Игра Нептуна - Варгас Фред - Страница 55

– Теперь да.

– Я тоже так думаю.

– Шестнадцать лет назад я подошел близко, и над судьей нависла серьезная угроза. Именно поэтому он и запланировал свою смерть.

– Он все равно мог вас убить.

– Нет. Слишком много полицейских были в курсе дела, моя смерть могла обернуться против него. Он хотел одного – получить свободу рук, и он ее получил. После его смерти я оставил расследование, и Фюльжанс мог убивать без помех. Он бы так и поступал, не узнай я о случае в Шильтигеме. Лучше бы я не открывал газету – в тот понедельник, она привела меня сюда, превратив в убийцу в бегах.

– Газета очень даже пригодилась, – не согласилась Ретанкур. – Мы нашли Рафаэля.

– Но я не спас ни его, ни себя, зато предупредил судью. Он знает, что я снова взял след с момента его бегства из «Schloss». Вивальди дал мне это понять.

Адамберг сделал несколько глотков кофе, а Ретанкур кивнула, даже не улыбнувшись.

– Он великолепен, – сказал комиссар.

– Вивальди?

– Кофе. Вивальди тоже хороший парень. В этот самый момент, когда мы тут разговариваем, Трезубец, возможно, уже выяснил, что я «отменил» его смерть. Мы узнаем это завтра. Я снова встал на пути у этого человека, но схватить его не могу. Как не могу забрать Рафаэля со звездный нивы, где он кружит по орбите. Не могу обелить себя. Фюльжанс до сих пор держит ситуацию под контролем.

– Предположим, что он последовал за нами в Квебек.

– Столетний старик?

– Я сказала «предположим». Предпочитаю старика мертвецу. В таком случае, он не преуспел – ему не удалось вас свалить.

– Не удалось? Я на три четверти в зубьях расставленного им капкана, у меня осталось пять недель жизни на свободе.

– Что немало. Вы пока не в тюрьме, и вы все еще живы. Он у штурвала, но его корабль попал в бурю.

– Будь я на его месте, Ретанкур, в первую очередь освободился бы от легавого.

– Я тоже. А потому предпочла бы, чтобы вы носили бронежилет.

– Судья убивает вилами, трезубцем.

– Но для вас может сделать исключение.

Адамберг на мгновение задумался.

– Думаете, он может пристрелить меня без церемоний? Как экземпляр вне серии?

– Именно так. Вы думаете, речь все-таки идет о серии? Не о спорадических убийствах?

– Я много об этом размышлял, меня всегда одолевали сомнения. Непреодолимое влечение к убийству работает на более коротких, чем у судьи, волнах, его преступления совершаются с очень большими перерывами. У серийного же убийцы все происходит с точностью до наоборот. Трезубец не маньяк, убийства выверены, запрограммированы, разнесены во времени. Они – дело всей его жизни, и он не торопится.

– Возможно, судья поступает так намеренно – ведь вся его жизнь подчинена этой идее. Не исключено, что Шильтигем был его последним деянием. Или тропа в Халле.

Лицо Адамберга исказила гримаса отчаяния – так случалось всякий раз, когда он вспоминал о преступлении на берегу Утауэ. О своих руках, испачканных кровью. Он поставил чашку и сел в изголовье кровати, положив ногу на ногу.

– Что говорит против меня, – сказал он, разглядывая свои руки, – это неправдоподобность путешествия столетнего старика в Квебек. После Шильтигема у него было много времени на то, чтобы сплести для меня сеть. Он не за три дня все это придумал. К чему ему было кидаться следом за мной за океан?

– Вы не понимаете, это идеальная возможность, – возразила Ретанкур. – Техника судьи не годится для города. Убить жертву, спрятать тело, привести в нужное место одурманенного козла отпущения – всего этого в Париже он сделать не мог. Судья всегда действовал в сельской местности. Командировка в Канаду предоставила ему редкий шанс.

– Возможно, – сказал Адамберг, не отрываясь от разглядывания ладоней.

– Есть кое-что еще. Снижение умственных способностей.

Адамберг взглянул на лейтенанта.

– Скажем так, уход с ринга. Смена ориентиров, потеря навыков, ослабление рефлексов, разрушение структуры. В Париже было бы практически невозможно заставить людей поверить, что комиссар полиции, выйдя однажды из конторы, взял да и поддался смертоносной ярости.

– На новом месте человек меняется и действует по-иному, – грустно подтвердил Адамберг.

– В Париже никто не назвал бы убийцей вас. Там – да. Судья воспользовался случаем, и у него получилось. Вы читали в досье ККЖ о «растормаживании неосознанных стремлений». Великолепная задумка при условии, что удастся подкараулить вас в лесу – одного.

– Он хорошо меня знал, когда я был ребенком и до восемнадцатилетнего возраста. Он мог вычислить, что я пойду ночью гулять. Все вероятно, но ничто не доказано. Ему необходимо было узнать о поездке. Но я больше не верю в версию о шпионе.

Ретанкур расплела пальцы и начала разглядывать свои короткие ногти, как будто сверялась с шифровальным блокнотом.

– Должна признать, у меня концы с концами не сходятся, – раздраженно сказала она. – Я говорила с каждым, бродила, как невидимка, из комнаты в комнату. Никто не считает, что вы могли убить ту девушку. Обстановка в отделе неспокойная, напряженная, все говорят обиняками, как будто чего-то ждут. К счастью, Данглар оказался отличной заменой и поддерживает спокойствие. Вы больше в нем не сомневаетесь?

– Нисколько.

– Оставляю вас, комиссар, – сказала Ретанкур, убирая термос. – Машина уезжает в восемнадцать часов. Я найду способ передать вам бронежилет.

– Мне он не нужен.

– Я вам его передам.

– Черт побери! – то и дело восклицал Брезийон, возбужденный экскурсией на кладбище. Они возвращались в Париж. – Восемьдесят килограммов песка. Он был прав, черт возьми.

– Такое с ним часто случается, – откликнулся Мордан.

– Это все меняет, – продолжил Брезийон. – Теория Адамберга обретает реальность. Тип, симулирующий свою смерть, не ягненок. Старик все еще функционирует, в его активе двенадцать убийств.

– И последние он совершил в возрасте девяноста трех, девяноста пяти и девяноста девяти лет, – уточнил Данглар. – Вам это кажется возможным, господин окружной комиссар? Столетний старик тащит по полям свою жертву и ее велосипед?

– Это проблема, вы правы. Но Адамберг угадал насчет смерти Фюльжанса, это факт. Вы отрекаетесь от него, капитан?

– Я просто сопоставляю факты и вероятности.

Данглар молча сидел на заднем сиденье, не вмешиваясь в разговор коллег, потрясенных воскресением старого судьи. Да, Адамберг оказался прав, что еще больше осложняло ситуацию.

Приехав домой, он дождался, когда дети заснут, и позвонил в Квебек. Там было шесть часов вечера.

– Есть успехи? – спросил он своего квебекского коллегу.

Он с трудом сдерживал нетерпение, слушая объяснения собеседника.

– Нужно ускорить дело, – отрезал Данглар. – У нас все изменилось. Провели эксгумацию и обнаружили вместо тела мешок с песком… Да, ты правильно понял. И наш окружной, похоже, поверил. Но настоящих доказательств как не было, так и нет. Действуй быстро и эффективно. Он может выйти сухим из воды.

Адамберг поужинал один в маленьком ресторанчике в Ришелье, в той уютной и чуточку грустной тишине, которая свойственна провинциальным гостиницам в мертвый сезон. Совсем не похоже на шумные «Черные воды Дублина». В девять вечера город кардинала опустел. Адамберг поднялся в номер и улегся на застеленную розовым покрывалом кровать. Подложив руки под голову, он пытался удержать разбегающиеся мысли, разложить их по ячейкам. Зыбучий песок, куда нырнул судья, чтобы исчезнуть из мира живых. Нависшая над ним угроза с тремя железными зубцами. Выбор Квебека в качестве места казни.

Замечание Данглара тяжким грузом лежало на другой чаше весов. Он с трудом мог себе представить, как столетний старик волочет тело Элизабет Винд через поля. Девушка, чье имя ассоциировалось с легким ветерком, была отнюдь не хрупкой. Адамберг моргнул. Так Рафаэль всегда говорил о своей подружке Лизе – легкая и страстная, как ветер. Ее фамилия – Отан – происходила от названия теплого юго-восточного ветра. Два ветра – Винд и Отан. Он приподнялся на локте и начал мысленно восстанавливать в хронологическом порядке имена других жертв. Эспир, Лефебюр, Ванту, Субиз, Лантретьен, Местр, Лессар, Матер, Бразилье, Февр.