Неукротимая Страсть (ЛП) - Палмер Памела - Страница 8

— Я хочу, чтобы ты был во мне, воин, — хрипло проговорила она. — Как и ты хочешь. Твое тело жаждет оказаться в моем.

— Я тебя не хочу и никогда не хотел.

— Раньше хотел. В лесу.

— Это было до того, как я узнал что ты.

Она вздохнула. Он считал ее человеком, Бирик помог скрыть медные кольца вокруг радужки.

Когда они вчера поцеловались, что-то произошло. Странная сексуальная энергия зародилась между ними, связывая их неведомым способом. Всю ночь ее тело желало разрядки, той, которую лишь этот воин мог дать. Она проснулась, зная, что он придет за ней.

И он пришел.

К несчастью, приказ Бирика был ясен и резок, как хрусталь. Когда дикий вернется, Скай должна его пленить.

Что она и сделала.

Встав у края скалы, к которой воин был прикован, Скай провела кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра, направляясь к паху.

— Позволь прикоснуться к тебе, воин.

— Нет.

Упрямец. Ему нужно время. Если она заставит его сейчас, пойдя против яростной воли, его ненависть лишь возрастет и станет невозможно ее сломить. Она его никогда не успокоит, и не позволит принять его место здесь. А он должен.

Она не могла сдаться.

Альтернатива означала его уничтожение.

Ярость заволокла разум Пэнтера, а гнев расфокусировал зрение. Тело горело от желания к ведьме, которая мягкими поцелуями и нежными касаниями рук ласкала его бедра, соблазняя и пытая. Он изо всех сил сопротивлялся влечению, приказывал себе ничего не чувствовать, как множество раз до этого. Но, как и в прошлом, тело жило своей волей.

Сколько раз Анкрита приходила к нему, прикованному в подвале? Сколько раз она делала ему минет? Он все еще мог чувствовать, как ее золотые локоны щекочут его бедра, пока он сопротивлялся возбуждению. И каждый раз проигрывал.

Она поднимала тонны свои юбок и объезжала Пэна, с диким смехом в глазах принимая его сопротивления. Пэн брыкался и пытался скинуть Анкриту, но она так крепко сжимала его член рукой и держала, пока Пэн не переставал дергаться, тогда она вновь садилась на него и вбирала глубоко в свое тело. От воспоминаний пробудилась ненависть. Грегор всегда к ним присоединялся. Пока Анкрита скакала на Пэнтере, пытающимся сдержать семя, Грегор схватывал его за голову и начинал напевать, впиваясь ногтями в череп, пока не пошла кровь, смачивающая волосы. И Пэнтер проигрывал, кончал в приступе удовольствия и ярости, а его разум раскрывался. Грегор пользовался этим моментом, чтобы проникнуть в разум Пэна и попытаться разъединить, с недавно обретенным, духом зверя, принося такую боль, которую Пэн ни до ни после не испытывал. И ненависть.

Потерянный в воспоминаниях, он едва различил блондинку Анкриту с темноволосой ведьмой с голубыми глазами, которая продолжала скользить руками по его бедрам и задевая ногтями волосы на паху.

Из горла вырвался рык, а голову заполнил туман ярости и воспоминаний. Когда ведьма нежной рукой обхватила его ствол, Пэн рассвирепел, выпуская когти и клыки. Он напал на нее единственным доступным способом, вцепился клыками в руку, которую ведьма так неаккуратно приблизился к его рту.

Он впился в предплечье, выдирая кусок плоти. Его рот наполнила теплая кровь, а на место гнева пришло чистое удовлетворения. Он увидел, как ведьма, чье лицо посерело, отскочила, и сплюнул на пол кусок мяса. Ведьма. Если бы он освободился, убил бы ее, перекинулся в пантеру и разорвал ей горло, а затем съел бы ее сердце.

Он огрызнулся, ожидая возмездия и боли, хотя ему было плевать. Но ведьма просто отступила еще, прижимая к себе раненную руку, кровь окропила ее платье, и отступала, пока не достигла дальней стены, затем опустилась на пол рядом с оленихой.

Пэнтер наблюдал за ней, ища удовольствие при виде боли, но наткнулся лишь на сожаление. Он убрал клыки и когти. Она ни Анкрита. Эта ведьма выглядела слишком хрупкой, и не поступила так, как он ожидал. Она не закричала и не заплакала

Анкрита бы побила его первым попавшимся оружием, резала бы и кромсала плоть на куски, с мстительным блеском в глазах.

Эта ведьма сильнее Анкриты контролировала себя? А может, была умнее, и тщательнее продумывала месть?

Пока он наблюдал за ней, кровь остановилась, и кожа наросла. Теперь все было нормально, за исключением кровавого пятна на платье.

Но ведьма все так же сидела там, а олениха ткнулась носом ей в щеку. Ведьма склонилась к животному, закрыв глаза, показывая телом горе. Наконец, она встретила его взгляд, и в ее глазах не было ничего, кроме печали.

Вздохнув, она уставилась в потолок.

— Они не полные, — слабо проговорила она, после чего вновь уставилась на Пэна бездонными глазами. — Нам нужно их заполнить. Знаю, тебе ненавистно, но у нас нет выбора.

Встав, она подошла к нему и села на корточки между его ног. Он ожидал — и хотел — что она будет жестокой, ему нужно было знать, что он разорвал ее спокойный фасад. Но прикосновения ее рук к его бедрам были все такие же нежные, и даже нежнее прежнего.

И этим она его озадачила. Почему в ней не было жестокости? Нежная ведьма? Это оксюморон, которого Пэн не встречал прежде.

— Как ты можешь проявлять ко мне нежность, после нападения? — Пэн услышал свой вопрос.

Она не посмотрела на него.

— Ты сделал то же самое, что и любое существо, пойманное в ловушку.

Он нахмурился, внутри его пожирала вина за то, что он обидел ведьму, свидетельством чего служило пятно на платье.　

«Проклятье, я не должен себя винить».

Ее нежность и беззащитность лишь наигранный способ поведения. Пэн был бы дураком, если бы ждал от нее такого, а он уже был достаточным дураком за свою долгую бессмертную жизнь.

Его эффективное нападение и ее молчаливое принятие боли уняли ярость, но ничего не сделали с возбуждением. Когда ведьма опустилась на колени между его ног, лаская руками бедра и живот, а взглядом член, Пэн почувствовал, как сексуальная энергия прокатилась по телу, разжигая кровь.

Пэну стало тяжело дышать, он заставлял себя не двигать бедрами, умоляя ее принять его в свое тело и довести до разрядки. Наконец, она подняла руки и встала сбоку от Пэна, после чего села, прислонившись спиной к скале. На ее щеках играл румянец, а дыхание было тяжелым. Медленно его тело успокоилось без ее прикосновений. И ведьма тоже начала спокойно дышать, пока не положила руку ему на грудь.

— Зверь в тебе успокаивается от моего прикосновения. Я бы хотела, чтобы и ты успокоился, воин.

— Никогда. — Но слово было сказано без запала.

Нежная ведьма? Такое возможно?

Она встала и подошла к животным, снимая с них привязи. Она долго гладила зверей, одного за другим, шепча, когда они требовали ее внимания. Наконец, она пошла к двери. Тело ведьмы было напряжено, отчего звери прижимались к ней, как и тогда, когда она пришла.

— Куда ты идешь? — спросил он.

Она посмотрела на него через плечо.

— Почти полночь, — тихо проговорила она.

Он увидел блеск слез в ее глазах.

Глава 4

Скай танцевала, как и каждую полночь, высоко задрав руки, она двигала телом под музыку земли, одетая лишь в кровь жертвы. Во время танца, сила ее дара скользила по телу, впивалась в мышцы и кости тысячью игл и разрывала сердце. Высоко над Скай, между сталактитами висели сферы с огнем и сферы с энергией. В свободном круге вокруг нее пели колдуны.

— Быстрее, — отрезал Бирик, из угла комнаты, стены которой были в известняке. В холодном свете его волосы отдавали серебром, а холодным взглядом он впивался в сферы силы. Гремучая змея свернулась на его плече. А рядом к камню была привязана олениха.

Скай посмотрела на животное, в огромных глазах которого был страх и отчаяние, а затем перевела взгляд на окровавленный кинжал в руке Бирика. Горе угрожало поглотить ее, но она отвела взгляд и принялась танцевать быстрее, уверенно ступая на окровавленные камни. Казалось, что это её душу убивают. Если бы только ее тело забрызгала кровь Бирика! Но слабая вспышка эмоции была подавлена так же быстро, как и появилась, задушенная сокрушительным опустошением. Не важно, ничего не важно. Многие … многие годы существа, дорогие ее сердцу, умирали в полночь, и ничего не предотвратит этого. Скай никак не могла изменить ни свою судьбу, ни их. Матушка Природа, Богиня, уже давно их всех оставила. И Скай вынуждена была притащить в этот ад мужчину, Дикого. Страх за него резал больнее неровного стекла. Она танцевала, стремясь забыть, заблокировать запах свежей крови, которая покрывала ее волосы и кожу, не позволяя себе думать о дикости происходящего, стараясь не слышать крики оленихи, стремящейся к ней и молящей о спасении. Хотя в душе она кричала от неправильности происходящего и ужаса того, что должна сделать. Скай не могла спасти олениху, никого не могла спасти. Могла лишь попытаться не дать мужчине, дикому, закончить так же, как и ее любимые животные. Должна попытаться. Она лишится души, если ей когда-нибудь придется танцевать в его крови.