Ава (СИ) - "Pretty Rippey" - Страница 115

— Для тебя, — заметил Рид. — Но, если подойти к твоим подростковым мечтам с толком, можно выстроить очень интересные сценарии.

— Да? — игриво усмехнулась Ава. — Удивишь меня как-нибудь?

— Обязательно, — сладко пообещал Роберт. — Но мы что-то отвлеклись.

— Да, действительно, — со слегка смущенной улыбкой согласилась Хейз. Немного помолчав, она облизнула губы и вновь принялась за свой рассказ.

— В общем и целом мои мечты и реальные цели сильно разнились. Я не понимала, почему так происходит, но и не особо пыталась контролировать свое воображение. К тому же, по мере моего взросления, меня все больше и больше завлекали мысли о сексе. Фантазии становились все более откровенными и смелыми, и я с упоением искала источники для вдохновения. Смотрела вместе с Эммой тайком от мамы разные взрослые фильмы, вроде «Девяти с половиной недель» или «Дикой орхидеи». Сестре тоже было очень интересно, но ее увлекала более мягкая и нежная, романтичная любовь, а не те намеки на контроль и жестокость, которые манили меня.

С книгами везло меньше. Чисто дамские романы убивали меня своими дурацкими сюжетами и ужасным языком, а читать что-то более серьезное и запретное я боялась из-за мамы. Все-таки я была недостаточно взрослой, чтобы в открытую читать подобные истории. Хотя иногда мне везло. Так я прочитала «Ребенка Розмари», будучи уверенной, что читаю просто интересный ужастик, а на деле открыла для себя эротическую сцену, будто списанную с моих собственных фантазий. Стоит ли говорить, что потом я еще долго ею бредила, воображая себя на месте Розмари, а в роли Дьявола кого-нибудь из любимых актеров или певцов.

И отдельно мне очень нравилось то, как описывалось в книге утро Розмари после достопамятной ночи. Как она проснулась вся уставшая, измученная и исцарапанная, с порезами на бедрах с внутренней стороны. Этот образ крепко отпечатался у меня голове, и начало казаться, что кровь и множество ранок на женском теле выглядят очень красиво и весьма сексуально. Я даже как-то специально исполосовала себе ноги под юбкой мелкими царапинками и, несмотря на все неприятные ощущения, чувствовала себя чертовски привлекательной и раскрепощенной… О боже, Рид! Не улыбайся так!

Роберт невинно моргнул и, быстро стерев хитрющую ухмылку, с наигранным непониманием посмотрел на смущенно насупившуюся Аву.

— Я, может, делюсь самым сокровенным, а ты меня сбиваешь, — пожурила его девушка.

— Ничего не могу с собой поделать, — не особо стараясь оправдаться, ответил Рид. — От твоих откровений в голове столько идей и планов…

— И после того, что ты со мной сегодня сделал, тебе придется их отложить на достаточно долгий срок, — едко парировала Ава. — У меня все тело до сих пор болит.

— О, милая, ты гораздо сильнее, чем думаешь, — ироничным тоном заметил мужчина, и Хейз невольно громко прыснула.

— Все, прекращай меня смешить, — с улыбкой потребовала она. — Ты сбиваешь с мысли.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Роберт и вдруг посмотрел на Аву очень серьезно. — Твоя мама именно тогда тебя впервые поймала?

Хейз тут же помрачнела и отвела взгляд. Помолчала с минуту и сглотнула тяжелый ком в горле.

— Да, примерно… — тихо ответила она. — Когда мы переехали в Штаты…

Она снова напряженно замолчала, затаив дыхание, и медленно процедила воздух сквозь сжатые зубы. Говорить об ужасах былых времен оказалось далеко не просто, но раз начало было положено, стоило продолжать свою исповедь со всеми, даже самыми неприглядными и ненавистными деталями.

— Мама с огромным усердием работала в огромной международной страховой фирме, добилась большого успеха, и в итоге ей предложили возглавить чикагский филиал. Но она согласилась, не задумываясь и ни с кем не советуясь. Не знаю, как она смогла разрулить этот момент с папой, но ей все-таки удалось собрать все нужные документы, взять нас с Эммой в охапку и практически налегке переехать в Штаты.

Мы с сестрой были в ужасе. Новая страна, новый дом, новая школа… Да и жили-то поначалу в маленькой старенькой квартирке, где нам троим дико не хватало свободного пространства. Первое месяцы мы с Эммой ради протеста разговаривали исключительно на гэльском, дома и в школе, чем ужасно раздражали маму, но то был бессмысленный и глупый бунт. Мы опять ничего не решали и ни на что не могли повлиять.

Папа постоянно поддерживал с нами контакт, но писем и звонков было слишком мало. Эмма снова впала в апатию и былую замкнутость, хоть и пыталась проявлять какой-никакой интерес к новому месту, а я… А я окончательно сорвалась с цепи.

Стоит сказать, что в тот момент мне исполнилось четырнадцать, я была лютой рокершей и страшной бунтаркой. Меня сразу же невзлюбили в новой школе, потому что я со всеми вела себя грубо и нелюдимо. Хамила, ругалась, хулиганила и дралась с задирами. Как я выглядела можешь себе представить: вечно бледная и со всклокоченными волосами, вся в черном, с густым слоем подводки на глазах и темной помадой на губах… И под длинными рукавами футболок и драными джинсами множество порезов от лезвий и проколов от булавок. В тот момент я почти перестала контролировать свою тягу к самоистязанию. Верная Эмма продолжала молчать, а я думала, что хорошо прячу от окружающих своей секрет и в особенности от мамы. Пока в один день она меня все-таки не застукала с лезвием в руке.

Страшно вспоминать, какой скандал она мне закатила. Даже Эмме крепко прилетело за то, что старалась меня защитить и оправдать. В итоге мама силком отвела меня к психотерапевту, которая пыталась лечить меня несколько месяцев. Но как можно исцелить того, кто не хочет, чтобы его хоть как-то трогали? Вместо пользы, терапия делала мне только хуже. Врач пыталась донести до меня мысль, что я поступаю с собой неправильно, и советовала, как надо, но любые ее слова я воспринимала в штыки и все сеансы только и делала, что молчала. Она прописывала мне таблетки, от одного вида которых мне становилось тошно. Я умоляла маму прекратить терзать меня против моей воли. Клялась, что больше не буду себя резать, вела себя ниже травы и тише воды, пока наконец-то она не решила надо мной сжалиться и отменила походы ко врачу.

Но один плюс от терапии все-таки был. Пытаясь наладить контакт, мой психотерапевт подарила мне книгу про историю Чикаго, в частности про его знаковые места и здания. Я часто и подолгу листала подарок, рассматривала фотографии и мало-помалу осознавала, что хочу тоже создавать нечто столь же прекрасное и монументальное. Иными словами, я стала мечтать о профессии архитектора.

Я взялась за ум, стала вести себя прилежнее и благоразумнее, а страх опять попасться маме более-менее удерживал меня от самоистязания. К сожалению, к тому моменту в школе моя репутация уже была полностью уничтожена, что очень мешало в первую очередь учебе. Я стала посещать репетитора, чтобы подтянуть некоторые предметы, в частности точные науки, но в школу ходить было практически невозможно, ведь я сама сделала все, чтобы стать там изгоем.

Но достаточно скоро мне повело, как когда-то в родном Дублине: мы переехали в новую квартиру, больше и лучше старой, сменили район, а заодно и школу. Там-то я уже не была такой лихой рокершей и хулиганкой, и даже одеваться стала куда менее нарочито и броско. Я грезила великой карьерой архитектора, поэтому сосредоточилась исключительно на уроках и терпеливо ждала, когда пролетит время до выпускного. Я так ни с кем и не подружилась, даже не старалась, но и врагами не обзавелась, что тоже было весомым плюсом. В любом случае моей лучшей подругой все равно всегда оставалась Эмма, а заодно у меня было полным-полно свободного времени для штудирования книг по искусству и архитектуре и ознакомительным прогулкам по Чикаго. Будущее казалось таким светлым и полным перспектив… Что и говорить, в тот период у меня даже поводов не находилось себя резать. Хотя странные фантазии все равно продолжали жить и обрастать новыми подробностями, но они все равно казались совершенно бесплодными, так что я не особо воспринимала их всерьез.