Лезвие власти (СИ) - Гальперин Андрей Борисович - Страница 72

—И это правильно, Саир. Верный союзник правящего рода лучше, чем наместник, поставленный от имени Императора. Как же ему удавалось скрываться столько времени?

Патео рассмеялся.

—Думаю, что здесь не обошлось без твоего лучшего ученика. Если верить просочившимся слухам, то Манфреда вытащили прямо из лап наемных убийц, посланных Фердинандом. А потом спрятали в каком-то далеком замке. Знакомый почерк?

Россенброк счастливо заулыбался и хлопнул в ладони.

—Джемиус… Сорванец… Вот сын летучей кошки!

—Да, думаю это именно его работа. Уж очень все филигранно и вовремя. Вот только… Последнее время меня тревожат разные мысли. Люди Селина докладывают мне о странных событиях, к которым, возможно причастен Джемиус и его люди. В какую игру теперь вступил твой бывший ученик, Марк? Ты лучше всех знал его, как ты считаешь, на кого он работает?

—Что именно тебе поведали шпионы Селина?

—Ну, например, говорят, что люди Джемиуса отбили у аведжийцев Зуи Камилла, того самого оружейного мастера из Циче. Или, к примеру, дошли слухи, что некто отрядил целую экспедицию в Санд-Карин, на поиски какого-то затерянного замка… Или, что гораздо серьезнее, кто-то договорился с рифдольцами о выводе кланов из Фалдона и Мюкса, и пытается восстановить власть в Бреммагне…

Россенброк утих, и надолго задумался, потирая руки. Патео закончил, повернулся к окну и стал равнодушно смотреть, как молодые пастухи гонят с пастбища стадо холеных борхейских овцебыков.

Наконец, Россенброк завозился в кресле и прошипел проклятие. Патео повернулся к нему. Старый канцлер улыбался.

—Джемиус великолепен, Саир! Мне будет спокойней умирать, зная, что на землях Лаоры есть такой человек. Он сможет сделать то, чего не смог сделать я.

—Так ты знаешь, на кого он работает, Марк? — осторожно повторил Патео.

—На Империю, мой старый друг. Джемиус работает только на Империю. Но это уже совсем другая история…

118.

Сивый ввалился в мрачный солдатский кабак в пригороде Барги далеко за полночь, шатаясь добрел до стойки, швырнул хозяину последний медный карат и глотая вонючий сивушный смрад широко раскрытым ртом, увалился на скамью.

Хозяин взял монету, посмотрел сквозь нее на свет и пробурчал:

—Катись отсюда… Бродяг не обслуживаем. Только солдат…

Сивый шатаясь поднялся, и вращая налитыми кровью глазищами, грохнул кулаком по стойке.

—А я и есть солдат! Его императорского величества, отдельного армельтинского батальона боец! Герой войны, мать его!

Хозяин мрачно оглядел драную рубаху Сивого, его босые грязные ноги и сказал:

—Выметайся, козел форелнский. Сейчас позову стражу, будешь на дыбе потом рассказывать, какой такой войны ты герой!

Сивый набрал в грудь побольше воздуха и открыл было уже рот, но тут к стойке шатаясь подошли трое подвыпивших бирольцев. Один из них глянул на Сивого и махнул хозяину рукой.

—Солдат он, солдат. Не дезертир. Это тот самый, что самого герцога пленил. – Он потрепал Сивого по плечу. – Что, брат армельтинец, пропился совсем? Выпивай, да иди к своим спать, иначе завтра поволокут тебя лошадьми, и не посмотрят, что герой…

Стоявший у стойки воин в черном дорожном плаще, с мечом за спиной, подвязанным на манер рифдольских головорезов, косо посмотрел на них, расплатился с хозяином за пиво и пошел вглубь зала.

Сивый горько усмехнулся, схватил протянутый хозяином кувшин, прижал к груди и побрел в угол. Бирольцы взяли себе ведро вина, тушеных крабов, и смеясь уселись за стол. Сивый приткнулся в углу и разом опорожнил половину кувшина.

Человек в плаще опустился на скамью с ним рядом с ним, и глядя прямо перед собой, тихо спросил:

—Так это и правда ты изловил аведжийского герцога?

Сивый зло покосился на воина. Его лицо показалось Алану смутно знакомым. —Тебе-то что? Интерес какой?

Воин посмотрел на него и поморщился.

—Что-то не верится мне. Видать, что герцог совсем при смерти был, раз какой-то пьянчужка смог схватить его.

Сивый глотнул прямо из кувшина, отвернулся и пробурчал.

—Пошел ты…

Воин слабо улыбнулся и кинул на стол медное кольцо. Сивый повернулся, поглядел на монету, почесал грязную щетину и спросил:

—Что нужно-то?

Воин усмехнулся, но глаза его при этом оставались жесткими и холодными. Сивый сразу же вспомнил это лицо.

—Погоди-ка! А я помню тебя. Ты тот самый козел, из-за которого мне в армию идти пришлось, чтоб с голоду не подохнуть… Ты нам в Норке работу перебил, у маркиза, травоеда. – Сивый отстранился, выпучив пьяные глаза.

Воин резко выбросил вперед руку, схватил железными пальцами уползающего Сивого за запястье и процедил сквозь зубы:

—Не дергайся, прирежу. Глазом моргнуть не успеешь. Где украшения, которые ты с герцога снял?

Сивый задергался и протестующее зашипел:

—Да раздетый он был! В крови весь… Ничего у него не было!

Воин, глядя Сивому в глаза, сильнее сдавил захват. Сивый тихо взвизгнул и запричитал:

—Что тебе надо? У меня ничего нет, ничего… Все забрали имперцы, все до последнего карата… Ничего не осталось, ничего…

Воин взглянул на компанию смеющихся бирольцев и медленным движением вытащил огромный нож. Сивый вздрогнул. Воин подцепил кончиком ножа монету и подкинул ее Сивому.

—Купи на эти деньги себе выпить.

Сивый схватил монету и сжал ее в кулаке. Воин сунул нож в ножны и тихо спросил:

—Скажи мне, где звезда герцога, Алан?

Сивый испуганно замотал головой и заплакал.

—Я все отдал имперской разведке. Все, все что из болот вынес. Меня там били… Кнутами… Хотели железом жечь… Я все отдал… Все…

Сивый, размазывая по щекам пьяные слезы задрал рубаху и показал страшные кровоточащие рубцы на грязном теле. Воин поморщился, сунул нож за пояс, молча поднялся и быстрыми шагами вышел из кабака.

Сивый поскуливая выбрался в ночь, насторожено огляделся по сторонам и побрел, с трудом переставляя заплетающиеся ноги. Когда веселое пятнышко Первой Луны закатилось за зубчатые стены Барги, а ночное небо на западе прочертила первая светлая полоса, предвестник восходящего солнца, он остановился у полуразрушенной фермы. У каменного крыльца он опустился на колени, сунул руку за кладку и нащупал сверток. По его спитому лицу расплылась блаженная улыбка.

119.

—Ты много плакала, сестра моя… Горячие слезы изменили твое лицо, твои глаза отдали слишком много влаги и посветлели. Тяжелые мысли и невзгоды отразились на твоем лице… Твои губы долго не знали ласки а пальцы загрубели, натягивая тетиву лука… Что гложет тебя, сестра моя?

—Мой луч солнца угас, сестра, тогда, когда наши семьи ушли на юг… Я выросла в этом лесу и впитала его силу, ветви черных деревьев стали мне домом, листва папоротника — постелью… Долгие годы лишь тишина и безмятежность. Долгие годы без ласки и лук, вместо мужчины в ложе… Потом я встретила его… Он спас мне жизнь и разделил со мной постель. Человек подарил мне мгновенья счастья и радость материнства, сестра… Я нарушила табу…

—Табу? Табу исчезло вместе с хрустальными восходами этого мира, сестра…

—Не успокаивай меня, не надо… Я сделала это, поддавшись минутной слабости, после стольких лет одиночества…

—Кто же отец твоего ребенка, сестра?

— Наследник правителя… Из великого рода. Он умер. Умер… Смерть встала между нами, разорвала мою жизнь черным когтем на неравные половины… И даже свет лун для меня теперь лишь отблеск на воде…

—Твой ребенок — это твой свет! Ты будешь слышать его смех и радоваться. Ты будешь видеть его глаза и твоя жизнь продлиться вечно… Дети — это самая главная ценность нашей расы, сестра.

—Этот ребенок от человека! И я… Я боюсь за его судьбу. Его отец незадолго до гибели отдал мне вот это…

—Эту звезда? Тяжелая… В ней заключена какая-то сила, из тех что сотворили этот мир. Страшная сила, сестра, гнетущая… Это амулет правителей…