Внуки красного атамана - Коркищенко Алексей Абрамович - Страница 17

На рассвете послышался сухой, ударяющий по нервам скрип отворяемой двери куреня. Егор навел наган. Вытянул шею. Одеревенел.

Вышла Казарцева с подойником, зевая и почесывая голову. Подняла корову. Ребята услышали звон тугих молочных струй о дно подойника, облизали пересохшие губы. Потом Казарцева стряпала в кухоньке, а они по-собачьи жадно ловили ароматнейшие запахи яичницы со свежими помидорами.

Никто больше не выходил из куреня, и Гриня с досадой и обидой сказал Егору:

- То был Осикора. Я ж тебе говорил, шо треба було...

- Цыц! - оборвал Егор. - Казарцева услышит... Шепотом.

- Осикора там. Бачишь, вона ему яичницу понесла.

- А может, своему хахалю, твоему дядьке, а? Гриня открыл было рот, но ничего не сказал.

- То-то и оно-то! - добавил Егор.

Взошло солнце. К ним в бузину заглянул красный, с золотом, петух вдовы, восхитивший их своим перекатным "кукареку". Посмотрел на них презрительно и, не теряя достоинства, неторопливо удалился к своим курам.

Снова появилась Казарцева, на этот раз с узелком в руках. Дверь прикрыла, но оставила незапертой. Она в своем поведении не выказывала ни беспокойства, ни озабоченности: как будто в доме у нее не было никакого гостя. Беззаботно щелкая семечки, она ушла в сторону бригадного двора.

Гриня вскочил:

- На бога не молыся, от черта не хрыстыся! Дай мне наган, я пойду в хату, узнаю, там он, чи нэма... Сердца горыть?

- Сядь, придурок! Не дам нагана, - ответил Егор с яростью: он подумал о том, что Гриня подозревает его в трусости.

- Сядь и молчи. - Степа потянул за руку. - Здорово психуешь.

Гриня вытаращил глаза, поморгал, плюнул и сел. Подождали еще, изнывая от жажды, голода и усталости. Егор мучительно зевал, а Степа, развлекаясь, крестил его широко раскрытый рот.

- Эге! Степа, глянь, твой дед сюда чиликает, - удивленно сказал Гриня. Грец его тут не бачил!

Евтюхов, шаркая ногами, обутыми в подшитые валенки, шел через выгон к куреню Казарцевой.

- Сейчас будет концерт, - сказал Степа. И в то же мгновение Егор увидел высокого, плечистого. человека в защитной красноармейской форме.

- Осикора! - прошептал Степа.

Тот стоял в проеме открытой двери куреня с двустволкой в руках и, усмехаясь, медленно поднимал ее на уровень глаз. Стволы, казалось, нащупывали их в бузине. Егор не успел поднять наган, как грохнул оглушительный сдвоенный выстрел. Неведомый инстинкт за секунду до него прижал их к земле. Раскаленная дробь, снопом брызнувшая из обоих стволов, прорубила над ними окно в зеленой бузиновой чаще. Изрешеченные листья и обрывки бумажных пыжей посыпались на них густым дождем.

Когда они подняли головы, Осикора исчез. Дверь оставалась открытой. Растерянно вскочили, Егор взвел курок. Но тут из куреня послышалась веселая песня, и во двор вошел Евтюхов. Постучал в окно.

- Эй, хозяин, а ну-ка покажись на глаза Советской власти. Осикора вышел, поглядел на невзрачного Евтюхова сверху, поздоровался вполне вежливо.

Старик не ответил на приветствие. Стал фертом перед ним, оглядел с презрительной усмешкой:

- Ты не в меня стрелял?

- Ну что вы!.. Ружье теткино чистил, заржавело.

- Стало быть, появился поджигатель, живой и здоровый? И гнус сибирский тебя не слопал?

- Как видите - не слопал.

Осикора отвечал сдержанно, оглядывая Евтюхова с долей любопытства и недоумения.

- Красавец вырос, в гроб твою мать! - то ли с с восхищением, то ли с ненавистью сказал Евтюхов.

- Вы не кляните мою мать, а то я приведу вас в порядок, - побледнев и отступив на шаг, сказал Осикора.

- И каким макаром? Стрелять в меня будешь? Али жечь? А ну, показывай документы. Как ты попал сюда и по какому праву? Тебе еще надо сидеть в тюрьме, а ты наш воздух портишь, поджигатель.

- Я не сидел в тюрьме, а был на высылках, строил железную дорогу. И я ничего не поджигал... Вы же знаете, кто поджигал...

- Ты что, разжалобить меня хочешь, сопливый контрик? Пожалели вы мою дочь?! Показывай документы, а то погоню в Старозаветинскую!

- Кто вы, собственно, такой? Я показывал документы милиционеру.

- То милиционер, а я уполномоченный от Советской власти! И ты меня знаешь, чтоб ты луснул! Дочь мою сожгли, сволочи!.. Что я, цацкаться с тобой буду? Документы! - и он протянул вперед руку ладонью кверху, не глядя на Осикору, не сомневаясь, что тот положит в нее требуемые документы. И Осикора положил, вынув их из бумажника. Евтюхов листал паспорт, отведя его на длину вытянутой руки. Читал какие-то бумажки, двигая запавшими губами и жуя редкие усы, хмыкал недоуменно:

- Скажи на милость божескую!.. Благодарности!.. Разрешение на посещение родных мест... Подписано эн-ка-вэ-дэ... Десять суток... Ага! Ну живи, живи десять суток в родных местах.

Отдал документы Осикоре и пошел со Двора, чергая валенками.

Они слышали весь разговор.

- Что будем делать? - спросил Егор. Что касалось его, то он бы сейчас плотно поел и завалился бы спать. У него пропал всякий интерес к Осикоре, который теперь не казался ему ни бандитом, ни кулаком с кровавыми руками. Но вот ради чего он появился в станице, где его родня оставила страшные следы, нужно выяснить. - Не спускай с него глаз, Гриня! А мы пойдем со Степой, он поближе живет, поедим чего-нибудь и тебе принесем.

- Идите, да долго не ходите, - согласился Гриня. Примерно полчаса спустя Осикора вышел во двор. На ногах у него были старые ботинки, за плечами вещмешок. "В низы топлые пойдет, не иначе, - подумал Гриня. - В сапогах опасно лазить по болоту. Шурханешь в окно - черта с два выберешься: в халявы жижи наберется по пуду на каждую ногу - и буль-буль!"

Он занервничал: Егор и Степа не возвращались. Осикора стащил с крыши длинную жердь, согнул ее - она не треснула. Притворив дверь и оглядевшись, быстро прошел в сад. Гриня видел только его ноги. Из сада они протопали к леваде и скрылись в зарослях.

- Ушел! Шоб вы обдулись, прорвы, где ж вы застряли! - взбешенел Гриня и тут услышал шорох за спиной.

- Ну что? - спросил Степа, протягивая ему кусок хлеба и огурец.

- Ушел Осикора! Только что!.. За мной! - Гриня сунул за пазуху хлеб и огурец.

Глава четырнадцатая

На краю рощицы, которая росла у самых камышей, Осикора присел и, сделав вид, будто перешнуровывает ботинок, зорко осмотрелся по сторонам. И лишь потом нырнул в узкий камышовый проулок.

Гриня поднялся из-за куста, жуя огурец, но его тут же повалил Степа:

- Дурачок, соображать надо!..

Дважды выглядывал из камышей Осикора, проверял: никто за ним не следит?

- Теперь можно. Пошли, - сказал Степа.

- Куда? - удивился Егор.

- Как - куда? За Осикорой. Как же мы узнаем, зачем он туда пошел?

- Подождем его здесь. Он выйдет из камышей, и мы сцапаем его.

- Он вошел в камыши здесь, а где выйдет, ты знаешь? Потом его ищи-свищи. Надо идти за ним следом.

- Осикора знает гиблые низы, а мы нет.

- Ни биса он не знает, - поддержал Гриня Степу. - Пока он був в заключении, болото изменилось. А мы знаем его. Мы же тут зимой на коньках по проулкам катались.

- Как у вас все просто получается, - с досадой сказал Егор. - Зимой тут все по-другому выглядит.

- Сам же говорил: кокнем, а до лила, так ты - в кусты! - рассердился Гриня.

- Что ты, как баба, вякаешь! - обозлился Егор. - Небось, думаете, я струсил?.. Умники!.. Осикора взял жердь - дорогу щупать, а мы...

- А нас трое, - сказал Степа. - Один провалится в трясину - двое вытащат.

- А если двое провалятся? Там есть такие окна: ухнешь - и поминай как звали.

- Ха, двое не провалятся, - с непреклонным убеждением произнес Степа. - Мы пойдем цепочкой. Я впереди пойду, я жилевой - выдержу.

- Хлопцы, пошли, - заторопил Гриня, - а то Осикора далеко уйдет, муть осядет, як мы его след найдем?

Егор не хотел идти в топлые низы. Ему хотелось вернуться домой и положить наган на место: если Миня хватится его - беды не миновать...