Игра Нептуна - Варгас Фред - Страница 27

– Хорошо, Жинетта, как скажешь.

Жинетта была разговорчива, но твердо стояла на своем: заметив рассеянный взгляд Адамберга, она возвращала его к делу.

– Не валяй дурака, ничего тут сложного нет. Представь себе молекулярную фотокопировальную машину, которая делает миллиарды экземпляров копий. Так?

– Так, – машинально повторял Адамберг.

– Результаты увеличения отмечены светящимся индикатором, который облегчает их сканирование лазером. Теперь понятно?

– Я все понимаю, Жинетта. Работай, я за тобой наблюдаю.

В четверг вечером Ноэлла ждала его, сидя на велосипеде. Она улыбалась, и вид у нее был решительный. Как только они развернули матрас на полу магазинчика, девушка легла, оперлась на локоть и протянула руку к своему рюкзачку.

– У нее есть для тебя сюрприз, – объявила она, размахивая перед лицом комиссара конвертом и смеясь.

Адамберг привстал, чувствуя подвох.

– Она взяла билет на твой рейс, на следующий вторник.

– Ты возвращаешься в Париж? Уже?

– Я возвращаюсь к тебе.

– Ноэлла, я женат.

– Ты врешь.

Он снова поцеловал ее, встревожившись еще сильнее, чем в первый раз.

Адамберг задержался поболтать с дежурной белкой ККЖ, отдаляя начало общения с Митчем Портленсом. В этот день к сторожевому зверьку присоединилась подружка, отвлекавшая его от работы. Но ничто не могло отвлечь педанта Портленса, ученого высокого полета, служившего генетике, как Богу, отдавшего всю свою любовь спиралькам дезоксирибонуклеиновой кислоты. В отличие от Жинетты, инспектор и подумать не мог, что Адамберг не следит за его объяснениями, не впитывает их со всей страстью полицейского сердца, и говорил со страшной скоростью. Адамберг записывал в блокнот обрывки страстного монолога.

– Каждый образец кладется на пористую гребенку… Введение в контроллер…

«Пористая гребенка?» – записал Адамберг.

– Перенос ДНК в сепарирующий гель с помощью электрического поля.

«Сепарирующий гель?»

– И вот! – воскликнул Портленс. – Начинается гонка молекул, фрагменты ДНК проходят сквозь гель, устремляясь к финишной прямой.

– Надо же.

– Детектор опознает фрагменты по мере их выхода из контроллера, по одному, в порядке возрастания по длине.

– Потрясающе… – Адамберг нарисовал толстую муравьиную королеву в окружении сотен крылатых самцов.

– Что ты рисуешь? – недовольно спросил Портленс.

– Гонку фрагментов сквозь гель. Я так лучше запоминаю.

– И вот результат, – торжествующе объявил Портленс, ткнув пальцем в экран. – Профиль из двадцати восьми полос, выданный разделителем. Красиво, согласен?

– Очень.

– Эта комбинация, – продолжал Митч, – если ты помнишь, мы исследуем мочу Жюля Сен-Круа, – составляет его генетический профиль, единственный в своем роде.

Адамберг смотрел, как моча Жюля Сен-Круа превращается в двадцать восемь полос. Таким был Жюль, таким был мужчина.

– Если бы это была твоя моча, – сказал Портленс, расслабившись, – мы, разумеется, получили бы совершенно иную картину.

– Но полос было бы двадцать восемь? Не сто сорок две?

– Почему сто сорок две?

– Просто так. Пришлось к слову.

– Двадцать восемь, говорю тебе. Короче, если ты кого-то убьешь, не писай не труп.

Митч Портленс засмеялся.

– Не волнуйся, я шучу, – объяснил он.

В обеденный перерыв Адамберг увидел Вуазне – тот пил кофе с Ладусером. Комиссар знаком подозвал его.

– Вы все поняли, Вуазне? Гель, сумасшедшая гонка, двадцать восемь полос?

– Да.

– А я – нет. Будьте любезны, возьмите на себя отчет Мордану, я сегодня на это просто не способен.

– Портленс слишком торопился? – обеспокоился лейтенант.

– Да нет, это у меня замедленная реакция. Скажите, Вуазне, – Адамберг вынул блокнот, – эта рыба вам о чем-нибудь говорит?

Тот с интересом склонился над наброском твари, обитавшей в глубинах озера Пинк.

– Никогда не видел. – Вуазне был заинтригован. – Вы уверены, что все точно зарисовали?

– Все плавники на месте.

– Никогда не видел, – повторил лейтенант, качая головой. – А я разбираюсь в ихтиофауне.

– В чем?

– В рыбах.

– Ну, тогда так и говорите – в рыбах. Я с трудом понимаю канадских коллег, не усложняйте мне задачу.

– Откуда это?

– Из чертова озера, лейтенант. Два озера, наложенные одно на другое. Живое на мертвом.

– Что?

– Двадцать метров глубины, три метра ила, которому десять тысяч лет. В глубине нет ни малейшего шевеления. Только плавает доисторическая рыбка, морская обитательница. Живое ископаемое, которому абсолютно нечего там делать. Непонятно, почему она выжила и зачем. Но выжила и бьется в этом озере, как дьявол в святой воде.

– Черт, – выдохнул потрясенный Вуазне, не в силах отвести взгляд от рисунка. – Вы уверены, что это не сказка, не легенда?

– Табличка была настоящая. Вы о чем подумали? О чудовище из озера Лох-Несс?

– Несси не рыба, а рептилия. Где оно, комиссар? Это озеро?

Адамберг не ответил.

– Где? – повторил Вуазне.

Адамберг поднял затуманенный взгляд на коллегу. Он спрашивал себя, что было бы, вползи Несси во врата Страсбургского собора. Об этом немедленно стало бы известно, но паниковать никто бы не стал, ведь Несси – не огнедышащий дракон и жемчужине готического искусства не опасна.

– Простите, Вуазне, я задумался. Это озеро Пинк, недалеко отсюда. Розовое и синее, потрясающе красивое. Смотрите внимательно, если увидите рыбу, поймайте ее для меня.

– Ну уж нет! – оскорбился Вуазне. – Я не причиняю зла рыбам, я их люблю.

– Эта мне не приглянулась. Пойдемте, я покажу вам озеро на карте.

Адамберг постарался обезопасить себя от встречи с Ноэллой: припарковался на отдаленной улице, в дом вошел через черный ход, не отправился гулять на тропу. Он срезал путь через лес, прошел через стройку, где встретил заступившего на пост охранника.

– Привет, парень. – Тот помахал ему рукой. – Все гуляешь?

– Да вот гуляю, – улыбнулся Адамберг.

Он почувствовал себя в безопасности и зажег фонарик, пройдя две трети пути, после камня, за который Ноэлла никогда не заходила, и вернулся на тропу.

Она ждала его двадцатью метрами ниже, стоя под буком.

– Пойдем, – сказала она, беря его за руку. – Хочу тебе кое-что сказать.

– Ноэлла, у меня ужин с коллегами, я занят.

– Я тебя не задержу.

Адамберг позволил ей увлечь себя к лавочке проката велосипедов и предусмотрительно уселся метрах в двух от девушки.

– Ты меня любишь, – объявила Ноэлла. – Я поняла это в первый же день, стоило тебе с места в карьер появиться на тропе.

– Ноэлла…

– Я это знала, – перебила его Ноэлла. – Знала, что это ты и что ты меня любишь. Он сказал мне. Потому я и приходила к этому камню каждый день, а вовсе не из-за ветра.

– Кто такой «он»?

– Старый индеец, Шави. Он мне сказал. Что вторая половинка Ноэллы явится ей на камне у реки древних утауэ.

– Старый индеец, – повторил Адамберг. – Где этот старый индеец?

– В Сент-Агат-Де-Мон. Он алгонкин, потомок утауэ. Он знает. Я ждала и дождалась тебя.

– Господи, Ноэлла, но ты же не веришь в эти бредни?

– Ты, – Ноэлла ткнула пальцем в Адамберга, – ты любишь меня, как я люблю тебя.

Совсем сумасшедшая. Лалиберте прав. Это была ловушка – одинокая девушка на тропинке на заре.

– Ноэлла, – сказал он, вставая, – я очень хорошо к тебе отношусь, но я тебя не люблю, прости. Я женат и люблю свою жену.

– Ты врешь. У тебя нет жены. Старый Шави мне так сказал. И ты меня любишь.

– Нет, Ноэлла. Мы знаем друг друга шесть дней. Ты грустила из-за разрыва с другом, я был один. Вот и все. Конец истории. Мне очень жаль.

– Никакой это не конец, все только начинается и будет длиться вечно. Там. – Девушка показал на свой живот.

– Что – там?

– Там, – спокойно повторила Ноэлла. – Наш ребенок.

– Ты врешь, – глухо возразил Адамберг. – Ты не можешь этого знать.