Незримые фурии сердца - Бойн Джон - Страница 103

– Летом мы с Сирилом собираемся во Францию.

– У меня в левой коленке боль так и не проходит.

– Я всегда хотел большую семью, – сказал Питер, игнорируя наши отчаянные попытки увести разговор от их интимных мест.

– Шесть – это мало, что ли? – возразила Руфь.

– Больше чем достаточно, – поддержала Алиса. – Я с одним-то намаялась.

– Ну мы же их поднимали вдвоем, – сказал Питер. – У вас-то помощника не было?

Алиса чуть помешкала с ответом – видимо, раздумывала, стоит ли выгораживать меня перед посторонними.

– Нет, не было. Хотя брат мой о нас позаботился. В первые годы он мне очень помог.

Я покосился на нее – друг над другом мы подтрунивали охотно, однако шутки наши никогда не касались Джулиана.

– Сирил, вы близки с Лиамом? – спросила Руфь.

– В общем, да, мы ладим.

– Насколько я знаю, бедный мальчик нуждался в сильной отцовской руке.

– В смысле?

– Ну, после поступка его родного отца. Алисе повезло, что в конце концов она встретила настоящего мужчину.

– А-а.

– Мне нравятся мужественные мужчины. А тебе, Алиса?

– Конечно.

– Мне тоже, – сказал я.

– Только человек большой души примет чужого ребенка. – Питер хлопнул себя по ляжке. – И уж особенно сынка голубого гея. Я о твоем бывшем муженьке, Алиса, ты уж не обижайся. Нет, Сирил, я вами восхищаюсь. Не знаю, смог бы я так поступить?

– Никаких обид. – Алиса улыбалась от уха до уха.

– Одно скажу: слава богу, Лиам не стал таким, как его папаша, – продолжил Питер. – Как думаете, это передается по наследству?

– Рыжесть вот передается, – сказала Руфь. – Так что вполне возможно.

Я взглянул на Алису:

– Ты сама скажешь или мне сказать?

– Давай помолчим и послушаем. Я получаю удовольствие.

– Что-что? – недослышала Руфь.

– Алиса говорит, вы прекрасный скрипач, – сказал Питер. – А я вот бренчу на укулеле. Когда-нибудь играли на укулеле?

– Нет, – признался я. – И скрипку в руках не держал.

– По-моему, Алиса упоминала скрипку – нахмурилась Руфь. – Или виолончель?

– Нет-нет, скрипку – сказала Алиса. – Только вы говорите о моем муже Сириле, который играет в симфоническом оркестре национальной телерадиокомпании. Но это не он. Это мой бывший муж Сирил. Вы уже встречались, не помните? Несколько лет назад. Я думала, вы сориентировались.

– Я – Сирил Первый, – пояснил я. – А где, кстати, Сирил Второй?

– Прекрати его так называть! Дома готовит праздничный стол.

– Бабье дело, – сказал я. – Мне нравятся мужественные мужчины.

– Заткнись, Сирил!

– Приглашение еще в силе?

– Если обещаешь не сбежать до первого блюда.

– Погодите… – Питер переводил взгляд с меня на Алису. – Это твой бывший муж, что ли?

– Верно, – подтвердил я. – Голубой гей.

– Что ж вы сразу-то не сказали? – растерялась Руфь. – Если б знали, что это вы голубой гей, мы бы не наговорили тут всякого такого. Мы приняли вас за второго мужа Алисы. Вы с ним очень похожи, да?

– Ничего подобного! – возмутилась Алиса. – Сирил Второй гораздо моложе и красивее.

– И бесцветный натурал, – добавил я.

– Извините нас, пожалуйста. Мы бы никогда не сказали такое человеку в лицо, правда, Питер?

– Ни в жизнь. Не обижайтесь. Забыли.

– Ладно, – сказал я.

– Но я-то хороша – не дотумкала! – засмеялась Руфь. – А могла бы сообразить, глядя на ваш джемпер.

– Благодарю вас. – Я осмотрел свой джемпер, не вполне понимая, чем он выдает мою ориентацию. – Столько добрых слов я услышал, совсем как в Рождество. Ой, погодите, нынче же и впрямь Рождество!

– Верно ли я понимаю, что вы работаете в парламенте? – спросила Руфь.

– Верно. В библиотеке.

– Наверное, это очень интересно. Вам удается увидеть депутатов и министров?

– Конечно. Они же там работают. Целыми днями шастают по коридорам в поисках собутыльника.

– А Берти[65]? Его вы видите?

– Да, частенько.

– Какой он?

– Да я его, в сущности, не знаю. Мы здороваемся, и все. С виду дружелюбный. Раз-другой пересекались в баре, он, похоже, любит поговорить.

– Я обожаю Берти! – Руфь прижала руку к груди, словно унимая сердцебиение.

– Правда?

– Да. И не осуждаю, что он развелся.

– Мило с вашей стороны.

– Он прекрасный человек, я всегда говорила. Скажи, Питер?

– Все уши прожужжала. – Питер взял со столика книгу – последний роман Джона Гришэма. «Читать, что ли, собрался?» – подумал я. – Слышали бы вы ее, Сирил. Целыми днями: Берти то, Берти сё. Будь ее воля, сбежала бы с ним. Как увидит его по телику, прилипнет к экрану, точно сопливая фанатка «Бойзон»[66].

– Не смеши! – фыркнула Руфь. – Берти красивее любого из этих мальчишек. Понимаете, Сирил, Питер не любит политиков. Для него все эти «Солдаты судьбы», либеральные консерваторы и лейбористы одним миром мазаны – жулье.

– Козлы, – уточнил Питер.

– Пожалуй, это чересчур, – сказал я.

– Еще мягко сказано! – прогремел Питер. – Будь моя воля, я бы всех их повесил. Вам никогда не хотелось прийти с пулеметом и к чертовой матери расстрелять всех этих политиков?

Я вытаращился, не понимая, шутит он или нет.

– Если честно, такая идея меня не посещала, – сказал я.

– А вы ее обмозгуйте. Я бы так и сделал, если б там работал.

– Наверное, Сирил уже ставит индейку в духовку, – сказала Алиса.

– Сирил Второй, – пояснил я Питеру и Руфи.

– Прекрати его так называть!

– А мы обедаем у старшего сына Джозефа, – сказала Руфь. – Представляете, он работает на студии мультфильмов. Мы не против. Всяко бывает. А вот его жареная картошка – пальчики оближешь, скажи, Питер? Джозефу уже тридцать пять, но он еще не женат. Он у нас особенный.

Питер нахмурился, словно вопрос требовал глубокого осмысления, и наконец проговорил:

– Жареная картошка Джозефа даст сто очков вперед любому ресторану. Не знаю, в чем его секрет. Это у него не от меня, уж точно.

– Гусиный жир, – сказала Алиса. – Вот и весь фокус.

– Питер яйца сварить не умеет, – сообщила Руфь.

– А мне и не надо уметь. Для этого есть ты.

Руфь выразительно посмотрела на Алису, словно говоря: «Вот вам эти мужчины!», но та ее не поддержала, опустив взгляд на часы. Близился полдень.

– У вас замечательная дочь. – Я решил сменить тему. – И она сама чудесная мать.

– Да уж, мы воспитали ее правильно.

Из родовой палаты вышла медсестра, наши взгляды обратились к ней, но она молча прошествовала на сестринский пост, где, смачно зевнув, занялась изучением телепрограммы.

– Интересно, почему мужики идут в гинекологи? – задумчиво проговорил Питер.

– Угомонись, – остерегла его Руфь.

– Я просто размышляю. Лорин гинеколог – мужчина. Странная, по-моему, работа. Целый день любоваться глупостями. Подростку это, конечно, любопытно, а вот я бы не смог. Меня никогда не тянуло разглядывать женские глупости.

– А ты, Алиса, как я понимаю, психиатр? – спросила Руфь.

– Нет, никаким боком, – покачала головой Алиса, – с чего вы взяли?

– Но ведь ты, кажется, доктор?

– Ну да, доктор филологии. Я преподаю литературу в Тринити-колледже. Я не врач.

– А я думала, ты психиатр.

– Нет.

– Вообще-то я прикидывал, не стать ли кардиологом, – объявил Питер. – В смысле специализации.

– Так вы, значит, врач? – спросил я.

– Нет, с какой стати? – нахмурился он. – Я строитель.

Я промолчал. Сказать было нечего.

– Знаете, а ведь мы с Питером познакомились в больнице, – поведала Руфь. – Не слишком романтичное место, конечно. Он работал санитаром, а меня доставили с аппендицитом.

– На каталке я повез ее в операционную, – подхватил Питер. – Лежит она такая под простыней и чего-то, знаете, шибко мне глянулась. Уложили ее на стол, и я остался посмотреть операцию. Как сняли простыню, оглядел я ее всю и сказал себе: вот женщина, на которой я женюсь.