Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & - Страница 65

— Неправильно ты рассуждаешь, Виктор. — Иронично-снисходительная улыбка, что так меня бесит, трогает жесткие губы. — Сам подумай, что с мертвого возьмешь? Ни бабок не стрясти, ни информации. Удавили, и что?! Это как одну крысу грохнуть среди всего помета. А надо найти их гнездо, вот тогда получим хоть какой-то временный эффект. А насчет выгоды… — Мужчина задумчиво почесал вечно щетинистый подбородок. — По всему вижу, родня этого хмыря не выкупит, да и диаспора за такую мелкую сошку дергаться не станет. Вывод, сам понимаешь, один — нужно вытянуть из него информацию о крупной рыбе.

— Расколем! И не такие ломались-ломались и в итоге сламывались. — Сотрудник потирает казанки на рабочем кулаке, показывая готовность к продолжению допроса с пристрастием. — А нет, так посадим в камеру, там по одному «волшебному» слову быстро развяжут язык любому.

— Неправильно, опять же! Ты слишком горяч и скор на расправу. Надо человека расположить к себе. Вселить в него Надежду! Чтобы он верил, что выход у него все же есть, — поучительным тоном Борис пускается в никому не нужную демагогию. — Знаешь анекдот? Даже если тебя съели, всегда есть два выхода. Так вот и нужно показать задержанному, что тот выход, что он видит как жопу, для него единственно верный.

— Больше делать нехуй. У нас тут что, городская свалка, возиться со всяким отбросом?

— Вот поэтому ты, Виктор, столько лет и сидишь в одном звании, — раздраженно заключает старший, устав объяснять очевидные для него вещи. — Тебе с такими понятиями лучше в группу захвата идти.

— Давайте я сам с ним поговорю, — вклиниваюсь в эту словесную перепалку. — Думаю, передо мной он перестанет валять дурака.

— Без проблем, только один ты в камеру не пойдешь, — Борис бросает на меня изучающий взгляд и поворачивается к порядком уставшим и злым подчиненным: — Ладно, парни, отдохните. Время «плохих» полицейских прошло. Сейчас моя очередь вступить в игру.

Заходим в камеру, и меня опять обволакивает сконцентрированная энергетика серой клетки с давяще низким потолком. «Запах» боли, страха, агрессии проникает в поры и, кажется, пачкает меня еще больше. Задыхаюсь от тягостного смрада, но терплю, убеждая себя, что это всего лишь фантом.

Зато причина моих изматывающих ощущений вполне реальна. Сидит за металлическим столом упрямым и бестолковым «ишаком». Живым, хоть и изрядно покоцанным. Раскачивается, как маятник, не обращая на нас никакого внимания. Молится, что ли? Я б на его месте тоже молился. Но на его месте я не окажусь никогда.

Быстрым взглядом намечаю для себя место дислокации — у самого входа, подальше от покоцанной мрази, и, утянув первый попавшийся стул, седлаю его так, чтобы спинка загораживала солнечное сплетение от давящей энергетики, устанавливая своеобразный щит. Митлан, как хозяин положения, устраивается в голове стола. Закидывая ногу на ногу, бросает на столешницу пачку сигарет.

— Анзур, ты уж прости наших сотрудников. Горячие, неопытные, — спокойно, словно с давним приятелем встретился, начинает допрос Митлан, и меня передергивает от его тона, которым он «льет мед» на уши таджика. — Ночь на дворе. У всех семьи, дети, любовники… — Покручивая в руке дорогую зажигалку, бросает взгляд на меня и продолжает «задушевную» беседу.

Мое секундное недоумение сменяется внезапным осознанием, что передо мной разыгрывают вторую часть пьесы под названием «плохой — хороший полицейский». Не смогли сломать физически, значит, в ход пойдет психологическое давление. Знаю все эти приемы, только у меня выдержки не хватит с такой мразью так разговаривать. Но Николаевич в своем деле — профессионал.

Именно эта особенность так не нравится и напрягает меня в нем. Митлан всегда словно наблюдает за тобой, оценивает реакции, действия с точки зрения психолога. В общении он подключает и умело использует своего рода дар, что дается кому от природы, а кто и развивает в себе эту внутреннюю чуйку.

— Анзур, ты же умный, — «хороший полицейский» продолжает кормить пряниками «плохого парня». — Понимаешь, в какую передрягу попал? Тебе светит от десяти и выше, а ведь у твоей матери слабое сердце, — Борис даже и не пытается скрыть своей осведомленности. — Отец в возрасте. Уважаемый человек.

Мне даже не нужно смотреть на таджика, чтобы чувствовать то же, что видит мент: Анзур реагирует, дает слабину под гипнотическим взглядом гээнкашника, который ни на миг не отпускает вожжи, понукая упрямую скотину.

— Представь, как им будет трудно. Придется передачки тебе на зону отсылать. Деньги в общак вкладывать, и немалые, которые с тебя стрясут по-любому. Никакой пенсии не хватит! Мефаҳмам*? — обращаясь на понятном допрашиваемому языке, психологически давит.

Черные глаза Митлана безотрывно смотрят на заключенного, будто пытаются разглядеть всю правду, что спрятана за одним черным и другим с изъяном — подернутым голубоватой пленкой бельма. И кажется, читают таджика, как открытый коран, подмечая каждый нюанс мимики, каждое неосознанное движение.

— Такой ты им старости хотел? Бедная женщина — ее ребенок в тюрьме, с горя же можно умереть. Какой позор для отца — сын наркоторговец. Но ты же, наверное, не виноват?! Тебя заставили? — Сколько сочувствия в голосе, статуя Девы Марии кровавыми слезами бы залилась*.

— А жена, дети? У тебя же мальчик?! — не повышая голоса, без кулаков и какого-то внешнего напряга опытный психолог методично долбит таджика по ахиллесовым пятам. — Ребенок вырастет без отца. — Кадык наркоторговца дергается. — Когда ты выйдешь… Если выйдешь… — Борис настолько не спеша прикуривает, что сразу становится очевидным — дает таджику время хорошо осознать услышанные им слова. — Парень и знать тебя не будет! Без отцовского глаза по твоим же стопам пойдет. А может, и хуже: не продавать будет, а покупать… — Митлан выдыхает сизую струйку дыма в лицо голодного до курева задержанного и заканчивает мысль: — Для себя.

Сидел бы сейчас перед ним бывалый урка, может, и не повелся на все эти психофокусы. И то не факт. У каждого есть болевые точки. Митлан безошибочно находит и без зазрения совести давит на них, внимательно подмечая, срабатывает или как.

— Но ты же можешь все исправить, — Николаевич кидает пророщенное зерно в подготовленную почву, грамотно давая забитому человеку проблеск Надежды. — Не надо будет покидать семью. Безвозвратно терять лучшие годы жизни. Я даю тебе шанс… — мягко стелет добрый дяденька-полицай, направляя мыслительный процесс парня в нужное ему русло, однако не давая простора на колебания: — Один. Не упусти его.

Тишина повисает в камере. Молчит Митлан. Изредка посасывая почти докуренную сигарету, спокоен, как всегда, закрыт. Этакий большой Каа, перед которым единственная мартышка, которую он сожрет и не подавится. Уверенный в себе и своих отработанных на сотнях преступников психологических приемах, дает «клиенту» дозреть.

Молчит таджик. Вжавшись в спинку стула, напряжен до предела, всем своим видом показывает, что «доходит до кондиции» — рыщет по стенам затравленным взглядом, словно пытаясь найти в них выход из безвыходной ситуации. Но меня ему не провести.

В напряженном безмолвии я отчетливо слышу его мысли и понимаю, что чернявый «простачок» не так прост, как хочет казаться. В нем кипит ненависть. Ненависть к стране, которая дала ему работу и кров. Ненависть к ментам, что выбивали из него показания. Ненависть к «добренькому» Митлану, щедро навешавшему ему лапши на уши. И ненависть ко мне, разрушительная энергетика которой огненным лассо окольцовывает грудь.

Заебало… Идиотская игра, в которую меня втянул Дьявол-Митлан. Театр абсурда, от которого проблеваться охота, но который мне не позволяют покинуть. Хочу домой. На свежий воздух. Прочь из затопленного негативом подвала, где даже Сети нет. А в бесполезном в аномальной зоне куске пластика, набитого микросхемами, меня может ждать сообщение от Дэна или его не принятый мной звонок.

— Блять! Харе спектакль разыгрывать! — теряя последние крупицы терпения, приближаюсь к наркоторговцу, нагло оттесняя Митлана. — Тебе никто не поможет. Только он, — указываю на дипломата-психолога, что с интересом наблюдает за мной. — Запомни: ты ничто и звать тебя никак. Тебя тут вообще нет. Твое правительство срало на тебя, — нависаю над столом, за которым сидит задержанный, неотрывно смотря через глаза в мозг. — Ты и тебе подобные — для них тараканы, что плодятся и подыхают бесконтрольно. Издохнешь, и тебя даже мама родная не хватится, — напираю, из последних сил сдерживая дар.