Симфония боли (СИ) - "Ramster" - Страница 32

«Исчезни, дерьмо, – плюнул Рамси. – Позоришь меня своей мордой».

Отступление было недостаточно быстрым – мальчишка раздражённо пнул живую игрушку и услышал тихий жалобный взвизг, почти как собачье скуление.

И где-то в глубине – то ли в груди, то ли в горле – шевельнулось что-то тоскливо-сладкое, будто тень удовольствия от пыток в самом начале, год назад, до Вонючкиного предательства. Рамси неторопливо загнал пленника в угол; тот жался к стене и в ужасе трясся: жалкий, запуганный, покалеченный – идеальный.

«Надо же, как запаниковал, – ровным, почти безэмоциональным тоном отметил юный Болтон. – Боишься, что буду мучить?»

«Д-да, боюсь, милорд...» – смиренно признала игрушка для пыток, не поднимая взгляд.

«Стало быть, не хочешь этого, Вонючка?»

«Как будет угодно моему господину...»

Рамси чуть улыбнулся и оттрепал живую игрушку за ухо – с той силой и жёстокостью, чтоб вызвать тихий скулёж и пару вскриков, не больше. В конце концов, правильные ответы нужно поощрять.

«Принесу тебе новое тряпьё, – милостиво сообщил Рамси. – Сможешь выйти из подвала, ходить со мной по замку. Ты счастлив, Вонючка?»

Пленник наконец поднял взгляд – выпуклые, мокро блестящие, насквозь больные глазищи, огромные на отощавшем грязном лице.

«Да, конечно, я счастлив, милорд!» – искренне заверил Вонючка.

Комментарий к 9. Анемия души (2) Милая картинка: https://vk.com/photo-88542008_456239121

====== 10. Безответность в ответ (1) ======

Сегодняшнее свидание должно быть особенным.

Рамси знал это ещё с той самой минуты, когда назначил его Донелле возле тира в парке, дождавшись, пока остальные отвлекутся. Сегодня, оказавшись с ней наедине, можно будет сказать много такого, чего при остальных было нельзя. И произвести необходимое впечатление в полной мере!

Болтон-младший взял с полки самый убойный и резкий одеколон, который выливал иногда шутки ради на питомца (чтоб тот хоть как-то оправдывал своё имя), брызнул на себя пару раз, зажмурясь, – Вонючка, копавшийся в шкафу в поисках нужной одежды, обернулся и удивлённо принюхался.

- Немного защиты, – пояснил Рамси.

В конце концов, всегда лучше перестраховаться…

Лес вокруг Дредфорта – просто прекрасен. И для охоты на людей, и для катания на квадроциклах, и для свидания, конечно же. Такого, которое предпочитает Рамси Болтон, а не все эти зануды со своими ресторанами и театрами. Путаные дорожки и вековые деревья карабкаются то на холмы, то в овраги, а уж дышится тут как! Прелые листья, горький отголосок дымка, принесённый ветром из дальних деревень, а чуть подальше, где сосны, – густой хвойный аромат. И река чудесная: и крутые пороги в ней, и тихие заводи, а на берегах тут и там – причудливые горы валежника. Дикая природа Севера как она есть!

Выйдя из джипа, Рамси с удовольствием огляделся и вдохнул полной грудью; Донелла – городское дитя – должно быть, чувствовала себя не в своей тарелке, да и водитель её, выглянув из изящной тёмно-синей машины, диковато косился по сторонам – видно, что не местный, привезли с юга…

Юная Хорнвуд, как и всегда, была образцом женского очарования и кокетливой элегантности: приглушенно-розовое платье по колено и босоножки на небольшом каблучке. Рамси презрительно хмыкнул.

- Не волнуйся, – без труда расшифровала его неодобрение девушка, – мне удобно и в лесу не помешает. – Паренёк лишь пожал плечами, и Донелла, игриво улыбнувшись, сменила тему: – Опять ты с целой свитой!

Действительно, кроме вечно зашуганного Вонючки, вслед за юным Болтоном из машины вышли трое телохранителей в фирменной чёрной униформе: бритоголовый здоровяк со шрамом на подбородке, бритоголовый же очкарик пониже и поплотнее (с очень оживлённым, даже каким-то чокнутым взглядом) и мелкий лохматый парнишка, имеющий боевой и решительный вид.

- Меня без охраны папочка не выпускает из замка, – пояснил Рамси со скромной самоиронией. – Знакомься, это Кирус, любит громко орать и устраивать душистый салют в честь высоких гостей. Это – Безумный Марк, сочиняет песни про отходы жизнедеятельности и целыми днями их поёт, может и сплясать. А это Гриш, он считает Вонючку святым отцом, без благословения от него не отходит! Ну что, пойдём…

Болтонские молодцы проявили чудеса выдержки, чтобы не заржать в лицо начальству. Хрюкали, давились – и, как только шеф отвернулся, взорвались гоготом, толкая друг друга и тщедушного Гриша. Донелла даже вздрогнула; Рамси как ни в чём не бывало предложил ей руку и повлёк за собой вглубь леса по тропинке – широкой, со следами протекторов, но явно не от автомобильных колёс.

- У меня есть собственный отряд, восемь бойцов, – пояснил он. – Изначально это телохранители, но по большому счёту – моя личная гвардия. Ты не смотри, что на вид идиоты: убивают они весьма ловко.

- Очень… занимательно… – вежливо улыбнулась девушка, ловко перешагивая через выпирающие из земли корни. – Только пусть твои люди идут подальше, у нас же всё-таки свидание.

Рамси дал знак телохранителям держаться поодаль. Сыплющие грубыми шуточками болтонские молодцы послушно отстали; след в след за хозяином остался ковылять только сплошь покрытый шрамами домашний любимчик – на взгляд Донеллы, одетый слишком легко и даже откровенно: совсем короткие шортики из мягкого трикотажа да растянутая майка, одна лямка сползла с плеча. Ах да, и конечно же собачий ошейник, едва прикрывающий синяки на тощей шее.

- Он тоже! – капризным голоском потребовала Донелла.

- Нет, Вонючка не может идти подальше, – возразил Рамси удивлённо, будто речь шла о чём-то немыслимом.

- Почему же?

- Он гасит мою агрессию. – Болтон невинно улыбнулся. – Уравновешивает, так сказать. Я без него становлюсь злым и нервным, могу кого-нибудь порезать! – Левая кисть ловко крутнулась, выщелкнув лезвие откуда только взявшегося балисонга.

Донелла с участливой улыбкой приобняла паренька за плечи, игнорируя нож (и с видимым удовольствием вдыхая убойный «Вонючкин» одеколон):

- Я тебя не боюсь. Давай я буду гасить твою агрессию? Тем более – разве она есть? Мне ты кажешься добрым и милым…

Рамси растрогался? Как бы не так. Он был оскорблён до глубины души! Не бояться – его, Болтона! – да ещё и открыто заявлять об этом, да ещё и цапать руками?! Хамство похуже, чем Гришево «приятель», за которое мелкий недоумок чудом не оказался освежёван в подвале. Чужие руки отчаянно захотелось стряхнуть – от них было так душно, неудобно, раздражающе, почти тревожно – но задумка была другой. Чтобы можно было сказать всё то, что Рамси собирался, обстановка должна быть самой доверительной…

Паренёк глубоко вдохнул и выдохнул, прикрыв глаза, – усилием воли подавляя волну ярости. Кулаки стиснулись и разжались, лезвие, лязгнув, спряталось между половинками рукояти, а сам нож – в карман.

- Ну ладно. Вонючка, назад, – как ни в чём не бывало скомандовал Рамси. – Что же, всё для тебя, – улыбнулся Донелле с самым подкупающим видом – и, будто невзначай повернувшись, деликатно освободился из её рук. – Ведь я хочу поговорить с тобой о действительно важных вещах. Можно даже сказать, судьбоносных…

Рамси незаметно оглянулся – Вонючка плёлся рядом с болтонскими молодцами, потерянный, оторопевший и окружённый, как всегда, кольцом пустоты: его избегали не то что касаться – даже приблизиться. Всегда, с самого начала.

Когда Вонючка впервые вышел из подвала, шугаясь яркого света и громких звуков, его страхом номер три (после господина Рамси и его отца) стали хозяйские телохранители. Грубые, шумные, придурковатые – они пугали игрушку для пыток каждым своим движением и выкриком. Это была и давняя память тела – о том, как эти здоровяки загоняли его, раненого, ловили, выламывали руки и прикручивали к дыбе, – и просто реакция забитого ребёнка на слишком активные и агрессивные объекты.

Болтонских молодцев это забавляло – должно быть, на уровне ещё детских «стайных» инстинктов, призывавших травить всякого, кто слаб и боится. Открыто поднять руку на Вонючку, впрочем, не решались даже личные бойцы господина Рамси: двое из них получили некоторый неприятный опыт, потому ограничивались только презрительными взглядами на жалкую тварь (едва ли не плевками) и изредка, когда не видел шеф, – угрожающими движениями, от которых «крысёныш» отшатывался и ещё несколько минут вздрагивал, стараясь держаться поближе к хозяину.