Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & - Страница 69

— Как? Что за верования такие? Про свинину слыхал, а вот про птицу… — Мысленно перебираю все религиозные конфессии и не нахожу ни одной, где бы курица была сродни божеству. — Или это медицинские показания. Аллергия, что ли? — Я не на шутку обеспокоен: слишком явственно вижу Сашкино омерзение, будто он не курицу ест, а обед Ганнибала Лектера.

— А вот такой у нашего Сашки заеб. Он не есть собратьев.

— Каких собратьев? — Уже ничего не понимаю, словно в дурдоме оказался, и попробуй разберись в хитросплетениях чужих нейронов.

— Своих… Своих, — Бориса поражает новый приступ смеха. — У Сашки фамилия Гусаков. Поэтому он из принципа не ест птицу.

Думал, что у меня заебов полно, а оказывается, что бывают клинические случаи и похлеще.

— Саш, ты прости, я не знал.

Мужчина натягивает обворожительную улыбку и, глядя на Бориса, отправляет отрезанный

кусок в рот.

— Вот видишь, я ем. Тем более что приготовил сам Елисей. — В глазах мужчины вызов, только кому?! Себе, своим вкусам или Борису? — Как я могу отказаться?

— Саш, да не мучай себя. Закуски, что ли, мало?

— Все очень вкусно, Лис, правда. — Узкая ладонь ложится мне на плечо, и тонкие пальцы скользят по руке, как будто невзначай.

Не успеваю подумать, что означает явно не дружеское движение, как слышу то ли рык, то ли хрип, то ли придушенный на корню кашель. Поднимаю взгляд. Черные глаза смотрят на нас со страстью гестаповца, подводящего еврейского смертника к стенке.

Как-то не по себе становится и, видимо, Саше тоже. Он тут же переключается, только диву даюсь, с какой скоростью. Рассказывает про очередное дело. Что преступник на месте записочки оставляет. Вовлекает в беседу Бориса.

Меня начинает забавлять щекотливость ситуации, я прям чувствую, как Митлана распирает от чувства собственной значимости. Все же интересная он личность. Сильный, независимый и, по ходу, жуткий собственник. А как еще понять этот взгляд? Из раздумий выводит голос Бориса:

— Лис, а ты что думаешь?

— Ну, знаете… — Отставляю на пол приконченную за беседой бутылку водки и открываю новую, разливая по рюмкам, — почерк может о многом рассказать, раскрыть психологическую картину: характер, темперамент, наклонности. Я вот тоже хоть и не сильно, но разбираюсь. — В голове приятно штормит. В теле легкость, и Мировой океан становится сродни Азовскому морю. Хотя я не пьян, прекрасно оцениваю обстановку, подмечаю каждую деталь. — По почерку могу понять, что из себя представляет человек, даже не зная его. Буквы не врут.

— Да-а-а? Как интересно, — тянет Сашка, почему-то старательно изображая из себя пьяного. Только изображая. Ясно понимаю, что не может его так развезти с полбутылки. Ментовская закалка не отпускает никогда. — Значит, и мой характер, и что я за человек, можешь понять? — А голос лилейный-лилейный, будто любовнику на ухо всякие пошлости шепчет.

— Напиши что-нибудь. — Пытаюсь отогнать от себя мысли небесного цвета, уверяя себя, что Сашка не того же поля ягода, что и я. Еще больше напрягаюсь. Маниакальные мысли, что меня окружили и пытаются проникнуть под кожу, выдавая себя за «своего», разрастаются в геометрической прогрессии.

— А что? — Сашка расплывается в улыбке, склоняя голову набок.

«Что ж ты творишь, засранец? Играешь? И играешь ли? Проверяешь меня? Или Митлана провоцируешь? Что ж, давай поиграем!» — Подаю ему лист бумаги и ручку. Старательно игнорируя жгучий взгляд Бориса, диктую:

— Ну например: «У меня завтра в семь часов вечера встреча в кафе "Де-Марко"».

Прекрасно понимаю, что моя квартира сейчас театр, а зал превратился в маленькую сцену. Краем глаза вижу, как трезвый Николаевич сложил руки на груди и явно с интересом наблюдает за спектаклем, что разыгрывают два талантливо изображающих крайнюю степень опьянения придурка. Только он не зритель. Он тоже актер.

Я хожу по лезвию бритвы. Но не я один. И если Сашкино амплуа мне более-менее понятно, то Борис до сих пор «призрак оперы».

С волками жить — по-волчьи выть. Ну что ж, я подвою-подпою Сашке. Но цель моя — Митлан. Может, удастся найти в его системе защиты брешь, увидеть истинное лицо и узнать подлинные мотивы. А как это сделать? Вывести человека из себя!

«Надо быть осторожней», — думаю, пытаясь рассортировать противоречивые ощущения, что устроили в душе полный раздор.

Смотрю, как Сашка быстро пишет. Скольжу взглядом по лицу, по четко очерченным скулам, на которых проявился румянец, по губам, что-то беззвучно выговаривающим и растягивающимся в улыбку, по глазам, что словно светятся изнутри, завораживают.

— И что же ты видишь? — протягивает мне листок Сашка, а я смотрю и чувствую, как у меня начинают полыхать щеки. — Какой я человек? — Сашкин голос полушепотом так близко, что я ощущаю его дыхание.

— Саш, ты правильный до мозга костей, ведь вместо сказанных мной «7» ты написал «19.00», — всматриваюсь в красивый почерк. — Сильный нажим говорит, что ты уверен и энергичен. А вот резкие линии — что ты взрывной, нетерпеливый и страстный.

Не знаю, что случается в следующую секунду, но я словно проваливаюсь в транс. Буквы пляшут. А я начинаю говорить, говорить, не особо задумываясь.

— Ты надежный и преданный человек. Подобных тебе, для кого принципы и моральные качества важнее денег, осталось мало. Но и у тебя есть недостатки — Тщеславие, которое вполне объяснимо для человека, что всего добивается сам. Ты редко кого пускаешь к себе в сердце, и тем больнее получать от таких нож в спину. Ты до сих пор не можешь простить предательство своего друга, который сейчас в начальство выбился, а ты так и останешься в капитанах. Я мог бы тебе объяснить твою ошибку в сложившейся на тот момент ситуации, но думаю, не стоит трогать раны, что до сих пор кровоточат.

Понимаю, что надо заткнуть рот, но смотрю в широко распахнутые глаза Сашки и просто не могу остановиться. Он — открытая книга, от чтения которой не оторваться. Хотя даже не собирался доставать ее с полки.

— Взрывной, упрямый, уверенный. Ты достоин Любви, ведь сам любишь с полной самоотдачей. Хочешь казаться безжалостным, но это не так. Ты добрый, но понимаешь, что в наше время таким быть нельзя. И поэтому прикрылся защитным слоем Черствости, чтобы сожрать не смогли. Волевой. Ужасно злопамятный. Надежный. Повезет тому, с кем ты сможешь расслабиться и быть собой…

Глупая игра сработала катализатором, а эмпатия сыграла злую шутку. Я ощущаю Сашку, хоть и не хотел этого. Слова так беззастенчиво ударили по его замкам, что двери распахнулись, открывая вид на тайны его души.

И его мысли, пугающие своей откровенностью. Я ему нравлюсь, понравился сразу, с первой встречи. Он хочет со мной сблизиться, только убеждает себя, что исключительно по дружбе. Он до жути боится тех чувств, что я в нем бужу, а еще боится огласки, ведь эта работа для него очень важна.

Жарко. Горло першит, будто я не пил сутки. Сашка настолько смущен, что краска еще больше проявляется на щеках. Так же, как я, облизывает сохнущие губы. Непозволительно близко. Кажется, подайся я чуть вперед, запусти пальцы в короткие волосы на затылке — и уже не оторвать от губ. Но мое ли это желание? Нет! Однозначно нет! Сашкино возбуждение перетекает ко мне, будоражит.

— Парни, вы явно перепили, — натянутый смех Бориса обрывает нити, через которые я считываю Сашку. — Представление с угощением удались на славу, но пора и честь знать.

Даже не уговариваю остаться. Меня самого смущает и нервирует сложившаяся ситуация. Я не «вижу» мыслей Митлана, но его эмоции прекрасно отражаются на лице. В темных глазах полыхает возбуждение, желваки ходят от еле сдерживаемой злости. Уголок губ подергивается в недоброй ухмылке.

— Лис, ты не перестаешь меня удивлять, — бросает Борис в уже закрывающуюся за «дорогими» гостями дверь, а я, убедившись, что она захлопнулась, облегченно вздыхаю, слишком поспешно, зато вполне успешно выпроводив свежеиспеченных коллег.

Пытаюсь переварить последние часы неожиданно долго дня и сам не понимаю, что творю. Хотел вывести на чистую воду этого серого кардинала Митлана, но сам, как мальчишка, чуть не пошел на поводу чужих желаний. И пошел бы совсем недавно! Хули нам? Еще одно имя в списке моих побед, тем более что Сашка вызывает во мне искреннюю симпатию. Но сейчас… Сейчас все не так. У меня есть тот, чувства к которому гасят все низменные желания к другим. Не предам Дэна и себя не предам. Он единственный, кем хочу обладать и — не буду врать себе — кому хочу принадлежать. И я буду его ждать.