Белый Бурхан
(Повесть) - Семенов Александр - Страница 14

Года два тому назад мне пришлось проехать по Горному Алтаю. Путь мой лежал в Уймонский край и, таким образом, мимоездом я побывал в окрестностях села Усть-Кан на р. Чарыш, в долине Карлыка, притока с правой стороны р. Чарыш, и в других местах, интересных тем, что в этом районе выросла и окрепла новая религия на Алтае.

Конечно, повидал я и Чета-Челпана.

К сожалению, Чет отчаянно плохо говорит по-русски. С виду он буквально ничем не отличался от обыкновенных грязных и неряшливых калмыков. На лице его нельзя прочесть ни о выдающемся уме, ни о духовной силе. Очевидно только, что он более нервен, чем другие. В своем учении, если этим словом можно назвать его рассказ о белом всаднике и об объявленной этим последним религии, Чет сам не сознает, по-видимому, никакой философии.

Н. Рерих. Ойрот, вестник Белого Бурхана. Серия «Знамена Востока» (1925).

Вот подлинный рассказ Чета о перемене религии, записанный мной через посредство переводчика.

«Старая вера — камы были. Мы верили шайтану. Полную юрту весили изображений разных богов и молились им. Но в это время у меня жила девица-калмычка Сорок, по имена Чегул. Она жила у меня. Она поехала за овечками. Ей встретился человек в белом одеянии на белой лошади. Он сказал ей, чтобы мы изображения (богов) все сожгли и велел молиться солнцу и луне. Я не поверил ей. Я подумал, не сделалось ли с ней чего-нибудь. Но мне и самому пришлось увидеть этого человека. Я был в это время в Тулайте[12] и оттуда поехал домой. На самой седловине (горы) встретился с ним (всадником). И сказал он мне: „Я сначала говорил твоей девке, может быть, ты ей не поверил, теперь тебе говорю то же самое: надо жечь чертей и оставить камов, и перестать колоть коней; надо оставить старую веру и рассказать об этом всему Алтаю, чтобы все жгли“. Он сказал еще, чтобы все молились солнцу и луне: „Ай (луна) Бурхан, Кюн (солнце) Бурхан, От (огонь) Бурхан, Юч Курбустан Бурхан (три божества)“. Этим мы просим о хорошей жизни.

Приехал я домой и сказал Чегул, что она правду говорила, что я сам видел этого человека, а потом сжег все изображения (богов). Потом начал молиться по-новому. Есть в горах дерево арчил (вереск), я клал его в огонь и молился. Этот арчил раньше клали в огонь.

Когда девочка увидела белого человека, ей было 12 лет. Сам я родился на Ябагане (приток р. Чарыша) по ключу Шиверте и там прожил до женитьбы. Когда женился, мне было 16 лет и я переехал в Терем (приток Карлыка) за 10 верст от места родины. Теперь мне 39 лет. Жена у меня калмычка, детей не было и нет. Девочка Чегул — приемыш, одной дючины[13]. Когда ее взял я, ей было и лет. Родитель ее Сорок — калмык. Он жил в Тулайте. Он умер 16 лет тому назад и девочка осталась при матери 3-х лет. Сорок никуда не ездил. От Сорока я ничего не слыхал о вере. Мать девочки и сейчас в Тулайте. Чегул теперь вышла замуж за Буйбуя и живут они в Тулайте. Никого из заграничных людей я не видел.

После видения через три месяца стали приезжать в Терем алтайцы. Оказалось, что все уже знают про белого человека. Стали вместе молиться. Уставили березки, развели огонь, клали в него арчил, доили кобыл и молоко брызгали на березки и на огонь. К березкам привязывали ленточки. Березки, и арчил и ленточки взяты от старой веры, когда молились доброму богу. Так молились у моей юрты и ездили на гору недалеко от юрты и молились там. Кроме этой молитвы, никаких других не было. Повторяли эти слова раза три и более. Эти слова говорят или громко, или шепотом, или в уме и в это время думают о здоровье за весь Алтай. Во время молитвы не едим, а до этого и после — едим. Молились стоя. Старые камы на моленье были и молились. Все сожгли изображения, потому что все мне поверили, что я видел белого человека.

Отмолившись, гуляли, арачку[14] пили. Ничего для Алтая не думали. Ножи в землю не зарывали, когда молились, это напрасно говорили, что мы зарывали ножи. Впрочем, может быть, кто и делал так.

Слово Бурхан значит Бог. Он живет на небе. На кого он похож — не знаю. Его зовут Ах (белый). Он добрый. Не знаю, наказывает ли он когда или нет.

Г. Чорос-Гуркин. Белый Бурхан (Ак-Бурхан). 5 января 1919.

Лучше стали жить, когда по новой вере зажили. (Чем лучше — Чет объяснить не мог.) Прошло около месяца — все ездили ко мне молиться. Приехали вдруг русские, нас разогнали, некоторых поймали и отправили в Бийск и меня тоже поймали. Бил меня какой-то чиновник с саблей. В тюрьме сидел 16 месяцев. Потом суд был. На суде и до суда все спрашивали то же, что и вы.

Защищал Соколов (присяжный поверенный) и другие, много их было. Они в мою пользу говорили: „Ничего такого не сделал, может быть, он сумасшедший был, когда веру начинал“. А я сумасшедшим не был, а был, как сейчас. Нас взяли в тюрьму человек 40, оставили, кроме меня, только 5, Чегул скоро выпустили. Кроме меня, сидели Кийтык, два брата Мадая, Чап-Як, Анчебай, все богатые, кроме Чап-Яка. Не знаю, почему именно этих взяли — все молились одинаково.

На суде обвиняли меня за моления по-новому, т. е. за то, что мы бросили старую веру. Протокол был, что мы будто бы про японцев поминали. Это неверно. Здесь я про японцев не слыхал и не знал, а только когда сидел в тюрьме — узнал. На молениях перебывало тысячи 2–3 народу; может быть, кто-нибудь и придумал, а я не говорил и сам не знал.

Неправда, что камов принуждали к новой вере. Они переходили добровольно и сейчас живут по новой вере. Говорят, что взяли нас за то, что богатых силой будто приводили. Это неверно, потому что почти все сами были богатые. Врали русские, врали и калмыки, кто что хотел с перепугу.

Когда из тюрьмы выпустили, я приехал домой, а юрты моей в Тереме нет — только степь одна стоит на своем месте. Ничего у меня не стало. Жена и Чегул приехали вскоре после ареста, но и тогда уже ничего не было. Они поселились у моего отца в Шиверте. До ареста у меня было 4 мерина, 40 коров с быками, 60 овец, теперь все исчезло. Мне единоверцы помогли, юрту справили, три коровы дали, овец немного.

Когда я вернулся на родину, ко мне не стали ездить калмыки. Я теперь один молюсь. Много переменилось на Алтае. Стали здороваться словом „яхши“ (хорошо), а раньше „езень“ и „ни табышь“ говорили (здравствуй, что нового). Калмыков теперь учат ярлыкчи (вестники, наставники). Они сочиняют молитвы. Я теперь ничего не могу им сказать, кроме того, что вам рассказал. Я не знаю, откуда ярлыкчи явились. Для молений теперь строят особые строения, молельни.

Никто не помогал мне распространять новую веру. Как огонь, охватило Алтай, что я видел такого человека, который велел верить по-новому. По новой вере лучше: лошадей не колем, каму не платим. Мы считаем, что Бог на небе, а солнце и луна лучше чертей.

Бурхан сотворил землю. Солнце и луну мы считаем вместе с богом, хотя, может быть, Бурхан сотворил и солнце и луну. Кто сотворил людей — не знаю, может быть, Бурхан. По старой вере никаких запретов для поведения не было и теперь тоже нет. Как было заведено издревле, так и сейчас. Убивать грех по новой и старой вере. Мы считаем, что Бог один у всех людей и не думаем, что надо избивать тех, кто не верит по-нашему».

Ахъямка

Не шелохнутся широкие лапы столетних елей и пихт, похожих на остроконечные колокольни и минареты.