Пусть всегда светит солнце
(Рассказы) - Панферов Ким Федорович - Страница 5

— Не доведет тебя до добра хвастовство, — грустно сказал Виктор, — смотри, как бы не опростоволоситься.

— Ты все о том же, — беспечно засмеялся я. — Не беспокойся, стрельбы опять проведу на «отлично». Да я…

— «Да я», «да я»… — перебил Виктор. — Слишком рано «якать» начал.

Из штаба соединения приехала инспекция. Проверяли боеготовность и состояние не только всего корабля, но и каждого матроса.

Мой расчет лицом в грязь не ударит. Отстреляемся на все пять, — сказал я изрядно волновавшемуся Виктору.

Но вышло не совсем так. Прежде чем мы приступили к стрельбе, на пост зашел один из инспектирующих. Я ожидал, что сейчас прозвучат обычные вводные, которые расчет выполнит, как всегда, с блеском. Но капитан 2 ранга, осмотрев орудие, прищурился и сказал:

— Вышло из строя электрическое управление.

Артиллеристы явно не ожидали такого оборота дела.

Торопливо и суетясь начали переходить на ручную подачу. А инспектирующий не давал опомниться. Он скомандовал данные наводки, намного отличающиеся от тех, на которых было установлено орудие.

Разворачивать орудие вручную — нелегкая работа. Особенно без привычки. А ее-то у моего расчета и не оказалось.

Подошел Свиридов и присел рядом.

— Что? Утешать пришел? — сердито спросил я. — Не нуждаюсь. Вышел в отличники — и радуйся, а меня оставь в покое.

Я отвернулся. Виктор промолчал. Но от одного его присутствия стало легче: рядом сидел друг.

— Ну, держись теперь, — проговорил я. — Разленились. Буду тренировать так, что чертям тошно станет. Семь потов спущу, а снова сделаю отделение отличным.

— Кого это ты так? — усмехнулся Виктор. — Не их ли?

Я обернулся. Позади стояли матросы из моего расчета. И я понял, что никого не надо гонять: расчет переживал неудачу не меньше, чем я сам.

— Выше голову, — сказал Виктор. — Пошли концерт слушать, артисты уже приехали.

И вот я сижу на палубе среди своих товарищей. Может быть, скоро я встану перед ними, чтобы держать ответ за свое поведение. Ну что ж, я готов. Они поверят, что больше такого со мной никогда не случится. Поверят и простят. Но простит ли Лариса, гордая любовь моя?..

В горах

Осень. Золотая осень. Ласково пригревает солнце. Тихо. Ни ветерка. Не шелохнувшись стоят пожелтевшие лиственницы. Но только тронь их, и на тебя дождем посыплются тонкие, словно иглы, листья.

Монгуш мимоходом ударяет плеткой по нижним ветвям одного из деревьев. На мгновение задержав коня, он любуется легким золотистым потоком, сверкающим в лучах осеннего солнца, потом подставляет руку. Листья мягко щекочут ладонь. Монгуш жмурится от удовольствия, полной грудью вдыхает уже по-зимнему прохладный и чистый воздух.

— Хорошо! — смеется он.

Монгуш доволен. Только вчера его вызвал к себе начальник погранзаставы капитан Кушнарев, поздравил с присвоением звания ефрейтора.

Выбитая конскими копытами узкая тропа вьется вдоль хребта. Рядом щетинится жнивье уже убранных хлебов, сочно чернеет пахота. Вдалеке самоходный комбайн дожинает широкую полосу побелевшего овса. Слышно, как вдали гудит трактор.

Монгуш крепко сжимает в руке повод узды, придерживая на спусках молодого горячего коня. Он сидит в седло несколько боком, внимательно посматривая по сторонам. Немного отстав от него, на такой же невысокой лохматой лошади следует рядовой Тонча.

Вдруг из-за поворота показался всадник.

— Смотри, твой племянник едет, — сказал Топча.

— Эки[1], Монгуш, эки, Топча! — весело приветствует, подъезжая, Кулар.

— Эки, эки, — отозвались они. — Куда путь держишь?

— Да вот, собрался к Харакпену на чайлаг[2]. Мы с ним на охоту поедем.

— На охоту? Это хорошо, — начал было Монгуш и замолчал, прислушиваясь. Где-то в тайге закричали кедровки.

— Однако, человека видят, — тихо проговорил Монгуш. — Слышишь, какой переполох подняли. Зверь их никогда так не тревожит.

— Да, — согласился Топча, стараясь точнее определить место. — Кажется, у самой границы.

Пограничники резко свернули в тайгу. Вот и контрольно-следовая полоса. Она пролегла по широкой просеке. Даже легкая птица, сев на эту, словно пуховую, землю, оставила бы свой след.

Монгуш немного задержался, определяя, где кричат кедровки, и осторожно поехал влево, взяв на изготовку автомат.

Кедровки замолчали так же неожиданно, как и всполошились. В тайге снова стало тихо. Просека сделала небольшой поворот, и пограничники увидели следы. Они полукругом пролегли на контрольной полосе, выходя с чужой стороны и возвращаясь туда же.

— Овцы, — сказал Топча, — а за ними чабан бежал. Назад ушли, за границу. Видно, какой-то растяпа пасет, упустил отару, еле-еле назад успел повернуть.

Монгуш с сомнением покачал головой:

— Чабан шел сзади отары, видишь — следы отпечатались поверх овечьих. Как же он мог завернуть отару?

Монгуш спрыгнул с коня, бросил повод на луку седла и принялся внимательно изучать следы.

— Так и есть, — сказал он, — здесь прошли два человека. Один шел впереди отары. Он ее и повернул назад. Расчет простой: овцы затопчут следы первого человека, да и идущий сзади старательно на них наступал. Видишь?

— Да, след двойной, — согласился Топча.

— А назад уходит одинарный. Надо вызвать собаку.

Инструктор прибыл быстро. Собака сразу взяла след и повела пограничников в сторону от полосы. Перевалив через невысокий хребет, они очутились в ущелье. След терялся в небольшой речке.

Куда же пошел нарушитель? Вниз, в степь, или вверх, в горы?.. Пограничники разделились. Но нарушитель исчез, словно провалился сквозь землю.

— Ну что ж, — сказал капитан Кушнарев, выслушав последнее донесение, — очевидно, он пошел в горы на чай-лаги. В степи работали колхозники, они б его увидели. — Капитан склонился над картой. — Выходов из этих мест два: один — из ущелья, где потерялся след, другой — далеко в горах, на перевале. Надо закрыть перевал и ущелье.

Шаман возвращался домой усталый и злой. Узнав, что на дальнем чайлаге у Иргита заболел ребенок, он поехал туда с надеждой чем-нибудь поживиться. И опоздал. У больного уже побывала фельдшер Тамара Круглова. Правда, Иргит накормил шамана, но дать что-либо в жертву духам гор и тайги отказался:

— Незачем им приносить жертву. Русская эмчи[3] и без их помощи вылечит дочь.

Самба попытался было припугнуть чабана, но Иргит только рассмеялся:

— Старые у тебя стали духи, ленивые, ими теперь только детей несмышленых пугать.

— Рушится жизнь, — ворчал шаман, возвращаясь в свою юрту. Его злило, что какой-то русской девчонке больше веры, чем ему, знаменитому шаману Самбе, у которого не только отец, но и дед, и прадед были великими шаманами.

Топот копыт заставил Самбу поднять голову. В стороне проехали двое пограничников.

«Кого-то ищут, — подумал шаман. — Просто так высоко в горы они не забираются. Что-то произошло».

Но останавливаться Самба не стал, а постарался скрыться незамеченным. Он не любил встречаться с людьми, облеченными властью. Ускорив шаг, шаман все дальше и дальше удалялся в горы, где в полном одиночестве, прижавшись к крутой скале, стояла его юрта. Чайлагов, пригодных для скота, поблизости не было, да и зверь здесь не водился. Так что ни чабаны, ни охотники не забирались в эти края, и шаман мог не опасаться любопытных глаз или неожиданной встречи. Здесь он поселился давно, после того как Кара-бай, спасаясь от правосудия, бежал за границу.