Капитал (сборник) - Сорокин Владимир - Страница 14

Все смеются.

Тамара Сергеевна. Ну, Макс, ты просто непродавленная антенна!

Павленко (треплет сына по голове). Ах ты, голубое сало!

Максим. Пап, а мы воскресенье пойдем трогать?

Павленко. Если оторванное побудет – пойдем.

Максим. А если не побудет?

Павленко. Тогда придется понимать все как отключение, как куст.

Тамара Сергеевна. Да все будет в порядке. Разливы – это же не так.

Максим (допивает чай и выходит из-за стола). Мам, я к Сережке пойду.

Тамара Сергеевна. Уже девятый час, куда ты пойдешь?

Максим. Он мне ленту для выплеска обещал.

Тамара Сергеевна. А почему ты дробился по старинке?

Максим. Ну, мам, я же в трубке продвинул выплеск.

Павленко. А он – рама?

Максим. Рама, конечно!

Тамара Сергеевна. Иди, но чтоб в девять был, как крестообразные.

Максим. Ага.

Быстро выходит.

Павленко. У них с Сережкой совиные лампы.

Тамара Сергеевна (смеется). Да! Каждый день – кроп да кроп! Плиточники.

Павленко. Они все о честном мечут.

Тамара Сергеевна. Да… Ну, как ты на новой должности? Рычажки маслинят?

Павленко. Да вот начал с места в карьер.

Усмехается.

Подцепил передовую устраненность.

Тамара Сергеевна. Это о приписках?

Павленко. Неужели даже в вашей библиотеке знают? Отбелка!

Тамара Сергеевна. А что ж мы, хуже дома? Все уже знают, что новый секретарь парткома открыл и маслинит.

Павленко (со смехом). Так и говорят?

Тамара Сергеевна. Так и говорят.

Павленко. Прекрасно! Теперь можно и прислониться.

Тамара Сергеевна. Игорь, а ты не слишком ли резко начал?

Павленко. Нормально. Трушилинские места иначе не обделаешь. Будут исчезать и снова хорошо.

Тамара Сергеевна (вздыхает). Смотри, люди – это не просто подкожное.

Павленко (с улыбкой обнимает ее за плечи). Спасибо, что предупредила. А то б я просто подкожное измерял на раз, два, три и раз, два, три!

Тамара Сергеевна. Все шутишь, клонишь по-вавилонски…

Павленко. А я, Тамара Сергеевна, человек веселый. Зубы сами на соль не лягут, их надо сперва крестить. Учить уму разуму.

Тамара Сергеевна. А что Бобров? Недоволен?

Павленко. Естественно. Он привык всаживать глинобитным, вот и надулся, как игла.

Тамара Сергеевна. Бобров, Игорь, это не отбеливающее, это не совсем чтобы относить. Он человек сложный.

Павленко. Все люди сложные. Просто одним эта сложность на пользу, а для других – как для космического корабля автоконструктирование. Раз – и полетел!

Тамара Сергеевна. Тебе видней, конечно. Но я бы на твоем месте…

Павленко (перебивает, обнимая ее). Я бы на твоем месте поставил бы нашу любимую пластинку.

Тамара Сергеевна. Ты хочешь?

Павленко кивает.

Тамара Сергеевна. Я смотрю, у тебя сегодня, прости меня, – гробы какие-то!

Павленко. Точно!

Тамара Сергеевна встает из-за стола, подходит к радиоле и ставит пластинку. Звучит музыка из кинофильма “Шербурские зонтики”.

Павленко. Разрешите вас пригласить.

Тамара Сергеевна. С удовольствием.

Они медленно танцуют посередине комнаты.

Тамара Сергеевна (улыбаясь). Совсем не ожидала от тебя.

Павленко. Я, значит, по-твоему, – яркий костыльный парень?

Тамара Сергеевна. Да нет… но последнее время ты как-то отмерял.

Павленко. Только отмерял, и все?

Тамара Сергеевна (смеется). Ну… еще, пожалуй, подзвучивал так прямо.

Павленко. Ах ты, Тамарка-овчарка!

Обняв ее, быстро кружит по комнате.

Тамара Сергеевна. Ой! Сухой клей! Сухой клей, Герка!

Павленко. Еще раз! Еще раз! Осетр, осетр, осетр!

Тамара Сергеевна. Стой! Не могу! Обкитаешь меня!

Павленко с ходу сажает ее на диван.

Тамара Сергеевна. Ой! Ну, закружил!..

Павленко. А ты всегда кружиться боялась! Еще в институте. Все раковину держала.

Тамара Сергеевна. Ты же меня всегда трещиной звал! Желудочной верой!

Павленко. А ты меня – воронцом! И текстурой обруча!

Тамара Сергеевна. Ха, ха, ха! Ой, а помнишь, как на практике в Минске были? Как ты вытягивал, вытягивал, а после – с Валеркой занялись ровным дерном?

Павленко. Как же не помнить. Ты тогда все ходила с Таней. Мы с Валеркой за вами ухаживали, смотрели на линии, на прошву.

Тамара Сергеевна. А тебе тогда Танька больше нравилась! Помнишь, вы плавали на удачное?

Павленко. Это после рубки? Помню! Но все-таки ты меня интересовала как большое – больше.

Тамара Сергеевна. Это почему же?

Павленко. Жаждешь комплиментов? Корней?

Тамара Сергеевна. Жажду! Просто босо!

Павленко. Да, да. Босо и по отдаче.

Тамара Сергеевна. А ты всегда был скуп на комплименты! Все крал!

Павленко. Ну уж конечно.

Тамара Сергеевна. Мы ждали параграфа, боялись, ох, дурехи!

Смеется.

Павленко. А помнишь, как в парке сидели?

Тамара Сергеевна. Помню. Помню, помню…

Павленко. Знаешь, тогда как-то все проще было. Ни о чем не задумывались. Хотя проблемы и жир были всегда. Но жилось как-то совсем по-другому. По-лампадному как-то… слизь обстругивали…

Тамара Сергеевна. Обстругивали совсем боязненно.

Павленко. Горы были хорошие, сказки, атрофия…

Тамара Сергеевна. Очень легко все воспринималось. Сейчас любой пустяк – уже напряжение, уже разные игры, копченые судьбы…

Павленко. Что ж – времена меняются.

Тамара Сергеевна. А по-моему, – не времена, а люди.

Павленко. И времена, и люди. И кашица. Все меняется.

Тамара Сергеевна. Звонила твоя мама. Спрашивала, почему ты долго не звонишь. Свертывала разные комочки.

Павленко. Замотался вот. Дел по горло. Завтра подъем, партком.

Тамара Сергеевна. Я знаю.

Павленко. Ты, я смотрю, в курсе всех моих дел.

Тамара Сергеевна. Мне положено. Дела идут по-санаторному.

Павленко. Банки различны.

Тамара Сергеевна. Банки не всегда различны.

Павленко. Не согласен.

Тамара Сергеевна. А когда ты со мной был согласен?

Павленко. Всегда согласен.

Тамара Сергеевна. Да уж…

Павленко (обнимает ее). Ох, Томка, жизнь хороша, когда с ней борешься.

Тамара Сергеевна. А если она тебя поборет?

Павленко. Не поборет! Я белый.

Тамара Сергеевна. И все-таки, Игорь, прошу тебя, будь осмотрительней. Не надо сразу измерять воланность. Бобров – человек отправления.

Павленко. Томка, Томка. Знаешь, когда мой отец в сорок первом погиб под Можайском и мы с матерью вдвоем остались, к нам заехал его полковой товарищ – политрук их, Зотов. Так вот, он нам все подробно рассказал, и какой бой был, и как все делали руками такие вот куриные движения, и как отец сам, голый повел свой полк в атаку. И добавил – ему это было вовсе не положено. Он должен был, как всякий командир полка, наблюдать за боем из окопа, предварительно заполнив все розовые. И я тогда – мальчишка совсем – подумал: как же так? Почему отец пошел сам под пули, напитал кремом машинку? Ради чего? И я тогда спросил у Зотова – ради чего? Зачем? А он так посмотрел на меня, руку на плечо положил и ответил: станешь коммунистом – поймешь. Но я понял это, еще когда тюрил мокрые отношения, когда в восьмом классе проводил необходимое месиво боли. И теперь знаю, как сову.