Ничья его девочка (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 24

Сколько еще он позволит себе терять? Кого еще бросит в эту кровавую мясорубку? Неужели мало? И ради чего? Рад суки этой малолетней? Ради подлой твари, которая вскружила ему голову? Из-за нее мы все сейчас здесь. Из-за нее он о мести забыл и о том, кто его враг. Кто его же дочь с дерьмом смешал. Боже, да что же она сделала с ним. Напоила каким-то зельем? Пришила к себе ржавой иглой с уродливой нитью. Наспех. Мгновенно. Да так, что не оторвешь уже. Откуда взялась на нашу голову? Мне только начало казаться, что пережили все. Хоть как-то. Перестала по ночам орать и шарахаться собственной тени. Думала, вот она – нормальная жизнь. Человеческая. Мелочам опять научилась радоваться, на шею отцу бросаться и парить от чувства, что наконец-то могу без угрызений совести тепло свое дарить. А что взамен? Очередная пощечина? Плевок? Это тварь эта белобрысая должна была сейчас валяться, как кукла бездыханная, подо всеми этими трубками, а не Тая с Дариной. Это возле нее должен был стоять и трястись ее ублюдочный отец и сдохнуть от инсульта или сердечного приступа, валяясь у кровати, как кусок дерма! Да, вот так. Я злая. И мне не стыдно себе в этом признаться. Пусть мне никто не рассказывает, что нельзя копить обиды и всякую ересь о правой и левой щеке.

В палату тихонечко Фаина вошла и обняла меня сзади за плечи. Я дернулась в резком движении, чтобы чужие руки сбросить, не видела, что это она. Думала, опять папаша мой пришел. А играть перед ним любящую дочь сейчас не смогла бы. Только не сегодня. Даже смотреть в его сторону не хочу.

-       Милая, Таечке покой нужен, да и тебе… - вытирая слезу со щеки, - он нужен не меньше. Пойдем. Ты не поможешь ей сейчас тем, что сидишь тут и плачешь.

Не выдержала – бросилась в объятия. Прижалась к ее груди и всхлипнула. Боже, как же это все же тяжело – чувствовать, что ты одна осталась. Вот, что пугало меня больше всего. Что пришел он, день, когда ты теряешь абсолютно все. Что могут уйти те, кому ты пока еще нужен.

-       Скажи, что они выкарабкаются… просто скажи мне это, Фай… – а сама дрожу в ожидании ее ответа. Только не “мы все сделаем все возможное” или “состояние стабильное”. Не надо этого! Не надо осторожничать, страхуя себя от случая, когда слова могут оказаться ложью. Пусть лучше солжет сейчас. Только уверенно. Сама веря в свои слова.

-       Конечно, выкарабкаются…

-       Да все вы так говорите… этому вас тоже в меде учили?

-       Нет, солнышко. В меде нас учили другому. Тут… то, что наукой не объяснить.

-       Веришь в чудеса? Быть этого не может…

-       Верим мы в них или нет, но они происходят. Пойдем, Кариш, чай заварю. Не сиди здесь и не истязай себя. А еще я тебе так скажу: то, что ты сейчас видишь - не настолько страшно, как ты думаешь. Это я тебе как врач говорю. Я столько горя перевидала, столько человеческих слез и упреков, и даже проклятий. Никто не любит попадать к нам. За каждым случаем – чья-то боль и страх потерять. И именно он заставляет людей видеть все в мрачном свете. Не надо сидеть здесь. Малышка сильная… все хорошо будет.

Не знаю, как ей это удавалось. То ли слова правильные говорила, то ли тембр голоса у нее какой-то особенный, но я чувствовала, как начинаю успокаиваться, незаметно погружаясь в состояние транса. Мне просто чертовски хотелось ей верить. Что да, все будет хорошо. Ведь они живы. А это главное. Пока мы дышим, у нас есть шанс. Мы же Вороновы… будь они прокляты! Но нам не привыкать держать удар. Сейчас вот такой. Сильный и беспощадный, но если живем, значит выстоим.

***

-       Карина, ты в машину садись, я пока в магазин за водой схожу…

Настя ждала меня возле больницы. Она не поднималась, отец просто к ней вниз спустился, и они перекинулись парой слов. Я сказала, что с ней поеду. Видела, что вроде как возразить хотел вначале, но… согласился. Понятно, что охрану приставил и все такое, какие-то там указания дал, сказал, что круглосуточно сторожить нас будут и чтобы никаких возражений, потому что все равно будет так, как он сказал. Они в больнице этой сутками сидели, Фаина тоже… а мне в наш дом возвращаться не хотелось. Пустой. Чужой какой-то. С мертвенной тишиной. Да еще и каждая мелочь насквозь воспоминаниями пропитана. Не хотела я туда. Обычно родные стены помогают, а для меня они стали клеткой. Давили, душили, выталкивали, выгоняли наружу, подальше, туда, где хотя бы дышать можно свободнее, где кислород, а не затхлый воздух и запах гари. Пропитывающий твою одежду и кожу, оседающий на дне души грязным и горьким осадком разочарования. От вспыхнувших и сгоревших синим пламенем надежд…

Услышала вдруг, как вибрирует телефон. Свой проверила – нет, молчит. Видимо, Настя свой забыла. Выпал из сумки и сейчас, мигая голубым цветом, гудел на коврике. Потянулась, чтобы поднять, и обратила внимание на фото. Это был мужчина. Четко очерченные скулы, грубые черты лица и при этом тонкие губы. Я почему-то подумала, что они выглядят на его широком лице как-то некстати. И глаза… очень темные, настолько темные, что не видно, где проходит линия зрачка. Не знаю, почему я так пристально его рассматривала, но не могла оторвать взгляда, как будто запомнить хотела. И имя. Эдуард. Может, работают вместе? Увидела, что Настя уже из магазина вышла и направляется к машине, и бросила телефон обратно на пол. Инстинктивно. Сама не понимая, почему, но мне не хотелось, чтобы она знала, что я увидела этого Эдуарда.

-       Ну, ты как, дорогая? – открыла бутылку воды без газа и мне протянула. Я потянулась, хотя пить совершенно не хотелось, но вот пауза для ответа мне явно была нужна. Какая-то тревога вдруг возникла. И от того, что я не понимала ее причины, становилось еще более неуютно. Необъяснимое волнение, которое хотелось унять. Сделала несколько глотков и отдала Насте обратно.

-       Да ничего… нормально. Поехали?

-       С отцом говорила? Он бледный, как полотно…

-       Ну если три фразы можно считать разговором, то будем считать, что да, говорила…

-       Карин…

-       Насть, не надо. Вот только морализаторства сейчас не хватало… Заводи машину.

-       Злишься? Знаю, что да.

- Да, злюсь. Потому что… - остановила сама себя. Не хотела продолжать. Заведусь только еще больше и расстроюсь, проговаривая все, что на душе грузом лежит. - Не важно…

- Но рано или поздно налаживать отношения придется. Ты же это понимаешь?

- Понимаю. Вот как вышвырнет из своей жизни сучку эту, тогда и поговорим.

- Ты настолько хочешь от нее избавиться, Карина? - осторожно спросила Настя, и мы обе замолчали. Внезапно. Как будто она сама испугалась того, что спросила, а я,в свою очередь, ответа, который мог слететь с моих губ. И эта пауза показалась мне какой-то зловещей. Что она имеет в виду сейчас?

- Я просто хочу, чтобы она исчезла из нашей жизни…

- Навсегда? - и опять этот вкрадчивый голос, от которого мне почему-то захотелось поежится.

- Да, навсегда. Мир большой. Неужели нужно было оказаться именно здесь? Надеюсь, ее придурок-папаша увезет ее на край света…

- Ну все, не нервничай, - Настя поспешно перевела тему, - все будет. У них нет ни единого шанса.

- Его и не могло быть. Но да, ты права. Поехали отсюда…

Воткнула в уши наушники. Разговаривать не хотелось, да и так безопаснее - а то мне покоя почему-то этот звонок от Эдуарда не давал и язык чесался спросить, кто он такой. Но что-то подсказывало мне, что не стоит. Пытаясь отогнать от себя эти мысли, врубила музыку на полную громкость, чтобы остаток пути провести без раздражающих и тревожных диалогов.

А когда домой к Насте приехали, она отправилась на кухню, а я по дороге в гостиную краем глаза заметила огромный букет в Настиной спальне. Если бы дверь не была приоткрыта, я бы его и не заметила. Он стоял на дубовом комоде. На первый взгляд, ничего особенного и оригинального. Просто розы. Но… какого черта? Что за поклонники, Настя? Если ты отца так сильно любишь, что это за игры? А потом записку увидела, к букету прикрепленную, и поняла, что я буду не я, если не прочту ее. С кухни вдруг раздался голос Насти: