Между клизмой и харизмой - Аветисян Самвел - Страница 33

— Почему без машины? — Передо мной резко затормозил Range Rover Vogue, открылась задняя дверь. — Прыгай, подвезу.

— Да что-то не завелась. Привет! — Я сел слева, в затылок водителю.

— А в Куршевеле за всю неделю ни грамма снега, прикинь. Зря слетал. Целыми днями валялся в шале и бухал непрерывно. — Ярдов сложил вчетверо «Ведомости» и бросил их на переднее сиденье. — А еще этот сука меня в клуб не пустил.

— Кто мог не пустить Ярдова в клуб? — удивился я. — Кто этот смельчак?

— Прохоров стоял на фейсконтроле, пускал лишь своих дружков. — Лицо Ярдова не выражало гнева, а, наоборот, излучало покой. — Надо сделать свою вечеринку. Там же, в Куршевеле. Альтернативную. Без олигархов и буржуев.

— Классная идея. А когда?

— В марте, пока снег лежит.

— Может, тогда Восьмого марта? Подарим праздник нашим женщинам.

— Шнура позовем. Лужок запретил ему петь в Москве, а мы Москву туда повезем. Проведем антибуржуазный концерт и пивом зальем.

— Концерт можно назвать «Куршевель без олигархов». Как тебе слоган «Олигархам вход заказан»?

— Заебись! Пашу Фейсконтроля надо привлечь, чтоб ни одна сука не прошла на халяву. А ты давай думай над программой.

Доехав до офиса, я собрал отдел, «обрадовать» предстоящим авралом. Через неделю программа была готова вчерне и представлена Ярдову.

— Вот макет перетяжки. — Миша разложил перед Ярдовым несколько вариантов макета. — Думаю, достаточно будет двух адресов — на Новом Арбате и на Тверской. Будет еще огромный лайтбокс три на двенадцать в зоне выдачи багажа в Cointrin — во французской части аэропорта Женевы. Ну а в самом Куршевеле будет все по полной — билборды, брандмауэры, постеры. И все на кириллице.

— А Рублевку забыли, долбоебы? Купить все щиты между Барвихой и Жуковкой. — Ярдов склонился над макетами. — Выбираю этот. А что с пиаром?

— «Намедни» просит эксклюзив — Оксана придвинула к Ярдову официальное письмо от НТВ. — Алексей Пивоваров готов лететь в Куршевель со съемочной группой и делать специальный репортаж. Парфенов, к сожалению, не может, работает над фильмом для Первого канала. От «Коммерсанта» летит Анна Тонова, светский хроникер, и с ней фоторепортер Валерий Левитин. А это вот текст пресс-релиза:

— Какие на хуй сто евро за билет? Мы Шнура везем! Сделать пятьсот. Что с культурной программой?

— Днем на центральной площади перед зданием мэрии публику разогреет Billy’s Band. Потом будет зажигать диджей Smash. При входе в рестораны Le Tremplin и Le Pilatus будут установлены брендированные стойки с нашим бесплатным пивом. Груз отправили, машина в пути.

— Сколько отправили?

— Десять паллетов.

— Вы что, смеетесь? Туда съезжается, как сказал бы Пелевин, все московское «хуй сосаети». Отправить фуру!

За день до намеченного концерта я вылетел в Куршевель — принять груз, встретить музыкантов, развесить рекламу и наконец успокоить мэрию Куршевеля, которая жутко переполошилась, приняв увиденные на YouTube концерты «Ленинграда» за пьяные оргии. Мэр лично принял решение усилить меры безопасности и выделил на концерт двух жандармов.

Уладив все дела, я решил прогуляться по Куршевелю. Шел медленный, вальяжный снег. Вдоль узких тротуаров были небрежно припаркованы «Майбахи» и «Мазерати» с русскими номерами. В шикарных шубах, с биркинами и на лабутенах прохаживались угрюмые прохожие. То тут, то там звучала родная речь, инкрустированная филигранным русским матом и английскими модальными глаголами. В руках особо тонких натур тявкали пекинесы или чихуахуи.

Улочку пройдя до середины, я очутился в погребе. Это же знаменитый Le Cave de Bernard Magrez. На всякий случай представился туристом из Армении.

— Vous etes armenien?[53] — продавца звали Жан-Люк. J’adore Aznavour[54] — это я слышу от каждого второго встречного француза.

— I guess you have a lot of noble clients[55]. - по-французски изъясняться я не мог. Хотя студентом я читал французских поэтов, не понимая слов. Например, Верлена:

и так далее…

— Magnifique![57]

— Who buys your wines?[58]

— Monsieur Michael.

Кто такой мсье Майкль? Ах да! Что ж я не сразу догадался? Разумеется, Прохоров. Кто ж еще? Два дня назад, поведал Жан-Люк, мсье Майкль купил у него Chateau Petrus 1982 и тут же разлил в бумажные стаканы. Ему показались грязными бокалы Жан-Люка. C’est du vandalisme[59]. И не допил. А это уже оскорбление для француза.

Глубокой ночью прилетели наконец музыканты Шнура. Почему они так долго добирались, осталось для меня загадкой. Ребята из Billy’s Band заехали в Куршевель еще днем. А летели все одним рейсом.

— Почему это, блядь, хотелось бы поинтересоваться, лобби-бар не работает, а? — Директор Шнура был трезвее других, хотя тоже не стоял на ногах.

— Вы помните, что завтра в три саундчек. — Я прижал директора к барной стойке, чтоб он не грохнулся. — Шнуров не проспит?

— Не проспит, не бзди! А вот если не проблюет, тогда хреново.

— Что значит хреново?

— Что тут, сука, непонятно? Проблюет — будет концерт. Не проблюет — не будет.

Прохоров — Кадум

…Во-вторых, я ничего еще не сказал о гостинице, куда мы поселили Шнурова и всю его группировку. А это, на минуточку, тринадцать рыл, включая директора. Туда же я поместил себя, ибо нужен был глаз да глаз за группировкой. Ребятам же из Billy’s Band мы нашли чистый хостел. Не потому, что мест не было в гостинице, а из экономии.

Ну, так вот о гостинице. Отель Le Chabichou принадлежит хлебосольной семье Мариз и Мишель Рошеди. Их судьбы пересеклись в далеком 1963 году, когда им было по семнадцать лет. С тех пор вот уже полвека грациозная Мариз привечает гостей в шале из белого дерева, а муж Мишель колдует на кухне. И наколдовал уже на два мишлена. Le Chabichou славен также своим спа-центром, где русская баня и соляная пещера, дополняя друг друга, стимулируют лимфоузлы и иммунную систему капризных постояльцев из России.

Все это я вычитал из буклета в холле отеля в ожидании хозяйки.

— Bonjour[60], madame! У меня просьба. Могли бы вы отложить завтрак для одного нашего музыканта на более позднее время?