Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Помор - Большаков Валерий Петрович - Страница 18


18
Изменить размер шрифта:

Напоровшись на холодный взгляд Фёдора, молодчик глумливо усмехнулся. Не сводя глаз с Чуги, он проговорил, растягивая слова на южный манер:

— Чегой-то я тебя тут раньше не видал.

Помор молча подобрал с тарелки последний аппетитный кусочек и сунул его в рот. Крылья хрящеватого носа у худого дрогнули.

— Я тебя спрашиваю! — повысил он голос.

Фёдор равнодушно глянул на него, прекрасно понимая, как того бесит его деланое безразличие. Князь с интересом следил за развитием событий.

— Тебе чего, мужик? — осведомился Чуга.

— Я хочу, чтобы ты валил отсюда!

— А мне наплевать, — медленно проговорил Фёдор, — чего ты хочешь.

— Вам, молодой человек, морду давно били? — весело поинтересовался Туренин. — Хотите освежить впечатления? Так это мы мигом!

Тонкие губы молодчика растянулись в подобии улыбки, открывая щербатые зубы.

— Вы? — фыркнул он. — Мне?! — и гордо представился: — Я — Добан Мейси!

— Нет, ну ты посмотри! — делано восхитился князь. — Сам признался!

— Ни стыда ни совести у человека, — вздохнул Фёдор, неодобрительно качая головой.

— Ага! Так и сказал — я, говорит, тот самый Добан. И не покраснел даже!

Заметно было, что Мейси чуток растерялся. И ещё Чуга углядел, как занервничали посетители, — одни поспешно уходили вон, другие жались к стенам. Видать, знали, чем обычно заканчиваются подобные перепалки. Решив подстраховаться, Фёдор отстегнул ремешок, привязывавший револьвер через скобу, чтобы тот не вывалился ненароком, положил пальцы на рукоятку…

И когда правая рука Добана метнулась к кобуре, пуля, выпущенная из «смит-вессона», расщепила столешницу и впилась Мейси в грудь.

Добана, уже выхватившего облупленный «кольт», отбросило спиною на крашеный столб, поддерживавший потолок. Скалясь от натуги, Мейси вскинул оружие. Грянули выстрелы, но пули уходили в опилки. Всхлипывая от ужаса, Добан сполз по столбу на пол и выстелился, разбросав руки.

В ту же секунду Туренин выскочил из-за стола, направляя свой «адамс» в сторону лестницы. Грохнуло, заволокло дымом, но мужичок с «винчестером», пробегавший мимо дверей номеров на втором этаже, лишь голову в плечи втянул и выстрелил в ответ, три раза подряд, да всё мимо. Зато Чуга промаху не дал — мужичок дёрнулся, роняя винтовку, и кувыркнулся вниз, проламывая хлипкую балюстраду.

Отбросив стул, Фёдор отступил к стене, левой рукою подхватывая «генри». Сунув револьвер в кобуру, он вооружился винтовкой.

Очень скоро она ему понадобилась — в салун ворвались двое с «кольтами» в мускулистых руках. Один, лохматый, чью пышную шевелюру едва покрывал мятый «стетсон», а рубашка, расстёгнутая до пупа, обнажала курчавую растительность на груди, присел и выстрелил прямо с порога, выцеливая Туренина. Другой, длинный как жердь, с круглой, обритой наголо головой, решил извести Чугу, обеими руками вскидывая потёртый «кольт». Пуля прозудела так близко от щеки, что помор ощутил лёгкий ожог.

Вся эта карусель длилась первую секунду, а во вторую заговорил «генри». Круглоголового развернуло и отбросило к дверям, прямо на руки новым посетителям — те сразу шарахнулись в стороны.

Тут лохматый сообразил, что эдак можно и под раздачу попасть, — взяв короткий разбег, закрыв голову руками, он выпрыгнул в окно, высаживая раму спиной. Правда, это его не спасло — громыхнул «спенсер», и тяжёлая пуля, просадив стену салуна, достала-таки нестриженого.

— Уходим! — коротко сказал Чуга.

— Уходим, — согласился Павел.

Судов у пристани в Сент-Луисе было так много, что они причаливали носами, теснясь борт к борту, а в порту царила полнейшая неразбериха, точь-в-точь разворошенный муравейник. Пассажиры с детьми и со скарбом мешались с телегами и лошадьми. Негры-грузчики, ревевшие свою песню «Последний куль! Последний куль!», закатывали по сходням бочки, затаскивали, сгибаясь, тюки и ящики, а матросы орали, надсаживаясь, изнемогая, ибо разместить прорву грузов и орду пассажиров казалось делом нереальным.

— Думается мне, друг мой, — громко сказал Туренин, — что этот Мейси не зря по наши души явился.

Фёдор мрачно кивнул.

— Мыслю я, — проговорил он, — что и тут Гонт замешан. Его это проделки. Хотя… Когда бы он поспел?

— А телеграф на что?

— Ну да… Потопали, князь. Вон, нам уже руками машут…

Чарльз Гуднайт поднялся на борт парохода «Великий Могол». Фёдор, Павел и Ларедо Шейн топали следом, облапив багаж да поглядывая по сторонам.

— Объявляется посадка на «Великий Могол»! — трубно взревел капитан в рупор. — Всем грузиться на «Великий Могол»!

У нарядной конторки кассира Гуднайт купил билеты,[69] и все гурьбой прошли к каютам.

— Стильно тут у них, — прокряхтел князь.

— А то! — гордо отозвался Шейн, словно был хозяином парохода.

«Великий Могол» и вправду выглядел под стать названию. Над судном воздымались две высокие трубы, чёрные и вычурные, а между ними висела золочёная эмблема. Прямо за трубами блестела стёклами лоцманская рубка. Кожухи над колёсами были расписаны довольно аляповато, зато ярко, а над буквами, выведенными полукругом и складывающимися в наименование «ВЕЛИКИЙ МОГОЛ», расходились чётко прорисованные солнечные лучи. Все три палубы были окаймлены белыми поручнями, а из труб нарочно валил чернущий дым — в топку подкинули смолистых сосновых поленьев, чтобы каждому стало ясно — пароход отправляется!

Повсюду были расстелены ковровые дорожки, наверху позванивали люстры с гранёными стеклянными подвесками, мимо дверей с картинками сновал негр-буфетчик в чистом переднике.

— Оливер, мой друг и напарник, — говорил Гуднайт, широко шагая по коридору и раскланиваясь со встречными дамами, — нынче в Биг-Бенде обретается. Самая глушь во всём Техасе! Оливер должен пригнать из Мексики большой табун — каждый ковбой на перегоне меняет за день по три-четыре лошади, вот и представьте… Я так прикинул, что в Сан-Антонио мы с ним пересечёмся. Сразу долги все раздадим, и ещё останется, на что скот покупать… Ну располагайтесь!

Чарльз устроился в крошечной каютке с намалёванным у входа индейцем — ярко-красным, в перьях, смахивавшим на петуха, — а наша троица поселилась через стенку. На двери их тесного обиталища был изображён абсолютно счастливый негр с огромной корзиной, полной хлопка.

— Вы как хоти-ите, — раззевался Шейн, — а я баиньки!

Повесив шляпу на крючок и разувшись, ковбой с кряхтеньем забрался на верхнюю койку. Фёдор с подозрением принюхался, но нет, грязными носками не воняло.

— Я тоже прилягу, пожалуй, — пробормотал Павел. — В поезде было чертовски неудобно…

— Хе-хе! — тут же откликнулся Ларедо. — Это тебе не ложе с балдахином!

— Пристрелить его, что ли? — задумчиво сказал Туренин.

— Нельзя! Я безоружный!

— Отбой! — скомандовал Чуга. — А ежели кто из вас храпеть начнёт, будет на палубе почивать!

— Вопрос не ко мне, — надменно сказал Павел Андреевич.

Уставшая троица затихла. Из иллюминатора доносился смутный говор да частое шлёпанье плиц гребного колеса. Первым захрапел его сиятельство князь Туренин.

Полдня друзья продрыхли, а к вечеру поднялись, чувствуя, что малость переспали.

«Великий Могол» плавно сплавлялся по реке, следуя ближе к правому берегу, густо, до самой воды заросшему тополями, вязами, ивняком и бузиной. Иногда на косогоре мелькал всадник, изредка показывались неказистые строения, сколоченные из досок, — то ли ферма чья, то ли лесопилка — не понять.

Река была чем-то отличным от той безразмерной хляби, коя именовалась Атлантическим океаном. Мелкая, пресная Миссисипи в сравнении с той прорвой вод казалась ничтожной, как соломинка рядом со стогом, зато и успокаивала не в пример лучше. Разлившись широко и привольно, река являла некий третий простор. Вроде и не подходит к нему понятие бесконечности, видимые берега положили край, а всё ж душа отдыхала. Человек, он же не великан какой, большого размаха не требует. Глянет, что до ближнего берега добрая верста, и ему довольно…