Третий долг (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 63

Я проглотила виноградинку и села, готовая говорить, не отвлекаясь. Я поняла, какое сообщение он имел в виду. То, что он отправил, после того как я посетила могилы своих предков.

— Да, ты сказал, что чувствуешь то же, что и я. Что мои эмоции — твое несчастье.

Он кивнул.

— Именно. Тогда я сказал тебе правду. Я надеялся, что ты догадалась, но думаю, что это сложно понять. В этих словах не было никакого тайного умысла. Никакой лжи. Только правда.

Я ждала, что он продолжит. У меня было очень много вопросов, но мне нужно было набраться терпения. Я верила, что Джетро ответит на них, когда сможет.

Джетро тяжело вздохнул.

— Причина, по которой я не люблю, чтобы меня называли безумцем или сумасшедшим, потому что все мое детство меня считали таким. Отец никогда не понимал меня. Кес не понимал. Жас тоже. Черт, я сам не понимал, что со мной не так. — В мыслях о прошлом, взгляд Джетро остекленел. — Иногда все было хорошо. Я был активным, как и должен быть мальчишка. Радостно играл с братьями и сестрой. Был уверен в своем месте в семье. Но иногда мог плакать часами. Царапал себя, пытаясь избавиться от всепоглощающего ощущения бурления в крови. Мой разум был затоплен тьмой, печалью и злостью, очень большим количеством злости.

— Я хотел убивать. Желал насилия. — Он иронично усмехнулся. — Это не звучит как-то необычно, но тогда мне было всего восемь лет. Я фантазировал о том, как разрываю людей на части. Переживал о деньгах и бизнесе — хотя не имел право волноваться об этом, будучи ребенком. Мне становилось все хуже и меня положили в местный госпиталь. Я перестал есть и пить, атаковал Жасмин, когда она подходила ближе. Я не мог вынести мыслей в своей голове. Я по-настоящему поверил в слова людей о том, что я сумасшедший.

Я придвинулась ближе, переплетая наши пальцы. Джетро не останавливался, как будто начав, ему нужно было как можно быстрее закончить.

— В больнице становилось все хуже. Затем я начал переживать о смерти. Я волновался о ребенке, который лежал на моем этаже и умирал от рака. Я плакал все гребаное время, пожираемый горем и испытывая острое отсутствие кого-то, кого любил — только смысл в том, что я не знал других пациентов.

— Медсестра застала меня однажды вечером, когда я пытался повеситься, посмотрев фильм о человеке, который больше не мог жить.

Его губы растянулись в улыбке, которая демонстрировала и раздражение, и принятие.

— Если бы она не обнаружила меня, я бы освободился. Освободился от жизни, в которой меня никто не понимает. Но она спасла меня... она одновременно осудила и спасла меня.

— Как? — выдохнула я.

— Ее специальность была психология. Через пару дней после того, как я кричал и наносил себе увечья из-за того, что какие-то студенты умирали в палате рядом со мной, она получила разрешение на то, чтобы проверить меня и отвезти в психиатрическую лечебницу.

Он рассмеялся.

— Знаю, что моему делу не помогает, когда я говорю, что я не сумасшедший.

Я покачала головой, желая, чтобы он продолжил.

Джетро смотрел в никуда, думая о том, во что я не была посвящена.

— Только там мне стало хуже. У меня начались припадки и развилась сердечная аритмия. Я кричал без причины, говорил на языках, которые никто не понимал. Наносил себе увечья, делал что угодно, чтобы сбросить напряжение

С каждым проблеском его прошлого, в его настоящем для меня появлялось больше смысла.

— Они… они поставили тебе диагноз?

Джетро кивнул.

— Я целый год разрывался между домом и психиатрической лечебницей. Год работы с медсестрой, которая взяла на себя ответственность спасти меня от самого себя.

Я задержала дыхание, ожидая ответа.

Но Джетро сохранял молчание.

Я сжала его пальцы.

— Что с тобой не так?

Он фыркнул.

— Не так? — Он покачал головой, говоря снисходительно. — Все. Все не так.

Освободив пальцы из моих, Джетро проследил синие вены под моей загорелой кожей.

— Однажды мой отец нанял детского психолога. Тот заставил меня пройти множество тестов. После недельной работы оказалось, что он такой же невежественный, как и все остальные.

— Но в этом была одна спасительная благодать. Все время, что я провел с доктором, не контактируя с другими, запертый в прохладной белой комнате, где компанию мне составляли одни головоломки, мои мысли стали спокойными, сосредоточенными на фактах и датах. Я не был эмоциональным и не сходил с ума. Я снова нашел счастье и тишину. И вот что дало ответ.

— Какой ответ?

Джетро фыркнул.

— Тот, что поставил жирную точку в том, что Кат никогда не примет меня, потому что от этого недуга нет исцеления. Тогда казалось, что я изображаю. Что бунтую и устраиваю шоу. В наше время это первое, что проверяет врач.

Мне нужно было названия того, чем болен Джетро. Я придвинулась ближе и ждала.

— ВЧЛ, Нила.

Я моргнула. Он произнес это как отвратительную, распространенную болезнь, которая заставила бы меня ненавидеть его. Я понятия не имела, о чем он.

Он слегка улыбнулся.

— Расшифровывается как высокочувствительные люди.

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, слышала ли о таком.

— Что... что это?

Он усмехнулся.

— Именно. Никто не знает, хотя примерно у двадцати процентов населения земли есть это заболевание. Большинство людей не понимает, почему я говорю, что прикосновение — это удар, а шум — гребаная бомба. Несчастье людей — чертова трагедия для меня. Радость — экстаз. Любовь — что-то грандиозное. Неудача — разрушение. Несчастье — абсолютная смерть.

Я покачала головой.

— Я... все еще не понимаю.

Джетро грустно рассмеялся.

— Поймёшь. По сути, мои чувства обострены. Я чувствую то, что чувствуют другие. Прохожу через их боль. Схожу с ума, находясь слишком близко к людям, которые живут ненавистью или чувством мести. Это сжирает меня настолько, что я не могу вздохнуть без влияния препаратов.

— И это значит...

Наши взгляды встретились.

— Ты не слушала? Это значит, что я порченный. Значит, что я более восприимчив к индивидуальным особенностям и чувствам остальных, чем большинство. Настроения других людей накрывают моё. Их цели перекрывают мои. Их ненависть омрачает моё счастье. Их страх и ярость затмевают всё. Я не могу это контролировать. Кат пытался. Жасмин пыталась. Чёрт, я пытался. Но каждый раз, когда мы думали, что нашли что-то, что помогает... надежды не оправдывались. Я не только обречён всегда чувствовать то же, что и другие, но я чувствителен к запахам, звукам, прикосновениям. Мой мозг чертовски восприимчив, и я страдаю каждую грёбаную минуту каждого дня.

Мы сидели в тишине.

Я усваивала всё, что он сказал, медленно складывая вместе то, что знала о нём. Как он вёл себя в различных случаях. Как холоден был, когда пришёл за мной в тот первый раз. Он был идеальной копией Ката, когда забирал меня, потому что тогда, его отец был для него единственным авторитетом.

Затем появилась я и заставила его чувствовать. Заставила его жить моим страхом, моей похоть и нескончаемой борьбой.

Это правда. Я разрушила его.

Джетро пробормотал:

— Всякий раз, когда я говорил тебе быть тише. Всякий раз, когда не выдерживал и срывался, это не твой голос я пытался унять, а твои эмоции. С тобой тяжелее всего, Нила. Проецируешь всё, что чувствуешь. Ты как чёртов калейдоскоп из целого спектра эмоций, через которые проходишь. Влюбляться в тебя, спать с тобой... Твою мать, это всё, что я мог сделать, чтобы держаться и не покалечиться под тяжестью этого груза.

К глазам подступили слёзы. Мне было горько от того, что я сделала ему больно. Намеренно или нет. Как пропустила тревожные звоночки? Как не увидела перемены в нём: скрытую за злостью боль и крики о помощи, замаскированные под приказы?

Я это представила: Джетро — маленький мальчик, переживающий такое сильное потрясение. Его подкалывают, подстрекают и называют сумасшедшим. Даже физически больно думать о том, через что он прошёл, выживая в такой семье.