Игра Нептуна - Варгас Фред - Страница 40

– Полицейские ждут нас в ККЖ к девяти, – продолжила Ретанкур, переводя взгляд с одного брата на другого. – Думаю, Лалиберте выдержит минут двадцать, не больше, а потом начнет звонить комиссару в гостиницу. Ему не ответят, и он поднимет тревогу. Парни бросятся в номер – он пуст, подозреваемый исчез. Нужно создать впечатление, что он уже уехал, проскользнул у них между пальцами. В девять двадцать пять они кинутся ко мне – вдруг я вас спрятала.

– Но где, Ретанкур? – с тревогой спросил Адамберг.

Она подняла руку.

– Квебекцы – люди стыдливые и сдержанные, – сказала она. – Никаких вам голых баб на обложках или нудистских пляжей на озерах. На этом мы и сыграем. А посему, – она повернулась к Адамбергу, – нам с вами придется стыдливость временно отбросить. На чистоплюйство у нас времени нет. Помните, ставка – ваша голова.

– Я помню.

– Когда полицейские войдут, я буду в ванной, и не просто в ванной, а в ванне, и дверь будет открыта. Другого способа у нас нет.

– А Жан-Батист? – спросил Рафаэль.

– Он спрячется за дверью. Увидев меня, полицейские ретируются в комнату. Я начну орать, буду оскорблять их за хамское поведение. Они станут извиняться, начнут что-то лепетать, объясняя, что ищут комиссара. Я заявлю, что ничего не знаю, что он приказал мне оставаться в гостинице. Они захотят обыскать помещение. Прекрасно, но я должна хотя бы одеться. Они отступят на середину комнаты, чтобы я могла выйти и закрыть дверь ванной. Пока все ясно?

– Да, – сказал Рафаэль.

– Я надеваю халат, очень длинный, до пола. Рафаэль, купите его здесь, я скажу вам размер.

– Какого цвета? – спросил Рафаэль. Его предупредительность малость притушила тактический пыл Ретанкур.

– Если можно, светло-желтый.

– Светло-желтый, – кивнул Рафаэль. – Что дальше?

– Мы в ванной, комиссар и я, дверь закрыта. Полицейские в комнате. Представляете диспозицию, комиссар?

– На этом самом месте я перестаю понимать что бы то ни было. В этих ванных есть зеркальный шкафчик и встроенный шкаф, больше ничего. Куда вы хотите меня спрятать? В пенную ванну?

– На себя, я уже говорила. А точнее – за собой. Мы станем единым телом. Я их впускаю и как оскорбленная невинность стою в углу, спиной к стене. Они не дураки и осмотрят всю ванную, проверят за дверью и в воде. Я буду смущать их, слегка распахнув пеньюар. Они не посмеют смотреть, побоятся заработать обвинение в вуайеризме. С моралью у них тут строго, это наш главный козырь. Покончив с ванной, они выйдут и дадут мне возможность одеться при закрытой двери. Пока они будут обыскивать комнату, я выйду одетая и оставлю дверь открытой, а вы снова за ней спрячетесь.

– Лейтенант, от меня ускользает смысл этапа «станем единым телом», – сказал Адамберг.

– Вы никогда не тренировали приемы ближнего боя? Когда соперник нападает сзади?

– Нет.

– Показываю позу. – Ретанкур встала. – Обезличенно. Человек стоит. Я. Большой и толстый, тут нам повезло. Другой человек легче и меньше ростом. Вы. Вы под халатом. Голова и плечи прижаты к моей спине, руки обвиты вокруг талии, то есть лежат на животе, их не видно. Теперь ноги. Они закручены вокруг моих ног, а ступни цепляются за мои икры. Я стою в углу комнаты, скрестив руки и слегка расставив ноги, чтобы опустить центр тяжести. Ясно?

– Боже мой, Ретанкур, вы хотите, чтобы я, как обезьяна, повис на вашей спине?

– Как морской язык. Главное – прижаться как можно теснее. Это займет несколько минут, максимум две. Ванная крошечная, они ее быстро обыщут, не глядя на меня. Я не буду шевелиться. Вы тоже.

– Это глупо, Ретанкур, они заметят.

– Не заметят. Я крупная. Я завернусь в халат, буду стоять в углу, лицом к ним. Чтобы вы не соскользнули, надену ремень, за него вы и ухватитесь. Туда же мы прикрепим ваш бумажник.

– Я тяжелый. – Адамберг покачал головой. – Я вешу семьдесят два килограмма, вы отдаете себе в этом отчет? Ничего не получится, это безумие.

– Получится. Я уже дважды это проделывала, комиссар. С братом, полиция частенько тягала его то за одно, то за другое. В девятнадцать лет он был приблизительно вашего роста и весил семьдесят девять килограммов. Я надевала халат отца, а он висел у меня на спине. Нам удавалось простоять неподвижно четыре минуты. Надеюсь, это вас успокоит.

– Ну, если Виолетта уверена, – вмешался обалдевший Рафаэль, – тогда…

– Если она уверена… – повторил Адамберг.

– Уточним одну вещь, прежде чем поставить точку. Мы не можем себе позволить рисковать и провалить операцию. Наше оружие – правдоподобие. Я буду лежать в ванне голой, и халат, разумеется, тоже будет надет на голое тело. Вам действительно придется цепляться за меня. Можете надеть трусы, но ничего больше. Во-первых, одежда скользит, а во-вторых, ткань халата не будет падать естественно.

– Лишние складки, – сказал Рафаэль.

– Именно. Рисковать мы не будем. Понимаю, вас это смущает, но сейчас нам не до щепетильности. Расставим все точки над «i».

– Меня это не смущает, – решился Адамберг, – если это не смущает вас.

– Я вырастила четырех братьев и в экстремальных ситуациях считаю смущение непозволительной роскошью. А мы как раз в такой ситуации и находимся.

– Хорошо, Ретанкур, но, даже если они уйдут от вас ни с чем, наблюдение не снимут и перевернут гостиницу вверх дном.

– Разумеется.

– То есть из здания я выйти не смогу.

– Выйдет он. – Ретанкур кивнула на Рафаэля. То есть вы – в его обличье. Вы покинете гостиницу в одиннадцать, в его костюме, галстуке, ботинках и пальто. Когда мы приедем, я сделаю вам такую же стрижку. Все получится. Издалека вы почти неразличимы. Кроме того, они полагают, что вы маскируетесь под бродягу. Полицейские видели, как мужчина в синем костюме входил в гостиницу в половине одиннадцатого. Он выходит в одиннадцать, и им на него плевать. Бизнесмен – то есть вы, комиссар, – спокойно идет к своей машине.

Адамберги потрясенно внимали лейтенанту. Комиссар начинал осознавать весь размах плана, базирующегося на двух полярных феноменах – тучности и худобе. Соединившись, они становились неожиданной силой, ударом быка, нанесенным с точностью укола иглой.

– Что дальше? – спросил Адамберг, чувствуя, как к нему возвращается мужество.

– Вы поедете на машине Рафаэля и оставите ее в Оттаве, на углу Северной улицы и бульвара Лорье. В одиннадцать сорок сядете в автобус до Монреаля. Настоящий Рафаэль уедет гораздо позже, вечером или на следующий день. Полицейские снимут охрану. Он заберет свою машину и вернется в Детройт.

– А почему не поступить проще? – предложил Адамберг. – Рафаэль приезжает до звонка суперинтенданта, я беру его костюм и машину и уезжаю до начала тревоги. А он уезжает после меня, на автобусе. Так мы избежим риска ближнего боя в ванной. Когда они явятся, не будет никого – ни его, ни меня.

– Его фамилия останется в компьютере, а если он зайдет как гость, они это тоже зафиксируют. Мы усложняем не ради удовольствия, комиссар, а чтобы не впутывать Рафаэля. Если он приедет раньше, чем обнаружится ваше бегство, его обязательно засекут. Допросят портье и узнают, что некий Рафаэль Адамберг был этим утром в гостинице и сразу уехал. Или выяснится, что у вас был посетитель. Это опасно. Они вычислят подмену, Рафаэля возьмут в Детройте и обвинят в пособничестве. А если он приедет после обыска, когда о побеге станет известно, на него никто не обратит внимания. Даже если потом полицейские обнаружат его фамилию, они смогут обвинить его лишь в том, что он приезжал повидаться с братом. Но опоздал. Никакого криминала.

Адамберг пристально взглянул на Ретанкур.

– Это очевидно, – сказал он. – Рафаэль должен приехать позже, мне следовало самому сообразить. Или я разучился думать, как полицейский?

– Временно, – мягко ответила Ретанкур. – Вы реагируете, как преступник в бегах, а не как комиссар. Вы временно перешли на другую сторону, оказались в неприятной ситуации, и солнце слепит вам глаза. Все встанет на свои места, когда вы вернетесь в Париж.