Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Багатур - Большаков Валерий Петрович - Страница 22


22
Изменить размер шрифта:

Тот ещё порядочек, что и говорить. А ежели князь помрёт, не будучи старшиной рода? Тогда дети его навсегда останутся на ступени несовершеннолетних — дальнейшее восхождение их прекращалось. И им это активно не нравилось — обделённые поднимали мятежи, затевали войны, а благополучные чада в долгу не оставались, давали сдачи изгоям.

И каждое чадо ревниво посматривало на прочих деток, возгораясь гневом и алчностью: «А чего это у Михайлы больше земель, нежели мне дадено?», «Ослаб Игорёк, надо бы у него пару городишек оттяпать…», «Не годится сие — одни леса у меня! А у Глеба пажить на пажити! Переделить надобно — мечом нарезать землицы!»

И оттяпывали, нарезали, творили передел и беспредел. А что же народ? А народ безмолвствовал, терпел и вымирал — войны разоряли земли, а разорение вело за руку голод невиданный: одни впадали во грех людоедства, обрезали человечину с трупов, другие ели и конину, и собачатину, и кошатину, кору липовую грызли и лист, ильм употребляли в пищу и сосну, вламывались в чужие дома, надеясь найти хоть немного зерна, повсюду: на улицах, на торжищах, за околицей — валялись трупы, которых пожирали стаи собак, и жирные вороны благословляли мор, и некому было хоронить мёртвых…

— …Знаешь, — сказал Сухов задумчиво, — чем дольше я служу князю, тем сильнее моё желание бросить всё на хрен и уплыть на необитаемый остров, благо их в этом времени не счесть. Или поубивать, одного за другим, всех здешних князьков! Ну невыносимо, Понч! Этим придуркам даже в голову не приходит собрать земли и силы воедино, у князей одно на уме — кромсать и рвать! Знаешь, я даже рад, что грядёт Батыево нашествие.

— Ну, ты скажешь тоже… — неуверенно промолвил Шурик.

— Нет, правда. Пусть бы хан прижал им хвосты! Хоть какой-то порядок будет под Ордою…

— Вот именно — под! — фыркнул Пончик. — А потом монголам дань плати. Вот уж радости!

— Подумаешь, дань! Да твоя разлюбезная Ромейская империя кому только не платила — и гуннам, и готам, и аварам, и хазарам, и печенегам, и русам! И ничего! Ладно…

Опираясь на правую руку, Олег поднялся и отряхнул порты.

— Пошли, Понч, — сказал он.

Александр лениво поднялся.

— Если хочешь, оставайся, — добавил Сухов, — а я пойду. Мне сегодня опять в ночь, князя стеречь.

— Тогда я лучше тут посижу, — рассудил Шурик, устраиваясь под стеной. — А то меня эти дворцы в депрессию вгоняют.

Олег хмыкнул понятливо и пошёл по тропинке вниз, к огромной иве в два обхвата, где стояли лошади. За ними присматривали длинношеий Онцифор и расторопный, хоть и малость бестолковый, Кулмей.

— В город, — бросил воевода, влезая в седло.

— Мой дед пробовал жить в городе, — тут же подхватил внук Ченегрепы. — Целых два дня вытерпел — и сбежал. Дышать, говорит, нечем было — дома и люди давят со всех сторон, глаза простора не видят. Я вот, — вздохнул он, — тоже измучился…

— Измучилси он, как же, — фыркнул Онцифор. — Вона, щёки наел — треснут скоро!

— Я внутрях измученный!

— Иди ты! Мученик нашёлси…

Переругиваясь, перешучиваясь, вся троица покинула земли монастырские и поскакала натоптанной дорожкой к Киеву. На колокольне Софии загудел, заговорил благовест — ударил трижды, разнёс над городом медленные, протяжные звоны и заколотил неспешно, размеренно, призывая на службу.

Ночь, опустившаяся на Киев, была столь тепла и духовита, что запираться в дворцовых стенах казалось глупостью и потерей. Но — долг превыше всего.

Луна заливала коридор ярким холодным пыланием — свинцовые рамы были распахнуты настежь, запуская ветерок в княжеские палаты, Тишина стояла такая, что Олег слышал даже шарканье ночной стражи.

Неторопливо пройдясь по коридору, Сухов развернулся — и увидел человека в просторном чёрном плаще с капюшоном. Человек прихрамывал при ходьбе, шагая уверенно, без опаски. Олег похолодел, окликнул придавленно:

— Эй!

«Чёрный» спокойно развернулся.

— Бэрхэ-сэчен… — глухо проговорил Сухов. — Верно говорят: дерьмо не тонет!

Бэрхэ-сэчен оскалился в кривой усмешке.

— А, багатур… — сказал он небрежно. Не отводя глаз, добавил: — Не цапай меч. Не смерть несу твоему князю, а весть. Я — посол.

Неизвестно, чем бы закончилась эта встреча, но тут из Золотой палаты — тронного зала — выглянул Ярослав Всеволодович, одетый и трезвый.

— Это ко мне, воевода, — резко сказал великий князь.

— Княже, этот человек…

— Мне ведомо, кто он! Проследи, чтоб никто не мешал нам.

— Да, княже.

Бэрхэ-сэчен скрылся в палате, а Олег, не мешкая, прошёл в конец коридора и по маленькой, неприметной лестничке поднялся к низенькой двери, обитой железом. Осторожно отворив её, он вышел под потолок тронного зала, на один уровень с массивными деревянными стропилами, поддерживавшими тяжёлую каменную крышу. В четырёх саженях ниже стоял престол с роскошным золочёным креслом, а прямо из-под ног Олега уходила мощная средняя балка, протянувшаяся во всю длину Золотой палаты. Через каждую сажень её пересекали поперечины, опиравшиеся концами на боковые стены. Все балки и стропила покрывала искусная резьба.

Балансируя, Сухов продвинулся по центральной балке до того места, откуда свисало паникадило, похожее на тележное колесо, утыканное огарками восковых свечей — слава богу, потушенных.

Олег осторожно присел, замирая, и разглядел внизу двоих — русского князя и монгольского нойона.

— Говори, — сухо сказал Ярослав Всеволодович.

Бэрхэ-сэчен поклонился и торжественно провозгласил:

— Великим ханом Белой Орды[80] Бату, сыном Джучи и внуком Потрясателя Вселенной,[81] послан я к тебе, великий князь киевский!

Князь молча выслушал нойона, поднялся по ступенькам к трону и уселся. Так же, ни слова не говоря, он протянул руку в приглашающем жесте: присаживайся, дескать.

Бэрхэ-сэчен замешкался, собираясь устроиться прямо на толстом ковре, но передумал — сел на лавку из золочёного морёного дуба.

— Слушаю тебя, посол, — гулко прозвучал голос Ярослава Всеволодовича.

Посол помолчал, словно раздумывая, с чего ему начать, и заговорил с чувством:

— Две зимы назад на далёкой реке Онон собрался совет-курултай, на котором монгольские ханы приняли решение идти в большой поход на запад — на булгар, на Русь, на Европу — «до последнего моря». Сами Чингизиды, прямые потомки Священного Воителя, выразили своё желание воевать, в бой идти за славой и добычей, во исполнение завета Потрясателя Вселенной…

— Потрясателя? — перебил посла Ярослав Всеволодович. — Уж не Чагониза ли ты имеешь в виду?

— Его, князь, — поклонился Бэрхэ-сэчен. — Великое почтение не позволяет мне произносить многославное и грозное имя.

Окрепшим голосом он продолжил:

— Семь туменов вышли в поход. Тумен — это тьма по-вашему, десять тысяч воинов. Поход возглавили Бату, Орду, Шейбани и Тангут, чьим отцом был Джучи, старший сын Тэмучина;[82] возглавил и наследник Джагатая, второго сына Священного Воителя, храбрый Хайдар, и внук Чингизида, Бури. Угедэй, третий сын Тэмучина, ставший силою Вечного Неба Далай-ханом всего великого народа, послал в поход Гуюка и Кадана. Меньшой сын, Толуй, отправил Мункэ и Бучека, а самый младший отпрыск Потрясателя Вселенной, Кюлькан, лично участвует в походе.

Ведёт тумены Субэдэй-багатур, полководец бесстрашный и мудрый, не познавший ни одного поражения, но завоевавший полмира. Это он, Субэдэй, опустошил земли булгар той осенью, убивая толпы народу, сжигая города Биляр, Кернек, Жукотин, Сувар… О, это была славная война! Биляр размерами своими превосходил Киев, имея шесть рядов оборонительных валов, а монголы взяли его приступом, и нету более града сего! Я сам верно и преданно служу хану в тумене славного подвигами Бурундая, молодого, но отмеченного богом войны Сульдэ. Я — тысяцкий, и говорю лишь о том, что видели мои глаза!