Пытаться не любить тебя (СИ) - Джусти Амабиле - Страница 60

В холодильнике у меня стоят бутылки пива. Открываю одну и пью. Франческа встает с постели и присоединяется ко мне. Курим и пьём, и смеёмся, и трахаемся. Это жизнь, которую я хочу. Завтра мы уезжаем никого не предупредив. Завтра нас здесь уже не будет. Мы не должны этого сделать, я временно освобождён, но нам плевать на правила. Окей, я надрался после четырех бутылок пива и немного доброго старого «Джонни Уокера», но если что-то истинно для трезвого, то это верно и для пьяного – лучше умереть в бегах, чем жить в тюрьме.

Наконец, оглушённый алкоголем и сексом я заснул. Когда просыпаюсь вокруг темно. Либо это ещё ночь, либо это снова ночь. Мне кажется, что мы проспали сутки. Я встаю и чувствую головокружение: когда-то лучше переносил виски, но теперь, после четырёх с небольшим лет трезвости, признаю, что чувствую себя дерьмово. Лучшее сейчас – холодный душ. И придётся выйти, чтобы купить что-нибудь поесть.

Когда я одеваюсь, просыпается также и Франческа.

— Подожди меня, приму душ и пойду с тобой.

Мы спускаемся по лестнице, и, спустившись на этаж, сознательно игнорирую дверь в квартиру Пенни. Держу между пальцами сигарету и просто ухожу, и пошло на хер всё то, что произошло за этой дверью. К счастью мы никого не встречаем, у меня нет желания пересечься с каким-нибудь дряхлым маразматиком, когда, твою мать, настроен решать свои дела.

Снаружи дождь перестал лить, но воздух ледяной. Магазин находится рядом, и мы идём пешком. Странно проходить этот путь с Франческой, необычно вновь видеть её рядом.

Я благодарю «Джонни» за одолжение, что он для меня сделал – оставил с довольно смутным сознанием, чтобы я вновь не зацикливался на ненужных вещах, таких, которые включают Пенни.

К тому времени как мы возвращаемся и каждый из нас держит бумажный пакет наполненный гамбургерами, сделанными из мяса бизона, чипсов, помидоров, крекеров и сыра, обойти тему «думать о Пенни», становится невозможно.

Потому что я вижу её прямо перед домом. И она не одна. Они садятся в машину, и Игорь открывает дверцу, чтобы ей помочь. Она улыбается, он улыбается, и я перестаю улыбаться. Сучка одета как в тот день, когда мы поехали в тюрьму, и накрасилась, и поцеловала его в щёку, и села в машину, а он выглядит как спортсмен, который выиграл гонку. Затем они уезжают, и я хочу знать, куда они едут, я хочу знать это прямо сейчас, и что они собираются делать, и если он её тронет, то я оторву ему руки. Быстро, в течении полминуты, прокручиваю эти мысли стоя на тротуаре и наблюдая, как удаляется автомобиль. Виски больше недостаточно, неожиданно я чувствую, как прочищаются мозги, как если бы я выпил декалитр кофе, и в один и тот же адский момент, внезапно чувствую себя как в тумане. Но этот туман совершенно другой, и не имеет никакого отношения к алкоголю. Он связан с убийственной ревностью, которая вторгается в меня как мировая война.

Я возвращаюсь домой, поднимаюсь по лестнице и не замечаю Франческу, пока не возвращаюсь в мансарду и не бросаю пакет на стол и не начинаю ощущать себя в тисках непонятной лихорадки. Тогда замечаю её рядом, и она внимательно смотрит на меня.

— Ты влюблен в эту девушку? — спрашивает прямо, без полумер.

Я начинаю смеяться, взрыв смеха, который падает как соль и месть.

— Что, твою мать, ты несёшь? — кричу я, и ищу сигарету.

«Куда я положил пачку? Куда я положил эту грёбаную пачку?»

Нахожу её и вытаскиваю одну, прикуриваю, и курю, и смеюсь, пока Франческа вообще не думает улыбаться.

— В эту? Ты её видела?

— Я её видела, да, а также видела, как ты на неё смотрел.

— Как я на неё смотрел? — спрашиваю развязанным тоном. Между ней и Шерри можно провести соревнование – кто ляпнет самую большую хрень.

— Как ты должен был смотреть на меня, когда я вернулась.

— Не говори ерунды, Фран.

— И тогда можно узнать, что происходит?

— Ничего, у меня ничего не происходит, окей?

— Ты трахался с кем-то другим, кроме неё?

Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть.

— Что…

— Я не думаю, что так сложно ответить. С тех пор, как ты её поимел, ты трахался с другими или только с ней?

— Только с ней, — признаю я, — но это ничего не значит.

— Ты целовал её во время секса?

— Фран, а сейчас хватит, ты начинаешь трахать мой мозг в этом допросе с пристрастием.

— Нет, если здесь и есть кто-то, кому трахнули мозг, так это я. И это не допрос с пристрастием, я просто хочу понять, что с тобой происходит. Я тебя таким никогда не видела.

— Каким таким?

— Словно после катастрофы. У тебя трясутся руки. У тебя глаза не горели так даже тогда, когда мы убили этого парня. Ты целовал её, когда трахал?

— Да, но что ты хочешь этим сказать?

— Я не знаю, но хочу знать, есть ли у меня место в твоей жизни.

— Конечно, есть! Ладно, я трахался только с Пенни и целовал её. Но из-за этого спрашивать меня, если…

— Итак, например, если бы я тебе сказала – давай немедленно уедем, забудь её, ты никогда не узнаешь, куда она сегодня вечером ушла, и что она делала с этим парнем, и ты больше её не увидишь. Что бы ты мне ответил?

Смеюсь, нервно гася сигарету в пустой пивной банке.

— Я бы тебе ответил окей! Рванём прямо сейчас. Я соберу сумку, и мы валим! Но ты, правда, думаешь, что я… мне не плевать на… ту, что там? Ты спятила, Фран, ты ужасно ошибаешься. Мы встречались только потому, что она мне платила! И я сделал это по ходу дела. В чём проблема? Я не думал, что тебе важно, где я припарковываю член, когда тебя нет.

— Где член, нет. Но для меня имеет значение, где ты припарковываешь сердце.

Смеюсь еще сильнее, и меня самого пугает, как остро звучит голос. Кажется, что этот смех способен распилить алмаз и так смеётся дьявол, лишённый какой-либо надежды.

— Я соберусь, и мы уедем, хорошо? Так что хватит болтать ерунду, — говорю я решительно.

Беру сумку и начинаю заполнять яростными и показными движениями. И пока это делаю, повернувшись спиной к Фрасческе, которая сохраняет молчание, я не могу выбросить из головы образ этих двух, рядом с домом. Она смеялась, смеялась! Выглядела счастливой и поцеловала его рядом с губами, и я дам руку на отсечение, но вечером он попытается её трахнуть. И поскольку он не дурак, то не будет жестоким как Грант и она скажет ему – да, она скажет ему – да. Она откроется для него, как открывалась для меня.

Я останавливаюсь и с животной яростью бросаю мешок о стену. Дьявольское богохульство выходит из моего рта, когда я начинаю ударять мешок об пол с такой силой, что тот вибрирует и скрипит как разрушающееся дерево.

Франческа неподвижно стоит посередине комнаты: высокая, гордая, блистающая как скальпель. Как всегда безжалостная она возвращается к атаке.

— Маркус, ты в неё влюблен?

И тогда бесполезно, бесполезно ходить вокруг да около. Напрасно поднимать пыль, туман, держать оборону и придавать другой смысл для вещи, которая имеет один единственный смысл. Никогда ей не лгал и я не хотел начинать сегодня, только я не понял. Чёрт, я не понял.

С этого момента, наконец, я слышу мой хриплый и отчаянный голос, который говорит просто.

— Да, — а затем добавляет, — прости меня.

Так что, не оборачиваясь, я схватил куртку и ключи от машины и вышел из дома бегом, как тот, кто, если не побежит то умрёт.

Глава 27

Спектакль, для которого Игорь создал декорации, Пенни показался скорее плохим, чем хорошим. Это была история женщины, которая отправляется на поиски истинной любви. И прежде чем её найти, она испытывает длинный список неудач, которые состоят иногда из трагических, иногда из смешных любовных похождений. Всё действие украшала музыка, в исполнении играющего на сцене оркестра, а также нарисованные декорации, выполненные в стиле, который имитировал богатые и живые мазки Ван Гога.