Пират - Большаков Валерий Петрович - Страница 6

Но нет, галиот держался. Первыми сдались люди.

Олег, цепляясь за всё, что можно, добрался до своего закутка. Дверь запирать не пришлось, её давно сорвало и унесло.

Ну хоть расщепериться, закогтиться, чтоб не смыло…

Обнимая грот-мачту, что-то кричал Нормандец.

И тут же бешеный поток воды прокатился по палубе, покрывая капитана с головой, отрывая, кружа, увлекая в пучину…

Был — и нету.

Порыв ветра донёс до Сухова панический вопль:

— Тонем! Мы тонем!

По палубе проволокло опрокинутую шлюпку, двое матросов уцепились за неё, к ним бросились ещё трое.

Впятером они перевернули лодку, а в следующий момент волна «спустила» её за борт.

«Кажется, и вправду тонем…» — мелькнуло у Олега.

Вода гуляла по всей палубе вровень с бортами, уже не скатываясь — кружась вокруг мачт и захлёстывая невысокую надстройку, где хватались за штурвал сразу трое рулевых.

Но вот и их проняло — одного накрыло волной и унесло, а двое других ринулись следом, хватаясь за бочонки пущей плавучести ради.

— Спасайся кто может!

— Идиоты! — заорал Сухов, выбираясь на палубу.

Ветер отбросил его и припечатал к мачте.

С бранью Олег отстранился, хватаясь за леера, и поспешил к шканцам.[6]

И ежу было ясно, что стоит только галиоту развернуться бортом к волне, как его опрокинет, и тогда уж точно потопит.

Пару раз Сухова едва не смыло за борт, однажды даже протащило по палубе в клочьях пены, но он добрался-таки до штурвала. Ощерился мрачно, отплёвываясь от брызг и клочьев пены.

Ну что, недоучка? Берись, доказывай теперь, что не зря два года палубу топтал!

Что-то же всё равно должен был упомнить из мастер-классов Мулата Диего…

Олег закрутил штурвал, отворачивая «Ундину», уводя корабль с курса, ведшего к гибели.

Раньше галиот шёл Наветренным проливом на юг — посередине между Эспаньолой и Кубой, следуя на Ямайку, — а теперь его бушприт качался, выписывая восьмёрки, словно указкой тычась в сторону севера.

Стоять на мокрой палубе, цепляясь за штурвал, долгими часами выдерживая курс, — та ещё работёнка.

К тому времени, когда буря стала угасать, смещаясь к берегам Новой Гранады,[7] Олег вымотался совершенно.

Унеслись тучи, робко проглянуло солнце, тут же начиная жарить и печь.

Шатаясь, Сухов подошёл к ступенькам и рухнул на верхнюю.

Сил не было — кончились.

Ветер тоже стих. В шторм хорошо парусил сам корпус галиота, мачты даже, а теперь, без ветрил, «Ундина» медленно дрейфовала.

Выругавшись, Олег встал, со стоном разгибаясь.

Где эта чёртова матросня? Куда попряталась? Что ему, одному за всех отдуваться?

Первым делом Сухов спустился в каюты. Ни души.

На нижней палубе тоже никого не замечалось — только вода, набравшаяся в трюм, издавала жалобный плеск, словно упрашивая: «Выпустите меня отсюда!»

Прошлёпав в носовой кубрик, Олег обнаружил там единственного члена экипажа, не покинувшего корабль, — это был рыжий детина, похрапывавший в гамаке.

Его национальную принадлежность определить было трудно. Предположительно, креол — плод любви какого-нибудь заезжего испанца и туземки-индианки. Негритянская кровь тоже чувствовалась — этот широкий нос и толстые губы явно указывали на Африку.

— Подъём! — сказал Сухов, небрежно пиная спящего.

Тот проснулся сразу и долго моргал, серьёзно и сосредоточенно наблюдая за Олегом.

— А, м-московит… — затянул он и зевнул с хряском, оскаливая великолепные зубы. — Ч-чего надо?

— На вахту пора.

— К-кому?

— Тебе.

Креол погрозил Сухову пальцем и сказал назидательно:

— Вот п-придёт капитан, вот он и с-скажет, кому п-пора, а к-кому можно и поспа-ать…

Олег одним движением перевернул гамак, швыряя матроса на палубу.

— Я тут капитан. А ты — моя команда. Не нравится если, можешь сигать за борт. Перебьюсь.

Матрос воздвигся, потирая ушибленный бок. Он явно струхнул, но, как и прежде, ничегошеньки не понимал.

— А… г-где все? — промямлил он.

— Купаются, — буркнул Сухов. — Устроили командный заплыв. Пошли.

Креол выбрался на палубу.

— Т-так это ч-что, — сказал он, перетаптываясь, — вообще ник-кого нет, ч-что ли?

— Я есть. Ну и ты тоже. Как звать?

— Б-бастианом.

— А я — Олег. Можно Олегаром звать.

— Олег-гар?

— Вроде того. Ладно, Бастиан, приступим. Кливер ставить!

— Есть кливер с-ставить, — растерянно ответил креол и потопал к носу.

Вскоре косой кливер, растягиваясь между фок-мачтой и бушпритом, перестал полоскать, надулся, ловя ветер, дувший с юго-запада, и легонько потащил галиот.

На востоке давно уж прочертилась синяя полоска между морем и небом, обозначая берег Эспаньолы.

Берег Сен-Доменг, на который король Франции Людовик XIV уже наложил лапу, но чьи притязания испанская корона пока что не признавала.

Французы, впрочем, не слишком считались с мнением Марианны Австрийской, испанской королевы и регентши при Карле II, несчастном короле-инвалиде, жертве династического инцеста. Выходцы из Нормандии и Бретани селились по всему Сен-Доменгу, теснясь в Кап-Франсуа и в Пор-Марго, «сочиняя» себе хижины и разбивая плантации сахарного тростника.

Вскорости Европа, охочая до сладкого, стала щедро платить плантаторам, и те переезжали в новые особняки, раз от разу всё более роскошные.

Торговцы живым товаром успешно сбывали на Берегу Сен-Доменг чёрных невольников из африканских саванн, плантации ширились, а сахар обращался в злато-серебро.

Впрочем, Олегу была абсолютно безразлична тамошняя «сладкая» жизнь. Ему бы свою сохранить да хотя бы выспаться по-человечески.

— К берегу, Бастиан! К берегу!

Кое-как закрепив штурвал, Сухов помог креолу — всей своей «команде» — поставить фок.

Галиот живо прибавил ходу, и к вечеру Олег заприметил знакомые очертания острова Гонав.

За минувшие сорок лет этот клочок суши не утратил своей прелести, оставаясь всё таким же безлюдным.

— Отдать якорь!

— Есть отдать якорь! Моско… э-э… К-капитан! А как мы его п-поднимать будем? Вдвоём-то?

— Как-нибудь, Бастиан. С Божьей помощью… Так, я уже вахты три отстоял, корабль спас, подвиг совершил, хватит с меня. Теперь твоя очередь.

Не чуя ног, Сухов пробрался в капитанскую каюту, запер дверь и отворил окно, чтобы выветрился крепкий дух выпитого и пролитого рома.

Упал на топчан и отрубился.

Глава третья,

в которой Сухов заводит полезные знакомства

Французское королевство, Версаль.

Людовик XIV де Бурбон, он же Король-Солнце, он же Людовик Великий, с детства страдал комплексом неполноценности.

Мать его, Анна Австрийская, дорвавшаяся до власти после смерти короля, звавшего своего отпрыска Луи Богоданным, быстренько расставила повсюду своих людей.

Ришелье, с его непревзойдённым умом, свели в могилу многочисленные хвори, и в Пале-Рояле прописался новый первый министр — кардинал Мазарини.

Королева Анна быстро «спелась» с кардиналом. В общем-то своим высоким постом Мазарини был обязан именно Анне, регентше при малолетнем Людовике.

Великие мошенничества творились при наследнике трона, великие победы одерживались — над той же Фрондой хотя бы.

Но сам Луи Богоданный мог лишь наблюдать со стороны, как вершились дела в его государстве.

Когда молодому королю стукнуло двадцать три, Мазарини умер.

Настал звёздный час Людовика XIV — он властно объявил, что больше не станет назначать первых министров, поскольку намерен править сам, единолично, как самодержец. И точка.

На золотых луидорах его чеканный профиль украшался венком римского императора, но сам «Король-Солнце» не обладал особыми цезарскими талантами.

Не будучи выдающимся стратегом и государственным мужем, Людовик, тем не менее, оказался далеко не худшим монархом. Разгадка таилась в его умении разбираться в людях и правильно «расставлять фигуры» — назначать на высокие должности не просто преданных ему, а действительно способных людей.