Мое кино - Чухрай Григорий Наумович - Страница 36

Нам было больно и обидно за страну.

Вся семья Брежнева «не просыхает». Пьют все: жена, дочка, зятья. Брежнев пьет меньше: ему нельзя – не то здоровье.

Любимая игра вождя – домино. (На большее не хватает интеллекта.) Хобби – получать награды за заслуги и подвиги, которых не совершал. Вся грудь генсека, как небо в августовскую ночь, была увешана звездами и орденами. Народ возмущался: за что?! за какие такие заслуги?! А прихлебателям все равно: почему не порадовать старика еще одной звездочкой. Он это любит.

Леонида Ильича приглашают посетить Америку, делают подарки. Подарили автомобиль. Леня парень простой, что думает, то и говорит: «Подарите еще один, люблю хорошие автомобили». Дарят еще один. Такому не жалко. Глупый лидер враждебной страны их устраивает. «Кто сильнее, – спрашивал Наполеон, – стадо баранов, возглавляемое львом или стадо львов, возглавляемое бараном?» Наш баран их устраивал.

Я снял свой фильм «Память». Помощник Брежнева позвонил мне:

– Поздравляю! Леониду Ильичу фильм понравился. Ходил по саду и все думал, думал...

Леонида Ильича я считал пустым местом, но появилась надежда, что народ увидит картину, а это мне было нужно больше всего. Но надежда оказалась напрасной.

Назавтра фильм запретили – не понравился Епишеву. Требовали, чтобы я вырезал из фильма несколько эпизодов. Я отказался. Меня вызвали в ЦК. Там я окончательно понял, что мнение Брежнева никого не интересует.

Мой учитель, Михаил Ильич Ромм, ни о чем другом не мог говорить в это время, как о царящей кругом бессмыслице. Мой друг, поэт Коржавин, писал:

Коржавин говорил о политическом смысле, Ромм – об экономическом, и оба выражали общий кризис. У Ромма я научился неравнодушию к вопросам производства. У Познера – пониманию проблем экономики. Сначала я был его благодарным слушателем и учеником, потом единомышленником, потом соратником в поиске выхода из кризиса.

Итак, познакомившись с Познером поближе, мы разговорились о наших делах. Владимир Александрович оказался человеком, близко к сердцу принимающим все, что творилось в нашей жизни. Это в нем мне понравилось. Стали встречаться часто. Говорили о том, что все рушится, что от социализма ничего не осталось, кроме фразеологии.

Наша внешняя политика представлялась нам обоим порочной, компрометирующей страну и идею.

Нас обоих волновало то, что делалось внутри страны, особенно в сфере экономики.

Многие люди, как и мы с Владимиром Александровичем, выражали удивление и недовольство. Такие беседы происходили повсеместно. Разумеется, без посторонних. Говорили на кухне, между коллегами по работе, даже в постели. Но от одних разговоров мало толку.

Найти причину наших бед оказалось не так-то просто. Все ужасно перепуталось, сбивало с толку отсутствие какой-либо логики. Причина от нас упорно ускользала. Однажды Владимир Александрович положил перед собой чистые листы бумаги, поделил их вертикальной линией пополам и стал записывать на левой стороне листа – проблему, на правой – кто заинтересован и в чем. Проанализировав эти записи, мы пришли к заключению, что все дело в отсутствии заинтересованности. А там, где нет заинтересованности в деле, появляются паразитические заинтересованности. Они-то и разъедают нашу экономику. Когда человеку или коллективу платят за липовый план, он делает липовый план, когда выгодны приписки – делают приписки. Когда выгодна халтура – делается халтура. Кто-то заинтересован в карьере, кто-то в получении дачи. Кто-то в благосклонности своей секретарши. А кто заинтересован в честной и качественной работе? Оказывается – никто.

Разумеется, и до нас уже были попытки использовать элементы опыта западной рыночной экономики. Но, в основном, ничего не получалось – такой подход только еще сильнее разрушал нашу распределительную экономику. Что касается старых мер стимулирования производительности труда – соцсоревнования, званий ударников социалистического или коммунистического труда, переходящих красных знамен и прочего, – то теперь люди над этим только посмеивались. Наши вожди растерялись и решили, что социализму пришел конец. Между тем все было объяснимо. Системы не смешиваются.

В. И. Ленин как-то сказал: «Если Советская власть погибнет, она погибнет от бюрократов». Не все предсказания Ленина сбылись. Но в этом он не ошибся.

От растерянности до предательства – один шаг. Это и породило политико-экономический кризис.

Разработанная нами новая экономическая система не была копией рыночной экономики, но практика показала, что она жизненна и эффективна в условиях нашей страны.

Мы фактически начали перестройку за 20 лет до М. С. Горбачева. Но не так, как это сделал он.

Мы не считали, а что касается меня, я и сейчас не считаю, что социализм себя исчерпал. Исчерпал себя один из основополагающих принципов становления социализма на ранней стадии – продвижение, основанное только на вере и энтузиазме.

Мы не призывали к «новому мышлению». Люди не могут сегодня думать так, а завтра эдак. Да и сам Михаил Сергеевич Горбачев не научился думать по-новому. Мы не обещали, как это делал он, «ускорения». Как? Каким образом? За счет чего? Если бы ускорение зависело только от желания того или иного лидера, мир уже давно утопал бы в изобилии.

Михаил Сергеевич призвал переходить на самоокупаемость. В старой экономике ценообразование строилось на не рыночных принципах. Оно не было рассчитано на самоокупаемость. Вершители распределительной экономики решили, что это элементарная задача, посчитали, что для того, чтобы их продукция окупилась, необходимо увеличить цены в 5—7, а то и в 10 раз (экономисты Госкино, например, подсчитали, что нужно повысить цены на билеты с 25 копеек до 2 рублей 70 копеек). Не учли только, что и поставщики материалов тоже повысят цены на свою продукцию, не растеряются и поставщики комплектующих изделий, так же поступят и поставщики электроэнергии... В результате образовалась пирамида цен. Она составляла немыслимые по размеру, астрономические цифры. А так как все мы не только производители, но и потребители, то получилось, что мы обворовали самих себя.

Мы понимали, что окупаемость продукции задача не элементарная, что увеличение сразу всей цепи цен неизбежно приведет к катастрофе. Начинать нужно с последнего звена.

Создав нашу студию, мы сократили ее штат. Существенно уменьшили непроизводительные затраты, модернизировали технологический процесс и получили такую экономию, что вполне окупали свое производство, да еще давали государству значительные суммы сверхплановой прибыли...

Но я забежал вперед.

Итак, когда на одном совещании я высказал мысль о необходимости перейти на экономическую заинтересованность, наши оппоненты были оскорблены. Они буквально кричали:

– Мы были бескорыстны и вон сколько построили!

– Было да сплыло, – возражали мы. – А на счет бескорыстности лучше молчите. Не вы ли в угоду премии обманываете государство?

– Конечно. Теперь не то время!

– Вот и мы говорим: был энтузиазм, но это время прошло. Нужен экономический стимул.

– Нужно вернуться к бескорыстию!

– Нужно, но, увы, невозможно.

Впрочем, нашлись и «сторонники».

– Платите мне больше, я буду работать лучше, – говорили они. – Это же элементарно!

– Элементарно и поэтому неверно, – возражали мы. – Вам, например, сколько не плати, вы лучше работать не будете, потому что не умеете. А таких, как вы, много. Зарплату надо честно заработать умением, сноровкой, талантом.