Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения - Страница 45

Хлопаю в ладоши, только сейчас замечая кучу блестящих фантиков от шоколадных конфет, брошенных на комоде, и нацепив на лицо строгую маску, назидательно выдаю:

— И завязывай со сладким. Работать с неповоротливой толстухой он точно не станет.

***

— Все равно не понимаю, что ты в ней разглядела, — Славка садится рядом, на пластмассовое кресло в вип-зоне, спрятанной под спешно возведенным на улице навесом, и вместе со мной рассматривает Петрову, вполне гармонично вписавшуюся со своим репертуаром в уличный концерт. Двигает бедрами, позабыв о всяком стеснении и, очень надеюсь, не выдает фальшивых нот, которые без труда распознает продюсер, по просьбе Эвелины явившийся в этот пасмурный день на шумную площадь.

— Молчи, — шиплю, щипая его за руку, и с замиранием сердца слежу за реакцией лысого мужчины в строгом официальном костюме.

Не лучший выбор одежды, если учесть, что собравшиеся не слишком-то продумывали свой гардероб, зато на общем фоне смотрится он впечатляюще: на запястье поблескивают массивные золотые часы, галстук подцеплен драгоценной булавкой, а в руках айфон последней модели. Склоняет голову набок, прислушиваясь к словам Эвелины, и, молча, кивает, заставляя меня гадать, считается ли это хорошим знаком.

— Ну правда! Мне обязательно здесь сидеть?

— Видимо. Команды вольно наш командир еще не давал, — Игорь плюхается рядом и протягивает мне минералку, так ни разу и не взглянув в сторону сцены.

Ему вот плевать, но из уважения к моим желаниям, свой единственный выходной он убивает здесь, среди разгоряченной толпы простых обывателей.

— Неужели так трудно помолчать? Мы, между прочим, три недели готовились! — не скрываю обиды, наконец, отвлекаясь от Тани, уже уступившей свое место очередной звезде. — Мне тоже многое не нравится! К примеру, ходить на скучные благотворительные вечера или премьеры твоей мамы, но я держу это при себе! А ты, — тычу в грудь Лисицкому, посмеивающемуся над моими словами, — мог бы давно найти себе постоянную секретаршу, если бы не был таким занудой!

— Вообще-то, Елена Юрьевна, что работала до тебя, продержалась довольно долго, — защищается, ничуть не обидевшись на мое обвинение, и отбирает бутылку с водой, из вредности осушая ее дна.

— Так, разве это не доказывает мою правоту? Ей было за шестьдесят, верно? А это, — отбираю пустую тару и теперь машу ей в воздухе, — предназначалось не тебе!

Знаю, что это глупо, но все-таки дую губы, и, не придумав ничего лучше, демонстративно закатываю глаза, когда мужчины принимаются надо посмеиваться. Они идеально друг другу подходят — два заносчивых индюка, неспособных порадоваться чужому успеху.

Смиряю мужа недовольным взглядом, и, гордо вздернув подбородок, встаю, жестом прося его убрать ноги. Если их Танин дебют не тронул, это вовсе не значит, что и других он оставил равнодушными. Аккуратно протискиваюсь между рядами, желая как можно быстрее спуститься вниз, ведь светлую макушку в кучке работников, сидящих за аппаратурой, я уже отыскала.

Наряд для подруги я выбрала знатный — невесомое кружево на рукавах и свободная юбка, не сковывающая ее движений во время танца. Быть может, слегка простовато, зато вполне сдержанно, а этого на нашей эстраде так не хватает!

Сбиваюсь с шага, когда замечаю Эвелину, уже представляющую Петрову продюсеру, и скрещиваю пальцы, на время позабыв о дыхании. Словно ни ей, а именно мне предстоит выслушать вердикт квалифицированного жюри. Придирчивого, ведь Эвелина даже костюм без внимания не оставляет. Хищно сузив глаза, делает круг вокруг раскрасневшейся девушки, и, ухватив двумя пальцами темную материю, что-то разглядывает, недовольно качая головой.

— Это ведь ты его выбирала? — интересуется, стоит мне подойти ближе. — На сцену в таком нельзя. Слишком скучно и безвкусно…

Улыбаться она не забывает, как и оглядываться по сторонам в поисках папарацци, ведь и сама я одета из рук вон плохо — простые джинсы, и белая футболка с нелепым ананасом на груди.

— Приезжайте завтра на студию. Эльдар готов послушать записи. Только оденьтесь поприличней, — командует, понизив голос, и уводит своего друга подальше от хаоса, творящегося вокруг. Нам же этот шум только на руку. Когда мы вопим, как сумасшедшие прыгая от счастья, наши голоса без труда теряются в общей массе людских криков: кто-то подпевает, а кто-то делиться со вселенной своей радостью — контракт у Петровой в кармане.

— Ты сделала это! — произношу, когда подруга крепко меня обнимает, и уже ощущаю, что слезы вот-вот прольются по моим щекам.

— Нет, Лизка! Это все ты! — отстраняет меня за плечи, заглядывая в глаза, и тут же привлекает обратно. Не слышу, но душой ощущаю ее «спасибо», заставляющее крупные горошины скатиться вниз и утонуть где-то там, в копне светлых волос, касающихся моего лица.

— Наверное, это яркий пример того, как слава и деньги развращают человека, — сегодня гости в студии куда разговорчивее.

Мужчина средних лет, с характерным депутатским значком на отвороте пиджака, рвется высказаться, указывая пальцем на два снимка, выведенных на экран. Таня, с дипломом в руках, в глухом шифоновом платье лимонного цвета, и она же, спустя несколько лет, в откровенном костюме, выставляющем напоказ все ее достоинства, которые прежде она так старательно прятала под безразмерной одеждой.

— Вы пригрели змею! И, да простит меня ваш горячо уважаемый супруг, чтобы променять вас на эту вульгарную особу, нужно быть недалекого ума человеком!

Грубо, но предпочитаю пропустить его заявление мимо ушей. В его словах есть доля истины, но если я и променял жену на другую, то это явно была не Таня, единственная получившая выгоду от всей этой шумихи — количество участников ее фан-групп растет с геометрической прогрессией.

— Ну, знаете! По-моему, это слишком, судить о человеке лишь по внешнему виду. Лиза тоже непохожа на убитую горем жену, — не остается в долгу все та же рыжая певичка, посчитавшая своим долгом заступиться за коллегу по цеху. — Мало ли что пишут в газетах! Я не исключаю, что это лишь пиар — ход, ведь за последние три месяца Петрова стала лишь популярней. Обвинять человека в распущенности, лишь потому, что на сцене она позволяет себе эпатажные наряды — по меньшей мере глупо!

Я отвлекаюсь от их болтовни, не слишком — то сожалея, что пропущу жаркий спор о нравственности селебрити, и бреду к бару, выуживая из коллекции бутылок любимый коньяк. Без спиртного не обойтись. Тем более что с недавних пор следить за моей печенью некому — думаю Лиза только обрадуется, если я посажу свое сердце и однажды не проснусь, тем самым избавив ее от необходимости судиться за опеку над дочерьми.

— Сейчас самое время пригласить в студию ту, кто хорошо знает, что же на самом деле представляет из себя Татьяна Петрова, и в чем кроится истинная причина раскола в семье ее сына. Эвелина Громова, встречайте, — так бодро произносит ведущий, что от неожиданности я роняю стакан, так и не донесенный до рта.

— Черт! — стряхиваю со штанин янтарные капли и закипаю не на шутку, когда женщина, подарившая мне жизнь, с непоколебимой решительностью двигается к дивану. Садится напротив своей невестки, но даже на секунду не задерживается взглядом на ее лице, тут же приступая к работе на камеру. Сухо здоровается, поправив пиджак, и ждет, когда же ей зададут вопрос.

ГЛАВА 21

Это удар под дых. Пригласить в студию именно ее, отличный способ взвинтить рейтинг выпуска до немыслимых высот. Устраивается поудобней, даже не взглянув в мою сторону, и сдержанно улыбается Смирнову, уже спешащему занять свободное место рядом с ней. Ничего хорошего обо мне она не скажет. Где-нибудь там, в кулуарах, одарит скупыми словами поддержки, но на глазах у жаждущей скандала толпы, разобьется в лепешку, чтобы обелить имя дорого сыночка.

— Вы слышали все, что обсуждалось здесь ранее? — интересуется ведущий, устраивая руку на мягкой спинке дивана. Забрасывает ногу на ногу и, наконец, откладывает планшет. — Согласны ли вы, что брак вашего сына дал трещину из-за Лизиной подруги?