Ахриман (СИ) - "Bafometka" - Страница 115

Как же долго я искала его! Господи! Сколько веков должно было пройти, чтобы узы, которые связывали нас, вновь ожили. Я поняла, нет, ощутила… Это была невыносимая ревнивая жажда чувствовать его рядом… В себе… Жажда убедиться, что он принадлежал только мне одной, жажда не отпускать его больше блуждать в темноте одному… И ведь ты тоже хотел меня для себя точно так же, ведь правда? “Ами! Ами! Ами!” — несколько раз выкрикнул ты, и это восклицание осветило моё сердце и заставило его биться с твоим сердцем в унисон. Ты был моей половинкой, единственным мужчиной, способного ТАК взволновать меня, сломить моё сопротивление… в твоих объятиях я словно проваливалась в какую-то тёмную, огненную бездну, где уже не помнила себя… Потому что вместе мы были одним целым…

Мы разбивались на осколки, взрывались вулканами, смешивались, порождая нечто третье… Словно золотой луч ударил куда-то в пустоту, пронзая бесконечный космос… Воздух небольшой комнаты кружил и искрил, пока мы предавались нашей безудержной вакханалии. Свет от горящего пламени вокруг освещал наши тела, покрытые потом. Мы захлёбывались своим дыханием, но нам всё было мало и мало… Как одержимые мы льнули друг к другу, теряя связь с реальностью. Не знаю, сколько прошло времени и существовало ли время вообще в тот момент… Эта ночь была бесконечной. Ночь смелых ласк, жарких объятий и пьянящих поцелуев двух существ, предназначенных друг другу на все времена, до конца Вселенной…

Кто тебе сказал, что я колдунья?

Люди злы и лживы, как всегда…

То, что я гуляю в полнолунье, —

Не порок, мой мальчик, не беда…

Люди множат слухи от безделья:

Им бы чем-то праздный ум занять…

Ты за мной пошел бы и без зелья —

Неужели нужно объяснять? *

Мной овладела безысходность. Ребёнок… Его больше нет у меня… И единственное воспоминание о нём — это грудь, которая болела от скопившегося молока, но у меня не было сил даже просто туго перевязать её… Потому, что незачем жить больше… Какая теперь разница… Скоро я умру… Завтра, Сегодня… Насколько хватит сил, которые были на исходе… Сквозь сероватую дымку я увидела, как надо мной склонился невысокий человек, который пытал меня в зале, где состоялся Трибунал. Но мне было уже всё равно, что он сделает с моим телом…

Однако неожиданно палач приподнял меня и поднёс деревянную чашку, в которой что-то дымилось к моим губам.

— Осторожно… Выпейте немного бульона… Это придаст вам сил… — отозвался молодой мужчина.

Его тёмные глаза участливо посмотрели на меня, что вызвало недоумение — этот ли человек вообще бил меня плетью?

Однако инстинкт самосохранения сделал своё дело. Я жадно прильнула сухими губами к чашке. Один живительный глоток… Ещё… И ещё… Жизнь стала возвращаться ко мне, напоминая о себе болью во всём теле. Когда в чашке не осталось ни капли бульона, я почувствовала себя и лучше и хуже одновременно.

— Вот так, — улыбнулся палач.

— Почему ты помогаешь мне? — удивилась я.

Молодой мужчина покраснел, словно помидор.

— Вы очень красивая благородная дама. И мне вас искренне жаль… Иногда я просто ненавижу своё ремесло…

— Зачем же ты им тогда занимаешься?

— Мой отец занимался этим, а до этого его отец… Это точно такое же ремесло, как и все другие. Есть тонкости, за которые нас ценят, особенно Трибунал Святой Инквизиции, чтобы выбивать нужные признания.

С ужасом я посмотрела на этого в целом симпатичного молодого мужчину и, заметив моё состояние, он сказал со смущённой улыбкой:

— Ну, ладно. Я не хочу вас больше пугать. Постарайтесь немного поспать. Силы вам ещё пригодятся…

— Как тебя зовут?

— Очень любезно с вашей стороны, благородная госпожа, — поклонился он. — Меня редко об этом спрашивают… Сами знаете, из-за ремесла. А зовут меня Ори… Это сокращённо от Орион… моя мама считала, что это очень красивое имя…

— Она была права, — улыбнулась я.

Ори вышел, и я оглянулась кругом. В камере было сыро. Старая погнутая кружка и куча гнилой соломы, которая должна была служить мне постелью. Дневной свет попадал только через маленькую отдушину шириной с ладонь под самым потолком. Хотя я была рада и этой жалкой обстановке, поблагодарив небо, что меня не бросили в какую-нибудь яму, куда солнечный свет вообще не проникал. Однако я бы чувствовала себя намного лучше, если бы ошейник, который приковывал меня к стене длинной цепью, не натирал мою нежную кожу. Недолго думая, я оторвала от рукава своего платья кусочек ткани и просунула под металлический обруч, потом занялась своей грудью. В принципе у меня хватило сил, чтобы немножко подлатать себя — заживить ужасные раны, которые остались на моей спине и сделать так, чтобы они не кровоточили и подзатянулись. Грудь уже не болела, и я направила живительную энергию вниз живота, чтобы предотвратить родильную горячку.

По совету Ори я легла на солому и постаралась заснуть. Однако сон не шёл ко мне. Я всё время думала о моём ребёнке и о глазах Тэона, которые смотрели на меня во время экзекуции.

Когда часы пробили полночь, я заметила, что за дверью появилась полоска света и в коридоре послышались осторожные шаги. Заскрипели засовы и дверь открылась. Я думала, что это опять пришёл Ори, но на пороге стоял Тэон и держал в руках лампу, подняв её вверх.

Увидев меня, лежащей на соломе, он на мгновение застыл, как будто раздумывая входить ему или нет, но всё же, закрыл за собой дверь и поставил светильник на пол. Тэон стоял надо мной в своих белых одеждах, и мне показалось, что я никогда не видела его таким бледным с сероватыми помертвевшими губами и тёмными кругами под глазами. Сердце моё предательски ёкнуло, а кровь сильно застучала в висках.

— Господин Великий Инквизитор собственной персоной, — проговорила я медленно с иронией. — Вы пришли взглянуть на то, во что превратил меня палач или в каком состоянии я нахожусь, ожидая смертную казнь? И хочу сказать, что жду её с радостью, потому что смерть избавит меня от вас и всех подобных вам, жалких лжецов, которые попирают и искажают Истину, прикрываясь ложной святостью. А теперь, когда вы удовлетворили своё любопытство и злобу, можете идти со спокойной совестью, потому что само это понятие мало что значит для вас в принципе.

— Нет… — прошептал молодой человек, голос которого звучал неуверенно. — Я пришёл потому что… Потому что не могу иначе… Я молюсь днём и ночью, чтобы побороть своё желание прийти сюда… Но ты преследуешь меня повсюду… Даже во снах, ведьма…

Я медленно поднялась на ноги, прислонилась к стене, чтобы не упасть и посмотрела на Тэона в упор.

— Ведьма? — расхохоталась я. — Я считала тебя умнее.

— Я тоже считал себя умнее… И сильнее… — хрипло ответил доминиканец. — Думал, что вера в Господа защитит меня! Но вот уже долгие мучительные месяцы, как ты преследуешь меня… Отравляешь мою жизнь… Являешься по ночам… терзаешь, мучаешь… Я даже несколько раз думал о самоубийстве, чтобы освободиться от тебя… И если бы не страх за свою бессмертную душу, оказаться в числе проклятых, я бы давно сделал это…

Мысль о самоубийстве Тэона показалась мне настолько бредовой, что я саркастически рассмеялась ему в лицо.

— Ты хотел покончить с собой? — ехидно спросила я. — А как же «Пути Господни неисповедимы»? Почему вдруг такое трусливое решение? Мог бы убежать назад в свой монастырь и прожить остаток жизни на хлебе и воде, вымаливая прощение.

— Путь в монастырь мне закрыт… — ответил молодой человек без раздражения — И даже в уединённой аскетичной жизни нет от тебя спасенья… Я попробовал всё… Постился… Молился и чуть не довёл себя до смерти отказом от еды, но мои братья вопреки моему желанию выходили меня… Отец Син выслушал мою исповедь, но мне не стало легче… Мысли о смерти стали неотступно преследовать меня… Я стал молить Господа, чтобы он поскорее забрал меня к себе, поразил внезапным недугом или направил руку, сжимающей клинок какого-нибудь разбойника… Но Господь лишил меня даже этой последней милости…