Разведёнка (СИ) - Кариди Екатерина - Страница 27

Ночь в поезде кажется бесконечной и какой-то сюрреальной. В замкнутом пространстве купе как в консервной банке или в космосе. Как будто ты внутри, а весь мир где-то там, за пределами. Кристину не раз посещала эта ассоциация, наверное, потому она и не любила поезда. Да еще такие ползуче медленные.

В прошлый раз, когда Игорь брал ей билет на скорый, он шпарил без остановки, а сейчас они кланялись каждому столбу. Сначала, конечно, раздражало, но потом она притерпелась, убаюканная неспешным стуком колес, и уже не просыпалась, когда поезд останавливался на очередной станции, а только плотнее накрывалась простыней и отворачивалась к стенке, чтобы не беспокоил свет фонарей.

И снова ныряла в вязкую дремоту.

Супружеская пара, занимавшая два места в их купе, сошла где-то на полпути, Кристина не имела понятия где. Ее в тот момент больше всего волновало, чтобы они перестали возиться и шуметь и дали ей по-человечески поспать. Но если бы! Они же встали заранее, шуршали, стучали полками, туда-сюда ходили и все время переговаривались шепотом. Успели даже переругаться.

Это так бесило, их бубнеж иглами вонзался в ее сонный мозг. Еще немного, и точно подскочила бы и вызверилась на обоих, но как раз, когда ее терпение было уже на исходе, говорливые супруги ушли, и в купе наконец-то воцарилась долгожданная тишина.

Кристина закатила глаза от облегчения и полезла глянуть, который час. Надо же, оказалось, не так уж и поздно, всего около часа ночи, а прибытие у нее в 6.20. До утра еще далеко, можно спать и спать, и спать, все равно больше ничего не хотелось.

Правда смутная тревога на грани сознания не оставляла ее. Не давал покоя тот мужик - попутчик, спавший над ней на верхней полке. Но он лежал там тихо, даже не храпел, и вообще, вел себя с самого начала незаметно и скромно. Она еще покосилась верх с подозрением, но мужик вроде никаких попыток приставать не предпринимал.

Поезд снова тронулся, мерно покачиваясь и постукивая колесами, и Кристина успокоилась. Пришел сон.

***

Снилось, что она снова маленькая. Сидит на полу и рисует цветными карандашами, а рядом мама. Ее Кристина не могла четко разглядеть, но мама двигалась где-то сбоку, говорила, ее темно-синий бархатный халат, запах крема для рук, который так нравился Кристине, все это ощущалось прямо как наяву.

Только одно было странным, они были не дома, не у нее в комнате. Кристина сидела прямо на белом песке посреди какой-то пустыни, вдалеке черные скрюченные деревья. Но мама тут, значит, все хорошо.

Рисунок у нее получался интересный и странный. Кристина сама не могла понять. Спросила маму:

- А что я рисую?

Та ответила:

- Ты рисуешь свою жизнь, - и погладила ее по голове.

Жизнь? Девочка Кристина никак не могла понять, какая тут жизнь, тут же одни цветные каракули. Но мамины руки были такие теплые, и ей было так приятно...

Внезапно словно порыв ветра пронесся, выдергивая в ее из сна.

Шум. Очень тихий. Просто отъехала в сторону дверь купе.

Кристина разом проснулась и настороженно замерла, вцепившись в простыню. Почему-то стало очень страшно. А через секунду в купе беззвучно вошел мужчина.

Воздух как будто мгновенно остыл, ее бросило в дрожь от холода, а когда мужчина провел рукой по волосам, повеяло колючей метелью. Был только один человек, который...

И она его узнала.

***

Его люди вели ее с самого начала. И в купе она была под полным контролем постоянно. Белому докладывали о каждом вздохе.

Вопрос, зачем ему это надо?

Глупый вопрос. Она послала его, она за это ответит. Он и так дал ей время почувствовать себя в безопасности и расслабиться. А она решила удрать. Но убегающая добыча только сильнее заводит хищника.

Ты об этом не знала, Крис-ти-на?

Белого не посылают, от него не сбежать. Он из-под земли достанет.

Но с какой стати ему было мчаться в ночь, догоняя поезд? Нах***???

Это у него самого вызывало недоумение и скептическую ухмылку. Однако и недоумение, и скепсис, и законное желание наказать, все это меркло, испарялось перед перед диким предвкушением удовольствия, что она ему даст. Он хотел снова увидеть эту с ума сводящую смесь страха и вожделения в ее глазах.

Необходимо? Жажда? Он не хотел думать об этом. Все нах***. Плевать на все. Не плевать только на то, что от этого предвкушения у него колом стоял член, подрагивали руки и сбивалось дыхание. Адреналин, бл***.

Охота. Азарт.

Это было необычно. Так он еще не охотился. Ни на кого. Никогда.

Было что-то крайне порочное, в том, что он, Павел Медведев, влез среди ночи в сраный поезд, набитый какими-то людьми, только для того, чтобы потрахаться. Бред.

Даааа. Да, бл***!!! Бред.

Но это заводило зверски. До бешеного гула крови, толчками отдававшейся в паху и висках. До холодного сладкого яда в груди.

Как будто он сопливый пацан, собрался на свое первое в жизни свидание. Он ржал над собой, стебался в душе, называл себя идиотом. Но сейчас, когда был у цели, от мысли, что она здесь, в этом купе, что ей не сбежать, у него крышу рвало от ощущения правильности. Власть.

Его добыча. Его право. Его кайф.

Открыл дверь и вошел. Сам бы не сказал, почему именно в этот момент волнение достигло пика, он даже на какой-то миг перестал дышать. Женщина застыла на месте, озираясь по сторонам в поисках спасения. А не будет спасения, Крис-ти-на.

Но почему-то не смог, отвел глаза и отвернулся.

Да, это потому что надо запереть дверь.

Она испуганно подскочила на полке, заметалась, стукнула вверх, пытаясь дозваться соседа. Обернулся резко.

- Тихо, Кристина, - усмехнулся, а самого уже колотит от желания придавить ее, взять. - Тут никого нет, кроме меня. Не надо надсаживаться, тебя все равно никто не услышит.

- Ты!!! Урод! Убирайся! Гад! - взбеленилась она, замахнулась, кинулась на него с маленькими кулачками.

Даааа!!! Вот так! Обхватить ее, вытащить из простыни, развернуть свой приз, добраться. Трогать ее везде. Трахать! Даааа...!

А она кричит хрипло, зло. Вырывается, как бешеная, так что у него не хватает рук.

У него просто снесло все пределы.

Поймал губами ее рот, чтобы замолчала, одной рукой притиснул к себе, а другой разжал ноги, закидывая себе на плечи... Даааа, бл***! Дорвался!

Никогда не целовал баб, с самой школы зарекся. А у нее рот сладкий, такой сладкий, что его ведет, уносит. Толчки рваные как под наркотой. И то, что она обмякла, уже сама прижимаясь к нему, только добавляет. Стоны ее громкие дикой музыкой в ушах.

Все. Не стало больше его. Не стало.

Умер, взорвался!

Очнулся немного и снова, не прекращая. Пусть выгибается в его руках, ее грудь у его жадного рта. Взять ее, вобрать. Пусть трется об него, как спятившая мартовская кошка, орет, стонет. Дааааа!!!! Еще. Еще раз! Не прекращая!

Пока лютый голод не притупится хоть капельку.

Наказать. Наказаааать себя до хрипоты, до рева, до искр в глазах. Все равно не услышит никто, все соседние купе пусты. Никто не помешает. Он все предусмотрел заранее.

Это его охота. Его кайф.

глава 41

Действительность возвращалась медленно. С тоскливым ощущением позора, разъедавшим эйфорию от невероятного наплыва эмоций. Никакое удовольствие его не перекроет, потому что, как говаривала бабушка Кристины, голова стоит выше горла. Иногда вдалбливаемые с детства догмы бывают полезны, даже если они кажутся идиотскими и о них забываешь в повседневной жизни. В нужный момент они напомнят о себе, помогая найти потерянные берега.

В ее случае голова все-таки стояла выше того, что находилось между ног. Наслаждение доставленное насильно останется насилием. Насилием над личностью, над ее гордостью. Пусть даже она желала его, горела от страсти в его руках. Она НЕ хотела этого секса!

Кристина не была пай девочкой, ею она могла прикидываться только дома перед мамой. Она даже скромницей не была. Она могла быть редкостной сукой и бесстыжей корыстной тварью.