Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения - Страница 36

— Какое стеснение? Восемь спален! Неужели я не найду комнаты для своей сватьи? — манерно взмахнув рукой, подзывает девушку в светло-серой униформе и жестом указывает на свой пустой бокал.

Это уже четвертый. Если она делает так каждый вечер, то неудивительно, что за минувшие три месяца она не снялась ни в одной картине.

— Кстати, кем они работают?

— Отец преподает математику в лицее, — отвечаю, сомневаясь, что она вспомнит об этом наутро — в глазах ее поволока, щеки нездорово покраснели. Ей бы не стоило так налегать на вино.

— А мама — завуч в школе.

— Значит, ты у нас из интеллигентной семьи, — сомневаюсь, что это вопрос, но все же киваю, и сама удивляясь своей неспособности вести беседу. Но мне ведь простительно? Раньше мне не приходилось знакомиться со свекровью, которая при этом является народной артисткой.

— Мы обязательно должны им позвонить. Все это так волнительно! Как все-таки быстро растут дети, — Эвелина так громко хлопает в ладоши, что я вздрагиваю, еще сильнее смущаясь происходящего. Отличное окончание дня — пьяная свекровь и я, больше похожая на затравленного зайца.

— Я приготовила нам развлечение. Долго думала, чем можно тебя занять, и решила, что просто обязана показать снимки Игорька. Увидишь его пятнадцатилетним, и еще подумаешь, стоит ли выходить за него замуж, — женщина смеется, нетвердой походкой следуя в гостиную, и отыскав нужную полку, снимает стопку альбомов в кожаных обложках. Едва не роняет, и я лишь чудом успеваю подхватить их прежде, чем многолетняя история семьи Громовых рассыплется по полу, устилая паркет разноцветными карточками.

— Это в школе. Он учился неважно, зато иностранные языки давались ему легко. Валя часто брал его в Штаты, тем самым привив любовь к языку. Да и сам, между прочим, прекрасно говорил на английском. Великий был человек! Монументальный! — театрально вздохнув, поглаживает пальцем изображение супруга, а уже через пару секунд вновь растягивает губы в улыбке. — Это на премьере моего спектакля. Первая главная роль в моей карьере!

Первый выпускной Гоши, Рождество в Париже, поездка в Диснейленд, Игорь на фоне водопада, он же верхом на верблюде… Она не так плоха, верно? Бережно хранит снимки сына, грамоты, несколько серебряных медалей с соревнований по самбо. Может быть, ей нужно пить чаще, чтобы немного приоткрывать душу?

— О! А это свежие. Последний Новый год. На Яночке мое платье, — склоняет ко мне голову, перечеркивая мои надежды на хорошо скрываемую ей нормальность, и принимается петь дифирамбы российскому дизайнеру, выпустившему изумрудный наряд в единственном экземпляре.

Болтает, замерев на странице с влюбленной парой, и невыносимо долго не перелистывает, вынуждая меня против воли бросать косые взгляды на свежее лицо бывшей подружки Громова. Она хороша. Таких не забывают наутро. Да что там, и через год ее яркий образ вряд ли сотрется из памяти! Скольжу глазами по ее лицу, стараясь не завидовать идеальным чертам, намеренно игнорирую грудь, которой позавидует любая, чей размер намертво замер на неполной двойке, и ловлю себя на мысли, что старательно ищу изъяны в этой красивой брюнетке. Но их нет. Прямые ноги, просматриваемые сквозь полупрозрачную сетку на юбке, тонкая талия, и даже кисти рук у нее идеальные — пальцы длинные, тонкие…

— Господи! — теперь моя очередь удивлять Эвелину, но я даже бровью не веду, когда она прижимает руку к груди, испугавшись моих резких движений. Отбираю альбом, поднося ближе к глазам злосчастный снимок, и больше не могу оторваться от аккуратного кольца на ее безымянном пальце…

***

Игорь

Не помню, когда в последний раз чувствовал себя таким нужным. Мать никогда не проявляла рвения к моему воспитанию, обделяя вниманием в угоду собственному эго. Зарабатывала себе имя на театральных подмостках, со временем снискав славу и в телевизионных проектах. Она тот редкий тип женщины, который совершенно не создан для материнства, а я еще одна голова в полку не недолюбленных детей…

Наверное, именно поэтому я не смог устоять перед Лизиной нежностью, теперь жадно вбирая в себя малейшее проявление теплоты, направленное в мою сторону. Будь я персонажем романа — меня бы возненавидели. Проклинали эгоистичного героя, так нагло ворующего у доверчивой девушки ее время. Но я стараюсь. Действительно, стараюсь измениться, намереваясь стать достойным ее любви… Пусть и без взаимного трепета, до сих пор дремлющего где-то глубоко внутри. Там, куда Лизе пока не дано достучаться.

— Почему ты привез меня сюда? — первое, что спрашивает, включая ночник, когда я тихо прохожу в спальню, беззвучно прикрывая дверь, уверенный, что она давно видит десятый сон.

— Я думал ты спишь, — так и замираю с чемоданом в руках, впервые наблюдая ее такой: красные глаза, распухший нос и часто вздымающаяся грудь. — Ты заболела?

— Ответь мне, — отмахивается от моей руки, словно боится обжечься, и отползает подальше, утыкаясь лбом в свои подобранные колени.

Натягивает одеяло до самого подбородка, одним движением руки сбросив на пол подушки, и негромко всхлипывает, повергая меня в шок. Что здесь стряслось?

— Не трогай! Просто ответь на вопрос!

— Какой? — ни черта не понимаю, и расстегиваю пиджак, чтобы тут же отбросить егов сторону и усесться рядом с расклеившейся невестой.

— Зачем ты привез меня сюда? Тебе доставляет удовольствие осознавать, что я лежу на простынях, на которых когда ты развлекался с другой? — Лиза переходит на крик, с нескрываемой болью во взгляде сканируя мое лицо.

Сжимает руки в кулачки, не обращая внимания на поток слез, уже оставивший мокрые кляксы на свободной футболке, и ждет, пока я найдусь с ответом.

— У всех нас есть прошлое… — начинаю оправдываться, но замолкаю, когда она зло прерывает мою речь.

— Но не каждый мужчина дарит своей девушке кольцо, которое когда-то покупал для другой! — вскакивает, бросая в меня подушку, и топает ногой как ребенок, задетый бессердечностью взрослого. — Это мерзко! Мерзко носить на пальце эту чертову безделушку, зная, что она никогда тебе не предназначалась!

— Лиза, — порываюсь ее обнять, и чудом уворачиваюсь от пощечины, которая наверняка вышла бы звонкой. Под стать моему поступку.

— Я хочу домой! Ты испортил мою жизнь, Игорь! Использовал, чтобы пережить Янин уход. Не удивлюсь, если ты до сих пор ее любишь!

— Не говори ерунды!

— А для меня это не ерунда Громов. Забери это чертово кольцо и больше никогда ко мне не приближайся!

Она сломлена. Отравлена горечью моего предательства, и вряд ли когда-то найдет в себе силы меня простить. Да и стоит ли? Смотрю, как безжалостно срывая одежду с плечиков, Лиза заполняет свою сумку простыми платьями — лен, ситец, и трикотаж неброских цветов, так хорошо подходящий к ее лицу, даже сейчас, несмотря на красноту щек, милому и заставляющему мое сердце пропустить удар.

Сейчас за ней закроется дверь, и я навсегда потеряю возможность касаться ее волос — они стали короче и, кажется, темнее, и сейчас беспорядочно спадают за спину, порождая во мне дикое желание собрать эту рассыпавшуюся копну и втянуть носом аромат цветочного шампуня. Больше никогда не смогу набрать ее номер, забыться в ее объятиях и похороню свою веру в лучшее — с ее уходом солнечные лучи навсегда покинут мою жизнь…

— Лиза, — подхожу, все еще не решаясь коснуться ее напрягшейся спины, и обещаю самому себе во что бы то ни стало оставить ее в своей жизни. — Не уходи. Я не хотел.

— Но сделал, Гоша! Сделал и даже не подумал о том, какого будет мне, — надрывно, словно каждое слово дается ей с трудом. — Я хочу домой. Здесь я больше ни на минуту не останусь!

— Тогда уедем вместе. Дай мне шанс все исправить, — прижимаю Лизу к себе, не в силах отпустить и ее.

— Зачем? — разворачивается и что-то пытается отыскать в моих глазах. Роняет на пол свою кофточку, и упирается ладошкой в мою грудь, собираясь оттолкнуть как можно дальше…

В тот день он впервые признался мне в любви. В любви, которой не было и в помине в его окаменевшем сердце. Помню, как судорожно била его по спине, пока он осыпал поцелуями мои щеки, целовал руки и умолял поверить, что в его мыслях нет места для других женщин. Сейчас понимаю, чего он боялся больше всего — одиночества. Громов не тот человек, кто может справиться с собственным безумием самостоятельно, а я, как показало время, не та, кто способна его излечить.