Робин Гуд - Дюма Александр - Страница 2

— Ты Роланд Ритсон из Мансфилда?

— Да, да, я самый, брат Маргарет. Да ты откроешь, наконец? — закричал в нетерпении Ритсон. — За столом поговорим.

Дверь наконец отворилась, и путники вошли в дом. Гилберт Хэд сердечно пожал руку шурину и, вежливо поклонившись дворянину, сказал:

— Добро пожаловать, сэр рыцарь, и не обвиняйте меня в нарушении законов гостеприимства, хоть я несколько минут и держал перед вами дверь на запоре и не приглашал вас к очагу. Жилище мое стоит уединенно, а по лесу бродят разбойники, и это понуждает меня к осторожности, потому что недостаточно быть только смелым и сильным, чтобы избежать опасности. Так что примите мои извинения, благородный путник, и соблаговолите считать мой дом своим. Садитесь к огню и обсушите свое платье, а вашими лошадьми сейчас займутся. Эй, Линкольн! — крикнул Гилберт, приоткрывая дверь в соседнюю комнату. — Поставь лошадей этих путников под навес, потому что наша конюшня для них слишком мала, и дай им всего вдоволь: полную кормушку сена и соломы по брюхо.

Тотчас же появился крепкий крестьянин в одежде лесника; он пересек большую комнату и вышел, не полюбопытствовав даже взглянуть на пришедших; вслед за ним появилась хорошенькая женщина, не старше тридцати лет, и кинулась обнимать Ритсона, подставляя лоб его поцелуям.

— Дорогая Маргарет, сестричка! — воскликнул Ритсон, крепко целуя ее и разглядывая с простодушным восхищением, к которому примешивалось удивление, — да ты совсем не изменилась: и лоб такой же чистый, и глаза блестят, а губы и щеки розовые и свежие, как в те времена, когда наш добрый Гилберт ухаживал за тобой.

— Это потому, что я счастлива, — ответила Маргарет, бросая на мужа нежный взгляд.

— Ты могла бы сказать: «Мы счастливы», Мэгги, — добавил честный лесник. — У тебя такой чудесный характер, что у нас в доме не было еще ни обид, ни ссор. Но хватит об этом, позаботимся лучше о гостях… Друг мой шурин, снимайте плащ, вы же, сэр рыцарь, отряхните капли дождя, а то с вас течет, как утренняя роса с листьев. Ну а затем сядем ужинать. Скорее, Мэгги, положи охапку хвороста в очаг, а еще лучше — две; все лучшее, что есть в доме, ставь на стол, а кровать застели самыми белыми простынями, да поторопись.

Молодая женщина с живостью повиновалась мужу, Ритсон же в это время откинул назад полы плаща, и стало видно, что на руках у него красивый ребенок, завернутый в голубое шерстяное покрывало. Ею круглое, свежее и румяное личико свидетельствовало о том, что этот малыш, от силы пятнадцатимесячный, крепок и совершенно здоров.

Старательно расправив помятый чепчик на его головке, Ритсон положил ребенка так, чтобы его хорошенькое личико было получше освещено, и тихо позвал сестру.

Маргарет подбежала к нему.

— Мэгги, — сказал он, — у меня для тебя есть подарок, и тебе не придется упрекать меня в том, что, не видя тебя восемь лет, я вернулся с пустыми руками… Погляди, что я тебе принес.

— Пресвятая Дева! — воскликнула женщина, молитвенно сложив руки. — Пресвятая Дева, ребенок! Это твой ангелочек, Роланд? Гилберт, Гилберт, ты только погляди, какой хорошенький ребенок!

— Ребенок? У Ритсона на руках ребенок? — Гилберт, казалось, отнюдь не разделял восторга жены и строго глядел на своего шурина. — Брат, — серьезным тоном спросил лесник, — вы что, оставив солдатское ремесло, в кормилицы записались? И что за причуда у вас появилась бродить по глухомани с дитятей под плащом? Что все это значит? Почему вы с ним явились сюда и что это за малыш? Давайте же рассказывайте все честно, я хочу все знать!

— Этот ребенок ко мне отношения не имеет, мой славный Гилберт; он сирота, а вот этот дворянин — его опекун. Его светлость знает, из какой семьи этот ангелочек, и он расскажет вам, зачем мы сюда явились. А пока, добрая моя Мэгги, займись этой драгоценной ношей, которую я несу на руках уже два дня… то есть два часа. Я уже устал играть роль кормилицы.

Маргарет живо схватила на руки спящего малыша, унесла его к себе в комнату, положила на свою кровать, осыпая поцелуями его ручки и шейку, плотно закутала в свою праздничную шаль и вернулась к гостям.

За ужином было достаточно весело, а когда он подошел к концу, дворянин сказал леснику:

— Интерес, который ваша прелестная женушка проявила к этому малышу, заставил меня решиться сделать вам одно предложение касательно его благополучия в будущем. Но прежде позвольте мне рассказать кое-какие подробности о семье, обстоятельствах рождения и нынешнем положении бедного сиротки, чьим единственным покровителем являюсь я. Его отец, мой товарищ по оружию в дни нашей молодости, проведенной в походах, был моим самым лучшим и самым близким другом. Начало царствования нашего славного короля Генриха Второго мы вместе с ним пропели но Франции — то в Нормандии, то и Пуату, то в Аквитании, а потом расстались на несколько лет и встретились снова в Уэльсе. Мой друг, перед тем как покинуть Францию, безумно влюбился в одну девушку, женился на ней и привез ее в Англию к своим родным. К сожалению, семья эта была надменна и горда, поскольку состояла в родстве с королевским домом, и, полная глупых предрассудков, отказалась принять в свое лоно молодую женщину, ибо она была бедна и все ее благородство состояло лишь в благородстве чувств. Нанесенное ей оскорбление потрясло ее до глубины души, и она умерла через неделю после того как произвела на свет ребенка, которого мы хотим сейчас препоручить вашим заботам, ибо у него нет больше отца: мой бедный друг был смертельно ранен в одном сражении в Нормандии — тому скоро будет десять месяцев. Последние мысли моего умирающего друга были о сыне: он призвал меня к себе, поспешно сообщил мне имя и место жительства кормилицы и во имя нашей давней дружбы заставил меня поклясться, что я стану защитой и опорой этого сироты. Я поклялся и сдержал бы слово, но мне очень трудно это сделать, добрый Гилберт. Я ведь все еще солдат, жизнь моя проходит в гарнизонной службе или на полях сражений, и я не имею возможности лично заботиться об этом слабом создании. С другой стороны, у меня нет родственников и друзей, которым я мог бы без опасений доверить столь драгоценное существо. Я уже и вовсе не знал, какому святому молиться, когда мне пришла в голову мысль посоветоваться с вашим шурином Роландом Ритсоном, а он тут же вспомнил о вас; он рассказал, что вы уже восемь лет женаты на очаровательной и добродетельной женщине, но так и не стали отцом, и вам, вероятно, было бы приятно, не бесплатно разумеется, принять под свой кров бедного сиротку, сына храброго солдата. Если Бог пошлет этому ребенку жизнь и здоровье, он станет опорой моей старости; я поведаю ему славную и печальную историю того, кто дал ему жизнь, и мы с ним пройдем теми дорогами, которыми в молодости прошли его доблестный отец и я. А пока вы будете воспитывать его так, как если бы он был вашим собственным сыном, и вы будете это делать отнюдь не бесплатно, клянусь вам. Так ответьте же, добрый Гилберт, принимаете ли вы мое предложение?

Дворянин с беспокойством ждал ответа, а лесник вопросительно смотрел на жену, но хорошенькая Маргарет, отвернувшись от стола и наклонив голову к двери, ведущей в соседнюю комнату, с улыбкой прислушивалась к слабому дыханию спящего ребенка.

Ритсон, украдкой следивший за выражением лиц обоих супругов, понял, что, несмотря на сомнения Гилберта, его сестра хотела бы оставить мальчика себе, и сказал как можно убедительнее:

— Смех этого ангелочка, добрая моя Маргарет, сделает жизнь в вашем доме еще радостнее, и, клянусь святым Петром, не меньшую радость доставит тебе звон гиней, которые будет тебе ежегодно отсчитывать его милость. Ах, так и вижу тебя богатой и всегда счастливой; на местные праздники ты приводишь за руку хорошенького малыша, который зовет тебя матушкой: он одет, как принц, и сияет, как солнышко, а ты так и светишься от удовольствия и гордости!

Маргарет ничего не ответила, но посмотрела с улыбкой на Гилберта, чье молчание было превратно истолковано дворянином.