Рождественское перемирие (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 6

Она достала небольшой сверток из кармана пальто и положила его на крышку фортепиано. Он поднял его и осторожно, словно это бомба, развернул оберточную бумагу.

- Когда я была маленькой, у меня был целый набор, - решила рассказать она. - Медведи и овцы, тигры и прочее. Дюжины маленьких пластиковых животных. Мне пришлось перерыть миллион коробок, чтобы найти...

- Оленя? - спросил Сорен, глядя на маленького рогатого оленя в руке.

Она покачала головой.

- Это благородный олень. Или марал. Но я называю его благородным оленем. Думаю, это традиционное название. Самец благородного оленя. Мне нравятся каламбуры. Это визуальный каламбур, - ответила она, немного покраснев. В свое время это казалось хорошей идеей, но сейчас, как только она отдала ее ему и объяснила, поняла, насколько глупой была задумка. Пластмассовый игрушечный олень? И это она подарила самому умному, красивому и странному мужчине в мире на Рождество? Этого мужчину она любила каждой клеточкой своего тела?

- Как стремится лань к воде, - начал Сорен, - так стремится душа моя к...

О. Может идея с оленем не так уж и плоха.

Сорен продолжал смотреть на игрушку.

- Это был Псалом? - спросила она.

- Псалом 42, первый стих, - ответил он, его глаза пристально смотрели на нее. Что-то блестело в этих темных серых глубинах, бездонных как океан и таких же загадочных...

Элли протянула руку и поставила оленя в центр его ладони. Гордая голова марала и темные глаза смотрели прямо на Сорена.

- Так что вот оно, - сказала Элли. - Я вручаю вам мое сердце2.

Сорен медленно сжал пальцы вокруг крошечного оленя и прижал кулак к груди.

- Спасибо, Малышка, - поблагодарил он чуть громче шепота.

Элли просто прислонилась к его плечу.

- Счастливого Рождества, Сорен.

Она услышала, как он сделал еще один глубокий вдох через нос, словно готовился сказать что-то важное, может, даже простить ее и завершить их разрыв. Но нет.

- Счастливого Рождества, Элеонор. – Все, что он сказал.

Она встала, надела пальто и отправилась к выходу. У дверей церкви девушка остановилась и повернулась.

- Жаль, что Рождество не каждый день, - произнесла она. - Тогда никто бы не вернулся к глупым войнам.

Сорен промолчал, просто отвернулся, все еще держа оленя в ладони.

Нора моргнула, и две слезинки покатились по ее щекам. Она смахнула их, пока Кингсли не заметил. Нора убрала ноги с его живота, он сел и положил подбородок ей на колено.

- Клубника, - сказал Кингсли.

- Что? Хочешь клубники, или это твое новое стоп-слово?

- Твои волосы, - пояснил он. - В ту ночь они пахли клубникой. Когда Сорен вдохнул, перед тем как пожелал тебе Счастливого Рождества, он нюхал твои волосы. На следующий день ему было стыдно за свою слабость в тот момент, кода он вдыхал запах твоих волос, пока ты не смотрела. Я помню, как он рассказывал мне, что твои волосы пахли клубникой.

- Это был шампунь. Suave, клубничный. Всего девяносто девять центов за бутылку. Он рассказывал тебе о той ночи?

- Рассказал, что увидел тебя после службы, говорил с тобой, и как ему было трудно расстаться с тобой, - ответил Кингсли. – Говорил, ты выглядела такой красивой, что ему не удалось удержаться и не вдохнуть аромат твоих волос.

Нора усмехнулась. Лучше смеяться, чем плакать.

- Весь год нашего «расставания» или чего бы то ни было... я думала, он меня ненавидит. Или хуже того, забыл обо мне. Лучше, чтобы ненавидел, а не забыл.

Кингсли покачал головой: - Забыть тебя? Иногда он появлялся у меня дома в два или три часа ночи, и мне даже не нужно спрашивать, почему. Я слышал его «Дукати» на аллее. Я вставал, впускал его и находил любую красивую мазохистку в доме для него, чтобы «выпустить» его удрученность. И все из-за тебя.

- Ты серьезно? – не поверила она. - Он никогда не рассказывал.

- Он не хотел, чтобы ты знала, каким слабым его сделала.

- Но я хочу знать, - ответила она.

- Ты знаешь, что он думал тебя похитить?

- Что? - Нора сгорала от любопытства.

- Однажды я спросил его, что бы он сделал, если бы я не смог вытащить тебя из тюрьмы после твоих угонов. Он сказал, что забрал бы тебя с собой к его маме в Данию. К счастью для него, я и раньше тайно вывозил людей в разные страны и не попадался. К счастью для тебя, до этого не дошло.

- К счастью для его матери, - добавила Нора.

- Но в тот плохой год, когда вы не общались, он признался под действием очень крепкого Каберне, что хотел отправить тебя в Данию.

- Наверное, думал, что его мать позаботится обо мне лучше, чем моя собственная. – И, скорее всего, был прав.

- Он считал, что будь ты по ту сторону океана и под крышей его матери, у него будет меньше соблазна выпороть и оттрахать тебя. Вот о чем он думал.

- Боже, - прошептала она.

- Я могу рассказать много историй о том годе, - продолжил Кингсли. - Время, когда я приковал его за лодыжку к кровати, очень хорошее. Или это, или он убил бы парня в вашей церкви, который говорил о твоих сиськах в ярких выражениях.

- Кажется, я должна сказать тебе «прости», - ответила Нора морщась.

- Не нужно. Для него тот год был ужасным. Для меня? - Он указал на себя. - Я просто наслаждался жизнью.

- Я и не подозревала, сколько всего ему пришлось пережить за тот год. Он всегда вел себя так, словно у него все под контролем, пока я разваливалась на куски.

Кинсли выдохнул небольшое противное «пфф».

- Пфф? - повторила Нора.

- Пфф. Взрослый мужчина, у которого все под контролем, не блуждает и не нюхает волосы девушек-подростков, - ответил он. - Если бы ты была поблизости, он бы еще раз понюхал твои волосы.

- Черт, если бы я могла, то прямо сейчас понюхала бы его волосы, - сказала она. - Мне нравится его аромат.

- Мороз на хвойных ветвях, - добавил Кингсли.

- Дым камина вдали.

- Свежевыпавший снег.

- Когда перечная мята ударяет в нос, - продолжила она и рассмеялась над собой. - Мы сошли с ума.

- Все из-за него, - подтвердил Кингсли. - Мы были нормальными до него.

- Черт подери, такими мы и были. Мы оба, маленькие ангелы.

Кингсли рассмеялся.

- Что? - спросила она.

- Я заметил кое-что на открытке, - ответил он.

Нора наклонилась и наблюдала, как он перевернул открытку от Пресвятого сердца на заднюю сторону и указал на крошечного красного оленя с рогами под названием типографии.

- Это логотип открытки, - ответила она. - Фирмы по изготовлению рождественских открыток иногда печатают оленей в качестве логотипа.

Кингсли облизнул кончик пальца и провел им по оленю и названию типографии. Чернила имени не смазались. Чернила оленя - да.

- Он нарисовал «оленя» на твоей открытке, Maîtresse.

- Черт возьми, - выдохнула она, теперь узел в ее горле был размером с мяч для гольфа. - Нарисовал.

Нора посмотрела в глаза Кингсли, и он улыбнулся ей, гордый, как маленький мальчик, решивший загадку, которая поставила в тупик взрослых.

- Кинг, что, если это не он устроил мне бойкот, - начала Нора. – Что, если он думает, что это я устроила ему бойкот? Я ждала, когда он заговорит со мной. Может, он ждет, когда я заговорю с ним.

Давным-давно, тринадцать лет назад она подарила Сорену на Рождество своего «оленя». В это Рождество он тоже подарил ей свое сердце и спрятал его на ее открытке. Он не забыл ее. Не забыл ее и по-прежнему любил. И тогда это произошло, тогда в ее дом пришло Рождество. Оно было не в ели и не на кухне, и не на камине, и не висело на украшениях на карнизе, и даже не стучало ей в дверь. Оно было в этом крошечном олене на ее открытке. И если она моргнет, то пропустит Рождество. Хорошо, что у Кингсли более зоркий глаз, чем у нее.

Нора прикоснулась к оленю, к его маленьким нарисованным рогам. Как стремится лань к воде...

Нора хлопнула по бедрам и встала.

- Пойдем, Капитан. Мы сбежим из тюрьмы.

- Что? Куда?

Она помахала открыткой перед его носом.