Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 19

— Чонгук…

— Не надо, — он отвечает тихо, практически не слышно.

Не надо что? Просить прощения? Объясняться?

Признаваться?

Это смешно. То, как они оба ведут себя сейчас, – смешно. Чонгук не должен прижимать к себе Юнги после всего, что по вине того случилось. Он должен послать его к чёрту. Юнги не должен чувствовать себя таким цельным, неразбитым в его объятиях и дрожать от какого-то странного трепета. Он должен отдать это спокойствие Чонгуку. Они, как два маленьких ребёнка, заигравшихся в любовь, слишком эгоистичные и жадные, чтобы делиться ею с кем-то ещё. Или как два сумасшедших взрослых, не понимающих, что заболели, и не ищущих пути к выздоровлению. Оба тонут друг в друге, оба не хотят выбираться. Обоим одно большое чувство заслонило реальность.

Чонгуку больно – это слышно по его дыханию. Наверное, Юнги цепляется за него достаточно крепко, и терпеть такую хватку Чонгуку очень сложно, но Юнги не может отпустить, потому что знает, что не ощущать его станет совсем невыносимо. Но Чонгук делает это первым: отстраняется аккуратно от его лба, позволив приподнять голову, чтобы очутиться лицом к лицу, переводит взгляд на его глаза и мягко перебирает пальцами короткие пряди в основании головы, и дикая дрожь, которую Юнги всё никак не мог утихомирить, исчезает моментально и бесследно.

— У тебя кровь, — шепчет Чонгук, продолжая смотреть на него.

— Пустяки.

У Юнги хрипит голос и громко колотится сердце. Он старается моргать пореже, чтобы не отрываться от Чонгука ни на секунду, но у него ни черта не выходит, потому что слезятся глаза от переживаний за его состояние. У Чонгука два небольших синяка под глазами, кожа на щеке, будто по ней наждачкой прошлись, а на нижней губе бордовая корочка круглой формы. И, возможно, Юнги ненормальный и совсем слетел с катушек, но он не может перестать думать о том, какой же Чонгук… другой. У Юнги язык не повернётся назвать его просто красивым. Просто мудрым, просто всепонимающим. Эти слова слишком пусты для того, чтобы описать его.

— Только попроси, — произносит Чонгук, опуская взгляд на красные разводы у него под носом.

— Раньше ты не ждал, пока я попрошу, — Юнги вспоминает, как Чонгук стирал с его лица и ран кровь без всякого на то разрешения, как помогал без лишних просьб, просто потому что так хотело его сердце, и легонько улыбается.

— Раньше ты был Юнги, — Чонгук в ответ не улыбается.

— А теперь?

— А теперь Юнги и Намджун.

Юнги нервно сглатывает и сжимает ткань чонгуковой толстовки на его спине. Не смотри на меня так, хочет произнести, ты ведь ничего не знаешь. Становится так нестерпимо больно на душе всего от пары слов, что Юнги попросту приходится сдаться. Снова. Он кое-как держится, чтобы не устроить скандал, не выкрикнуть: «Как ты можешь говорить такое, когда я здесь, рядом с тобой, в твоих руках?». И вновь понимает, что заслуживает каждого «укола» от Чонгука, абсолютно каждого прицельного удара по уже кровоточащим больным местам, поэтому и раскрывается перед ним, не страшась буквально ничего. Если это будет Чонгук, Юнги бояться нечего.

— Я не жалею о том, что сделал.

«Потому что это было ради тебя».

«Потому что ближе тебя у меня никого нет».

«Потому что я – трус, который никогда не сможет признаться тебе в своих чувствах. И которому проще сбежать».

— Это самое главное, — искренне отвечает Чонгук.

Юнги весь сжимается от его интонации. Даже после того, что случилось, после того, как он умолял Юнги не бросать его там, а тот всё равно ушёл, после всех ночей, которые он провёл в одиночестве, терзая себя вопросами, почему же Юнги так поступил с ним, почему выбрал Намджуна, он всё равно рад за то, что Юнги верит в то, что поступил правильно.

Для Чонгука важнее его чувства, чем свои собственные.

А Юнги опять хочется удавиться из-за этого.

— Тебе больно, Чонгук, — не физически, хочет добавить, далеко не физически.

— Пустяки, — его же словами отвечает тот, легонько улыбнувшись.

И до Юнги, наконец, доходит, что втемяшил себе в голову Чонгук.

Они ничего друг другу не обещали. Не клялись в вечной любви, не признавали возможность когда-нибудь быть вместе. Они оба имеют право уйти в любой момент. Куда угодно и к кому угодно. И ни один из них не должен осуждать второго за выбор. Это адекватный взгляд на ситуацию, вот только Юнги не становится легче от этого. По такой логике и Чонгук может уйти к кому-то другому. И то, что Юнги пришлось сделать это вынужденно, не значит, что Чонгук не сможет поступить так по собственной воле и собственному желанию.

— Я тебя никому не отдам, — часто мотает головой Юнги, забыв, что вёл монолог в своей голове, и Чонгук ничего из его рассуждений не слышал. — Можешь считать меня чокнутым, Чонгук, но я не собираюсь отпускать тебя.

— Что? — тот непонимающе морщит лоб, выныривая пальцами из его волос и ослабляя хватку на его плечах.

— Мы с тобой… — Юнги зажмуривает глаза и набирает воздух в лёгкие. — Ты – мой… — Чонгук щурится, нетерпеливо уставившись на него. — Мой друг, — бубнит Юнги и тут же сильно сжимает челюсти. От своего идиотизма.

Молодец. Десять баллов из пяти.

Умудрился разбить вдребезги то, что и так уже было сломано.

— Друг? — переспрашивает Чонгук.

— Друг, — неуверенно повторяет Юнги.

А потом чувствует, как не особо деликатно Чонгук отталкивает его от себя и, отойдя, отворачивается к окну, опираясь руками о подоконник и склоняя вниз голову. Он в буквальном смысле не в себе: сжимает пальцы в кулаки, разминает шею, раздражённо дёргая плечом, отстукивает носком кроссовка быстрый ритм. Его лучше не трогать в таком состоянии, но Юнги не может не влезть и не попытаться всё исправить.

— Нет, подожди… — начинает он оправдываться, подходя к Чонгуку со спины.

«Я не хочу обязывать тебя ни к чему».

«Я хочу сберечь твои чувства».

«Я всё ещё чёртов трус».

Чонгук зол. Юнги понимает это, когда тот хватает его за плечи, бросает в стену и смотрит в глаза, не отпуская. У него будто сорвало тормоза и отключился мозг – настолько безрассудными кажутся его действия. Чонгук ведь никогда не психовал, всегда выглядел безразличным и невозмутимым, но стоило ему услышать это грёбанное «Друг» от Юнги, и он тут же завёлся.

Но Юнги даже сейчас не страшно. Что бы там ни задумал Чонгук, Юнги всё до последнего заслуживает.

— Такой же, как ты для Намджуна, друг? — повышает тот голос, больно вжимая его в грязную бетонную стену. — Такой же, как Намджун для Тэхёна, друг? Такой же, как Чимин для Хосока? — у Чонгука дрожат губы и грудь ходуном ходит от того, как часто он хватает ртом кислород. — Такой же, как ты для меня? — Юнги резко охватывает паника. — Ну что ты смотришь? Ты думал, я и об этом промолчу? — Чонгук горько усмехается. — Нет, Юнги. Хватит с меня этого дерьма.

У Чонгука в глазах только одно – решимость. Он, в отличие от Юнги, не стесняется и не боится говорить открыто о чувствах и своём отношении к ним. И именно в этот миг Юнги начинает бояться по-настоящему.

Что, если Чонгук тоже любит его?

Что, если они – бракованная парочка соулмейтов с разбитыми сердцами?

Что, если у них всё-таки есть шанс?

— Ты… — заикается Юнги, не в состоянии подобрать слов. — Что ты…

— Или я сейчас ухожу отсюда, — твёрдо произносит Чонгук. — Или ты говоришь мне правду.

Рано. Юнги не готов озвучить правду. Он знает и уверен в том, что рядом с Чонгуком был бы счастлив каждый день своей жизни. В этом нет никаких сомнений. Но он слишком слаб и боязлив, чтобы рассказать об этом Намджуну и разорвать их недоотношения. Потому что от этого пострадает Чонгук в первую очередь, потому что это его обвинит Намджун. Юнги чувствует, как давит на него осознание того, что в их ситуации не может быть благополучного исхода. Если он останется с Чонгуком, Намджун найдёт их рано или поздно и уничтожит обоих. Если Юнги выберет Намджуна, они с Чонгуком оба сдохнут от тоски друг по другу или сойдут с ума.