается носом моего носа и мягко губами губ. Шепчет тихо, вызывая в душе бурю эмоций и новую толпу мурашек на коже.

— Тебе показалось. Знаешь, Очкастик, это заводит. Когда дело касается тебя, меня заводит даже твое имя.

Он встает и увлекает меня вверх. Ставит на ноги, но не отпускает. Его руки ложатся на талию, притягивают ближе, и я снова могу чувствовать тепло его груди и дыхание на лице. И запах. Он классно пахнет, не стоит и отрицать, что меня влечет к нему.

— Ты необыкновенная, Катя, — говорит серьезно. — Я попробую сдержать себя. Мы все успеем с тобой, ведь так?

— Да…

— Просто отвечай мне, как чувствуешь, хорошо? И больше не закрывайся. Для меня ты тоже впервые.

Вот так признание. Оно ощущается на губах вкусной прохладой и отзывается огнем в сердце, когда мы вновь встречаемся и пропадаем в поцелуе. На этот раз более смелом и глубоком. Мои руки тоже не бездействуют и живут собственной жизнью. Они забираются под куртку парня и ложатся на спину. Я чувствую гладкие сильные мышцы и понимаю, что ткань мешает. Смелые мысли для дня первого поцелуя и для девчонки, до сих пор увлеченной лишь книгами. Но мне скоро девятнадцать и, кажется, настала моя пора взрослеть.

— 40 —

Мы возвращаемся не спеша, словно не желая прощаться. Когда подъезжаем к подъезду, Воробышек говорит негромко: «Беги, Кать! Поздно уже!» и только прикосновение к руке, какое-то по-особенному личное, напоминает о том, что между нами что-то изменилось.