Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Без взаимности (ЛП) - Сэффрон Кент А. - Страница 10


10
Изменить размер шрифта:

Но сейчас мне нужно пояснить.

— То есть люблю ваши работы. Я…

Томас снова стискивает зубы, но на этот раз выглядит более опасным, потому что у него еще дергается правый глаз.

— Я знаю, что ты здесь лишняя, поскольку тебя нет в официальных списках, так что ты нарушаешь правила. И я хочу, чтобы немедленно прекратила. Больше сюда не приходи.

Меня тянет согласиться, но мысль больше не приходить ужасает гораздо сильнее, нежели регулярно оказываться принимающей стороной гнева Томаса.

— А то что? — интересуюсь я и хватаюсь обеими руками за край стола.

— Тебе не понравится.

— И что именно? Это аудитория, а я студентка. Почему я не могу быть здесь?

Пригвоздив меня взглядом, он еле заметно приподнимает уголок рта в насмешливой улыбке.

— Ты правда веришь, что это сработает?

— О чем вы?

Томас снова наклоняется, и мне невыносимо хочется толкнуть этот стол. Он ощущается скорее разделяющим нас океаном, нежели деревянной поверхностью в несколько десятков сантиметров шириной. От того, что Томас стоит совсем рядом, усиливается громкость всех окружающих нас звуков. Разговоров, смеха, топота чьих-то ног. Словно земля меняет угол наклона, покачиваясь из стороны в сторону, и единственный якорь, удерживающий все окружающее на местах, — это Томас. Как вам такое безумие?

— Ага, хочешь, чтобы я произнес это вслух, — его голос стал ниже на целую октаву. Стал низким и хриплым. А слова слились воедино. — Я знаю твой секрет, Лейла.

От того, что он произнес мое имя, в сердце что-то вспыхивает, а по коже проносятся обжигающие искры. Насколько я могу судить, мое имя самое обыкновенное, но голос Томаса и движения его языка у губ сделали его особенным. Я издаю невнятный писк, потому что внезапно разучилась говорить.

— Думаешь, я не знаю? Тебя выдают глаза, — он оглядывает все мое лицо и останавливается на глазах. Взгляды наших глаз встречаются — его голубые и мои фиолетовые. Оттенки не похожи, хотя принадлежат к одной части спектра.

— А что с моими глазами? — еле слышно спрашиваю я, стараясь собрать воедино мысли.

Уголки его губ приподнимаются, и моим холодным пальцам хочется к ним прикоснуться и почувствовать движения мышц.

— Они плохо скрывают эмоции, — кривоватая улыбка Томаса превращается в усмешку. Темную и дурманящую, как шоколад. Мы хотим попробовать. На этот раз я полностью согласна со своим сердцем.

— Какие эмоции? — словно робот, тупо переспрашиваю я. Пластмассовая кукла — вот кто я сейчас.

— Ты ко мне неравнодушна.

У меня уходит несколько секунд, чтобы уложить в голове только что сказанное.

— Ч-что?

Томас отодвигается и пожимает плечами.

— Это очевидно.

— Что? — снова хрипло восклицаю я. Мой пластмассовый мозг понемногу оживает. — Чушь какая! Я не… Это неправда, — он снова пожимает плечами. Так дерзко и самонадеянно, будто весь мир крутится вокруг него. Я сжимаю кулаки. — Да. Неправда. Я не запала ни на вас, ни на кого-либо еще, если уж на то пошло.

Томас кивает.

— Конечно.

— Да нет же, — обозленная от ощущения собственного бессилия, говорю я.

— Ну ладно.

Его небрежный ответ, его неверие, снисходительный взгляд красивых глаз, — от всего этого мне хочется ударить Томаса. А потом поведать о своих секретах. Эта мысль застает меня врасплох — ничего подобного меня раньше делать не тянуло. Я никогда не хотела, чтобы кто-нибудь рассмотрел черную дыру в моей душе. Я и сама не хочу ее видеть.

Это отвратительно, Лейла. Как ты можешь допускать подобные мысли по отношению к собственному брату?

Звучащий в голове голос моей матери злит меня еще больше. Ее голос, время от времени всплывающий в памяти, мучает меня и говорит, что мне необходима Кара, чтобы та вправила мне мозги.

Сделав глубокий вдох, я беру под контроль разбушевавшиеся эмоции. В этот момент я ненавижу Томаса Абрамса и хочу, чтобы он об этом знал. Мои тазовые кости вжимаются в край стола, когда я подаюсь вперед и спускаю гнев с поводка.

— Не хочу вас расстраивать, профессор Абрамс, но старики меня не привлекают. У них всегда этот сладковатый запах, который мне не нравится, и поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве эта штуковина внизу с возрастом не сморщивается?

Я настолько разозлилась, что мне плевать на произнесенные слова, но злости при этом не удалось отвлечь меня от всплеска жара в животе и от собственных попыток не смотреть на… то, что сейчас было упомянуто, — небольшую выпуклость, спрятанную под молнией его джинсов. Представив, как он будет выглядеть, каким твердым окажется на ощупь, я чувствую, как все мое тело омывает теплом.

— Без понятия, мисс Робинсон, — мягкий вкрадчивый Томаса голос возвращает меня из транса. — Думаю, у меня еще осталось несколько несморщенных сантиметров, но спасибо за совет. Может пригодится, когда через несколько лет начну в панике измерять свой член.

Член. Он сказал слово «член». В присутствии меня, его студентки. Это совершенно недопустимо. От переизбытка энергии я ощущаю собственный пульс кожей всего тела. Она взмокла от пота. Ее покалывает.

Что происходит?

Он надевает куртку и одним ловким движением застегивается. Глядя на меня в упор, Томас говорит — вернее, приказывает:

— Больше сюда не приходи.

И выходит из аудитории.

*** 

Ночь бессонная и снежная. Я стою у балконной двери, прижавшись обнаженным телом к ледяному стеклу, и наблюдаю, как падает снег.

Мне жарко, очень жарко. Опустив голову, я замечаю, что внутренняя сторона бедер покрыта алыми брызгами, которые почти скрыли паутину голубых вен под светлой кожей. Из-за сочащейся из меня влаги бедра скользят друг об друга. Нарушив свое жесткое правило, я прикасаюсь к припухшим складкам между ног. В ответ на это прикосновение мышцы бедер вздрагивают. Ощущения незнакомые и невообразимо приятные. Кожа под пальцами кремово-влажная, гиперчувствительная, а каждая клетка словно умоляет о чем-то.

Ты ко мне неравнодушна.

Целый день я не могла думать ни о чем другом. Представив, как Томас еле слышно шепчет эти слова мне на ухо, я вздрагиваю.

Да, это правда.

Сама не понимаю, как так случилось, но я увлечена им. Знаю, что он женат. Знаю, что мудак. Грубый, наглый и вроде бы гениальный поэт — но, может, именно это меня в нем и притягивает. Я не хочу, чтобы он меня любил. И надежда на взаимность мне не нужна. Надежда убивает. Она мучительна. Того, что есть, мне более чем достаточно.

Поднимаясь из глубин, острейшая потребность в удовольствии проносится сквозь мое сердце, разум и все тело целиком. Между ног пульсирует и становится мокро, как и всякий раз, когда я смотрю порно. Я еще никогда не доводила себя до оргазма, потому что это ощущалось чем-то грязным, чем-то неправильным — посметь дать себе наслаждение. А после того, что сделала с Калебом, я не чувствовала себя заслуживающей наслаждения. Поэтому моим главным правилом было не трогать себя.

Но эту пульсацию игнорировать слишком тяжело. Она чересчур сильная. И чересчур убедительная. Живая. Словно моя вагина может дышать и имеет свою волю. Она заставляет меня прикоснуться к себе. Он заставляет меня прикоснуться к себе. Прикоснуться к клитору и истекающим влагой складкам. Сначала медленно. Я медленно и лениво рисую пальцами круги. Потом ускоряюсь — торопливые неистовые движения, от которых извиваюсь всем телом. Моя маленькая грудь сотрясается и дрожит, розовые соски стали твердыми, и я стискиваю их пальцами другой руки.

Это Томас заставляет меня играть с моим телом. Он мог бы положить сейчас свою смуглую руку поверх маленькой и светлой моей. Я марионетка, а он мой скрытый от глаз хозяин, держащий в руках нитки километровой длины.

— Томас, — шепчу я и в этот момент рассыпаюсь на куски. Я кончаю, думая о Томасе, о его горячности и о его стихах. Внутри тела все вибрирует, заставляя меня стонать, и, внезапно почувствовав чудовищную усталость, я прижимаюсь лбом к холодному стеклу.