Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич - Страница 1

Иван Оченков

ВЗГЛЯД ВАСИЛИСКА

Глава 1

Промозглый декабрьский ветер уныло гнал мусор вдоль перрона, когда из только что прибывшего поезда стали выходить пассажиры. Первой из классного вагона, вышла дама, лицо которой скрывала свисавшая с не слишком изящной шляпки вуаль. Последняя, впрочем, не помешала худому господину, в чиновничьей шинели, узнать ее и, раскинув руки, с непритворной радостью шагнуть к долгожданной супруге.

— Капочка, родная наконец-то! — Восклицал он, заключая в объятья свою дражайшую половину.

Увы, встречавший жену чиновник оказался несколько неуклюж и, обнимая, ухитрился смахнуть с головы супруги шляпку. Налетевший в это мгновение ветер тут же подхватил добычу и непременно унес бы ее прочь, если бы шедший следом молодой человек, в форме лейтенанта флота, не подхватил ее чтобы вернуть законной владелице. Дама, несколько обескураженная тем, что предстала перед молодым офицером в неприглядном виде и с растрепанной прической, с благодарностью приняла предмет своего туалета и попыталась тут же вернуть ее на место. Виновник происшествия принялся помогать ей, пытаясь загладить свою оплошность, но своими стараниями лишь больше ее усугублял. Наконец, непокорная шляпка была водружена на место, и супруги принялись благодарить молодого человека.

— Ну что вы, мадам, не стоит благодарности, — вежливо отвечал тот, на поток красноречия.

— Позвольте представиться, — вспомнил о правилах хорошего тона ее супруг, — коллежский асессор, Егоров Ефим Иванович, а это моя супруга Капитолина Сергеевна.

— Честь имею, — отвечал им молодой человек, — лейтенант Романов.

— Очень приятно-с, вы, верно, назначены на эскадру?

— Точно так.

— А я, изволите ли видеть, служу на здешней почте.

— Весьма рад знакомству, господа.

Дама, наконец, смогла привести себя в относительный порядок и, лучезарно улыбнувшись, проговорила.

— В Порт-Артуре, довольно скучная жизнь, господин лейтенант, но если вы пожелаете, то можете нас навестить. По четвергам мы устраиваем нечто вроде вечера для друзей. Приходите, мы будем рады.

— Как-нибудь, непременно, — вежливо отвечал офицер и, приложив два пальца к козырьку, откланялся.

Вслед за ним из вагона вышли его спутники и все вместе они направились в здание вокзала.

Следовавшие с лейтенантом люди заслуживают отдельного описания. Один из них, довольно крепкий еще старик в матросской форме, а второй безукоризненно одетый молодой человек в богатом пальто и бобровой шапке. Как ни странно, именно этот господин был занят багажом офицера.

Супруги еще некоторое время смотрели на странную троицу, после чего чиновник обратился к жене.

— Право, Капочка, что за странная идея, пригласить к нам офицера флота? Ты же знаешь этих снобов, они не слишком жалуют нашу чиновничью братию.

— Помолчи Фима, ты таки ничего не понимаешь в жизни! — В голосе дамы неожиданно прорезался говорок, благодаря которому всякий побывавший на черноморском побережье Российской Империи сразу же узнал бы в милейшей Капитолине Сергеевне, уроженку города Одессы, — далеко не все офицеры флота графы, а нашей бедной Миле давно пора замуж!

— А отчего ты полагаешь, что этот молодой человек, не граф? Ну да, у него не слишком графская фамилия, так что с того, у нашего царя такая же!

— Господи, Фима! Ты внимательно осмотрел этого молодого человека? Таки, точно нет, потому что не заметил, что он совсем уж не такой молодой. Ему, наверное, уже серьезно за тридцать и если он до сих пор лейтенант, то уж точно не граф! А наша Мила славная девушка и могла бы составить неплохую партию.

— Что ты говоришь, Капочка, твоя сестра, с тех пор как окончила эти ужасные Бестужевские курсы, вовсе и не думает о замужестве! Она, видите ли, свободная женщина и хочет сама строить свою жизнь!

— Я тоже была свободная женщина, пока не вышла за тебя замуж! Потому прекрати болтать, и зови скорее рикшу, а то я ужасно замерзла! И будь уверен, Фима, я тебе еще припомню эту шляпку!

Между тем молодой человек, не подозревая того что стал целью матримониальных планов мадам Егоровой, двигался к своей цели. Она немного ошиблась, определяя его возраст, так как ему было всего двадцать девять лет от роду. Впрочем, глядя на легкую седину на висках ошибиться было немудрено. Но вот то, что его карьера не задалась, чиновница определила совершенно точно. Дело в том, что сразу после получения мичманского чина молодой человек серьезно заболел и довольно долго не мог служить. А еще он действительно не был графом. Алексей Михайлович Романов, так звучит имя нашего героя, был внуком покойного императора Николая Павловича и соответственно двоюродным дядей царствующего монарха, Николая Александровича. Следовательно, он носил титул великого князя Российской Империи, который, впрочем, не любил афишировать. Младший сын бывшего наместника Кавказа великого князя Михаила Николаевича, был воспитан в строгости и не слишком хорошо чувствовал себя в великолепных дворцах своих царственных родственников. Простудившись же, во время практики на крейсере «Генерал-Адмирал», он долго лечился в Италии и оттого совсем отвык от придворной жизни. После выздоровления, молодой великий князь, приложил все силы, чтобы попасть служить, как можно дальше от Петербурга. Желание Алексея Михайловича было удовлетворено, и он получил назначение в Порт-Артурскую эскадру на броненосец Полтава.

Теперь позвольте представить его спутников. Старый матрос, которого все звали Архипычем, шедший за ним следом был личностью замечательной. Познакомились они с Алексеем Михайловичем почти десять лет назад, во время злополучного плавания на «Генерал-Адмирале». Старослужащий матрос, помнивший еще чуть ли не Крузенштерна и имевший крест за бои на Малаховом кургане, давно бы должен стать боцманом, если бы не его дерзкий и неуживчивый характер. Упрямый старик, великолепно знавший парусную службу, очень мало кого считал авторитетом в этом вопросе, и потому, не стесняясь, высказывал свое мнение, если считал это необходимым. Во времена Нахимова ходить бы ему исполосованному линьками, и георгиевское кавалерство не помогло бы, но нравы с тех пор, как ни крути, смягчились, и все ограничивалось дисциплинарными взысканиями. По хорошему, Архипыча давно следовало отправить в отставку, но командир ценил его за знание службы, которое редко встретишь в нынешние времена, да и идти старому матросу было некуда. В родной деревне его вряд ли кто помнил, а иной семьи кроме корабельного экипажа у него не было. К тому же Архипыч был отчего-то весьма популярен среди кадетов и был даже случай, когда офицер, посчитавший себя оскорбленный замечаниями нижнего чина и ударивший старика, был подвергнут ими обструкции и был вынужден подать прошение о переводе. Дело возможно в том, что Архипыч помимо глубокого знания всех предметов такелажа, еще и непревзойденно умел ругаться. Сейчас, искусство большого и малого боцманского загиба почти утрачено, а то, что нынешние моряки полагают таковым, лишь бледный отблеск былого великолепия. Правда это или нет, трудно сказать, но ходят слухи, что строевые квартирмейстеры и будущие офицеры считали своим долгом выучиться этому непростому искусству у Архипыча и даже держали неофициальный экзамен у старого матроса.

Надобно сказать, что скромный до застенчивости, Алексей Михайлович, никогда не был ни среди учеников, ни среди почитателей таланта старого матершинника, но по воле судьбы именно ему довелось вовремя обнаружить, что молодой великий князь зашибся во время шторма, и лежит никем не замеченный без всякой помощи. Подхватив его на руки, он отнес юношу в лазарет, а потом несколько раз навещал спасенного. Не очень понятно, на чем они сошлись, но с тех пор не разлучались. Отец Алеши, великий князь Михаил Николаевич, умел быть благодарным. Плечи старика перед отставкой украсились унтерскими контриками, а грудь медалью на Анненской ленте. Узнав, что идти ему некуда, генерал-фельдмаршал сделал отставному матросу совершенно шикарное предложение. Архипыч поступил на службу в великокняжескую семью в качестве вестового юного великого князя. Весьма изрядное по его меркам жалование, возможность до смерти носить приросшую к коже матросскую форму, да золотые часы с гравировкой, повествующей о совершенном им подвиге, стали последней каплей склонившей Архипыча к новой для него службе.