Труп Гидеона (ЛП) - Чайлд Линкольн - Страница 82

Гидеон смотрел на ровно уложенные полотна с белыми крестами и звездами Давида. «Не за горами то время, когда и я окажусь в таком месте, и люди соберутся уже вокруг моей могилы». Эта неожиданная и неприятная мысль повлекла за собой и другую — более пугающую: «А найдутся ли те, кто придет оплакать меня?»

Он постарался отвлечься от этих размышлений и направился вверх по холму, к группе скорбящих.

Детали участия Саймона Блейна в террористическом заговоре сохранили от газетчиков в тайне. И все равно Гидеон ожидал увидеть на его похоронах гораздо более плотную толпу — так или иначе, Блейн ведь был довольно известным писателем-романистом. Но когда Гидеон пробрался сквозь молчаливые ряды могильных плит, он осознал, что вокруг открытой могилы собралось всего около двух десятков человек. Приблизившись, он расслышал голос священника, читавшего более устаревший епископский вариант заупокойной:

«Даруй покой, о, Христос, рабу Твоему со Святыми Твоими

Где нет более печали и боли,

Нет ничего, кроме жизни вечной».

Гидеон двинулся вперед, выйдя из тени деревьев на яркий солнечный свет. Он обыскал взглядом толпу и нашел Алиду. Она была одета в простое черное платье, шляпку с черной вуалью и длинные перчатки до локтя. Гидеон занял самое незаметное место в задней части толпы и незаметно изучил Алиду. Вуаль была приколота к ее шляпке и мешала как следует рассмотреть выражение ее лица. Тем не менее, Гидеон смог отметить, что, несмотря на то, что, когда она смотрела на гроб, ее глаза были сухими, в целом ее лицо выглядело опустошенным и излучало скорбь. Он не мог перестать смотреть на нее. Внезапно она подняла глаза и встретилась с ним взглядом, заострив на нем внимание всего на одну страшную секунду. Затем она снова опустила взгляд на могилу.

Что это был за взгляд? Он попытался проанализировать его. Было ли в нем чувство? Нет, все произошло слишком быстро, и теперь она решительно отказывалась снова поднять голову.

«В руки твои, милосердный Спаситель, мы предаем раба Твоего Саймона…»

На следующей неделе после происшествие в Форт-Детрике Гидеон неоднократно пытался связаться с Алидой. Он хотел — ему было жизненно необходимо — объяснить ей все, рассказать, как он отчаянно сожалеет, сказать, как ужасно себя чувствует из-за обмана, выразить свои соболезнования в связи с тем, что произошло с ее отцом. Он должен был заставить ее понять, что у него просто не было выбора. То, что ее отец сделал это с собой — это то, что она, в конце концов, должна была осознать и принять.

Но каждый раз, когда он пытался дозвониться до нее, она бросала трубку. Во время последней попытки позвонить он понял, что она занесла его номер в черный список.

Затем он попытался подкараулить ее у ворот дома ее отца, надеясь, что, увидев его, она остановится и даст ему достаточно времени, чтобы он смог объясниться…

…Но она проехала мимо. Дважды. Ни разу не оглянувшись. Поэтому он решил пойти на похороны, приготовившись стерпеть любое унижение, чтобы только увидеть ее, поговорить и объясниться. Разумеется, он не питал призрачных надежд на то, что их отношения продолжатся, но он, по крайней мере, хотел поговорить с ней в последний раз. Потому что одна мысль о том, чтобы оставить все, как есть — саднящей и незаживающей душевной раной, преисполненной горечи и ненависти — уничтожала его, и он не мог этого вынести. А ведь у него было так мало времени — теперь он знал это наверняка.

Снова и снова он проигрывал в голове то время, что они провели вместе: их побег на лошади, первоначальная ярость Алиды, направленная на него, медленное превращение ее чувств во что-то другое, кульминация и любовь — это была его первая настоящая любовь, взращенная на невероятной щедрости ее сердца и духа.

«В разгар жизни мы умираем.

От кого можем мы снискать помощи,

Как не от Тебя, Господи,

Который справедливо воздает нам за наши грехи?»

Гидеон начал ощущать себя вором-взломщиком, ворвавшимся в очень личное и приватное таинство. Он отвернулся и зашагал обратно по склону холма, минуя могилу за могилой, пока не достиг старой части кладбища. Там, в прохладной тени кипарисового дерева, он остался ждать на белой гравийной дорожке, по которой Алиде предстояло пройти к своей машине.

«Жизнь коротка. Но даже если все правда, и у тебя есть всего год, давай сделаем этот год счастливым. Вместе. Ты и я. Ты хочешь этого? За этот год мы будем любить друг друга так, как люди не любят и за всю жизнь».

Это были ее слова. Он понял, что образ Алиды — обнаженной, застывшей в дверях своего дома на ранчо, прекрасной, как девы Боттичелли — в тот день, когда он оставил ее, чтобы разрушить жизнь ее отца, преследовал его.

…Почему ему так важно поговорить с ней? Неужели потому, что он все еще надеялся на то, на что надеяться не имел никакого права? Неужели рассчитывал, что она при ее сердечности и великодушии сумеет простить его? Или же часть его все же догадывалась, что это невозможно? Быть может, ему просто необходимо объясниться с нею ради своего душевного спокойствия, потому что, пусть он уже и не мог надеяться на любовь Алиды, но он, по крайней мере, мог надеяться на ее понимание.

Он наблюдал за церемонией издалека. Легкий ветерок время от времени доносил до него голос священника. Гроб опустили. И все закончилось. Плотно сбитая группа, собравшаяся вокруг могилы, поредела и начала быстро рассеиваться.

Он ждал в тени, наблюдая за тем, как люди цепочкой медленно спускаются по склону. Гидеон пристально глядел на Алиду, стоявшую в одиночестве. Затем те, кто остался, стали приносить ей свои соболезнования. Одна из женщин обняла ее и взяла за руку. Все это длилось очень долго. Сначала от могилы отошли работники кладбища. За ними потянулась группа немолодых женщин, оживленно, но тихо что-то обсуждавших между собой. Далее шли несколько молодых людей и семейных пар, следом шествовал священник и несколько его помощников. Он одарил Гидеона выработанной годами улыбкой, когда проходил мимо.

Алида шла последней. Гидеон предполагал, что ее будут сопровождать, но она предпочла отделиться ото всех и брела в одиночестве. Девушка приблизилась к нему, ее плечи были опущены под грузом утраты, однако она все еще выглядела гордо — ее лицо, скрытое вуалью, было устремлено вдаль, пока она медленно прокладывала себе путь среди могил. Казалось, она не видела его. Когда она подошла ближе, Гидеон ощутил странную пустоту внутри. Теперь она была почти совсем рядом с ним. Он не был уверен в том, что следует сделать — заговорить, просто шагнуть к ней или протянуть руку. И, когда она приблизилась, он уже раскрыл рот, чтобы заговорить, но из горла не вырвалось ни звука. Он смотрел — безмолвный — как она шла мимо, двигаясь все так же медленно, ее глаза неизменно смотрели прямо перед собой, почти не мигая. Она ничем не выдала, что вообще заметила его присутствие здесь.

Гидеон провожал Алиду глазами, пока она продолжала идти по гравийной дорожке. Теперь она была обращена к нему спиной, даже не думая оборачиваться. От нее веяло ледяным холодом. Гидеон продолжил наблюдать за ее уменьшавшейся темной фигурой еще несколько минут, пока девушка не превратилась в точку. Он ждал, пока она не уедет, затем, пока не уедут все машины, и даже после этого он еще долго стоял, не сходя с места. Наконец, глубоко и прерывисто вздохнув, Гидеон зашагал по узкой дорожке мимо могильных плит в сторону своей машины.

78

Гидеон попросил таксиста высадить его в парке Вашингтон-Сквер. Ему захотелось пройти последнюю милю до офиса ЭИР по 12-й улице Литтл-Уэст пешком, чтобы успеть немного насладиться летним днем.

С тех мрачных событий миновало три недели. Сразу после похорон Саймона Блейна Гидеон укрылся в своей хижине в горах Хемес, отключил сотовый, стационарный телефон и все компьютеры, а после провел три недели, занимаясь исключительно рыбалкой. На пятый день он, наконец, поймал ту коварную старую рыжую форель, намереваясь ее отпустить. О, что это была за великолепная рыба! Толстая, блестящая, с глубокой оранжево-красной окраской под жабрами. Без сомнения, это была настолько благородная рыба, что она явно заслуживала освобождения. Но, как ни странно, он этого не сделал. Вместо этого он отнес ее в хижину, очистил ее и устроил себе изысканный ужин с truite amandine[59] и бутылкой «Пулиньи Монраше». Он совершенно не чувствовал себя виноватым. И пока он наслаждался этой изысканной едой, случилось нечто странное — он почувствовал себя счастливым. Не просто счастливым, но и обретшим покой. Он пребывал в мире с самим собой. Гидеон прислушался к своим чувствам и с удивлением и любопытством отметил, что чувствует уверенность в завтрашнем дне. Уверенность в своем состоянии здоровья и уверенность в том, что он больше никогда не увидит Алиду.