Третий долг (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 10

Я беременна?

Или у меня просто обострились приступы вертиго?

Повсюду были статьи в журналах, газетные домыслы, билборды и трансляции BBC. На Пикадилли-серкус я столкнулась с баннерами моих умерших бабушки и мамы. Мне пришлось закрыть глаза, когда мимо проезжал автобус с гербом семьи Хоук, нарисованным по бокам. И мне пришлось проглотить желчь при виде рекламы последних модных аксессуаров, без которых не может обойтись ни одна женщина, на парковых скамейках и стоянках такси.

Что это за украшение, без которого нельзя обойтись?

Мое бриллиантовое ожерелье.

Все хотели такое. Все хотели увидеть мое, потрогать его, задавали бесконечные вопросы о невскрываемой застежке и о значении такого красивого, но презренного атрибута.

Я была живым образцом. Погруженная в миску золотых рыбок, пока меня заставляли выступать, как какого-то циркового уродца. Я была «несчастливой должницей», а Джетро Хоук — «отвратительным взыскателем».

Вон обрек нас на жизнь сплетен о семейной вражде и непонятных договоров.

Каждый вечер, когда мы собирались поесть в тишине, я хотела воткнуть нож для стейка в своего близнеца. Я хотела накричать на него за то, что объявил всему миру, насколько смехотворными были наши семьи.

Люди смеялись над нами.

Люди недоумевали — не только потому, что Вон показал дьявольское безумие семьи Хоук, но он также выставил наружу, каким жестоким и мстительным был наш род.

Казалось, его это не беспокоило. Он освободил меня. Превратил частное соглашение в международное дело. Он думал, что я должна быть благодарна.

Я бы предпочла мириться со слухами, которые распространил Джетро, когда украл меня в первую ночь: фотографии, на которых он меня целовал — сфальсифицированное и поданное другим людям идеальное алиби сбежавших влюбленных.

Это было разумно.

Не было невероятным.

Теперь у всех были эти фотографии, напечатанные в каждом занюханном журнальчике и газете, с заголовками: «Мужчина и его игрушка», «Насколько далеко может зайти гонка за наследством?», «Множество убийств остались безнаказанными».

Каждая грязная деталь о моей семье была раскрыта и напечатана. Однако факты о Хоуках были крайне расплывчатыми. Пресса не раскрывала, что на их земле живет мотоциклетный клуб. Они не упоминали контрабанду бриллиантов и несметные богатства.

Все, что требовалось от меня, это согласиться на приватное интервью и объявить миру о делах преступного мира Ката, его тщательном ведении записей, Дневнике Уивер и о видео со взысканием долгов.

Но их жизни принадлежали мне. Я хотела быть той, кто унизит их. Хотела наблюдать их гибель — не растрачивать время в своей «золотой клетке», где я не смогу заполучить их и заставить заплатить.

Не единственная причина, по которой я сохраняла тишину.

Я вздохнула. Главная причина была в том, что я была влюблена в Джетро Хоука и молчала, чтобы его защитить.

Я получила свою свободу. Джетро тоже получит. Я позабочусь об этом.

Во время мучений первой недели Вон был в своей стихии. Он улыбался и сверкалмодельной внешностью, обнимал меня, когда выступал перед камерами и показывал миру синяки на моих запястьях от кресла для ведьминого купания.

Я сделала все возможное, чтобы скрыть руки от своей семьи — пряча свои татуированные пальцы от мира. Но я не могла скрыть «Страдалицу Уивер».

Все знали, что это означало.

В первый день моего возвращения мой отец заставил меня сидеть часами, пока пытался избавиться от ожерелья. Он использовал каждый микроинструмент, чтобы разработать застежку, и даже пытался использовать крошечные плоскогубцы. Но механизм был сделан на совесть. Бриллианты сидели как влитые.

Это не сработало.

Ювелиры и торговцы бриллиантами предлагали помощь и пытались снять воротник. Но все они испытали неудачу.

Пока я свыкалась с новой Нилой и боролась с ужасным вертиго, мой отец все глубже и глубже погружался в себя. После жизни с постоянными вопросами и шепотками о том, как умерла его жена, он стал отшельником. Я больше не узнавала его. У нас больше не было ничего общего.

Все это было сейчас моей жизнью.

Полагаю, я была счастливицей.

Полагаю, я должна была быть благодарна.

После всего...

По крайней мере, я была свободна. 

Глава 10

Нила

— Кайт?

Я поднял взгляд от стола. Жасмин показалась в моей комнате, ее крошечные руки обернулись вокруг ободов из нержавеющей стали ее инвалидного кресла.

Прошло десять дней с тех пор, как Нила Уивер уехала.

Двести сорок часов. Шестьдесят одна таблетка.

Я был невосприимчив ко всему.

Безэмоционален.

Я не мог думать о своей прежней жизни, не вздрагивая от боли. Как я выдержал так долго, когда это было намного лучше?

За последние десять дней я наконец-то достиг того, чего надеялся добиться всю жизнь: Кат сказал, что он гордится мной. Сначала он был осторожен — никогда не переставал смотреть — искал слабости... брешь в моей капитуляции к моей новой зависимости.

Но это не было ложью.

Так было лучше. Проще. Выживать таким образом.

У меня не было никаких опасений относительно того, доживу ли я до своего тридцатого дня рождения.

Увидев действительность, он дал мне все больше контроля. Он хвалил меня за мое здравомыслие и безжалостное поведение.

С другой стороны, мои братья и сестра были недовольны. Они не понимали, что значит жить с моим состоянием, и осуждали меня. Я отстранился. Я поднял стены и развесил замки. Я перестал посещать Вингса, потому что стал слишком занят, чтобы совершать прогулки. Я прекратил посещать Жасмин и положил конец поздним ночным беседам с Кесом.

Все, что мне было нужно, — это тишина и мой звенящий пузырек с таблетками.

Нила сделала мне одолжение.

Она показала мне, насколько я был болен. И с ее исчезновением пришло мое исцеление.

Если бы у меня остались какие-то чувства, я бы по-прежнему любил ее. Но я был счастлив быть пустым. Я был свободен, невосприимчив к безумию жизни.

— Уходи, Жас. — Я вернулся к своему заданию. Проведя пальцами по бумаге, которую Нила подписала в ночь дня рождения Ката, я задумчиво покачал головой, погрузившись в свои мысли.

Я думал, что смогу обойти Долг по Наследству, вынудив Нилу подписать другой обязательный контракт. Я планировал размахивать им, как орудием, в день, когда мне исполнится тридцать, и остановить Финальный долг в сумеречный час.

Я ухмыльнулся.

Глупая идея и до хрена работы.

Нет смысла бороться с неизбежным.

— Чем занимаешься? — спросила Жас, подкатываясь ближе, шуршание ее кресла смягчалось толстым ковром.

Схватив свою зажигалку с выгравированным фамильным гербом, я ловким движением зажег огонь и занес Священный Обет над открытым пламенем. Толстый пергамент потрескивал, когда я поддразнивал его мерцающим жаром.

— Не твое дело. — Я поднес его ближе к огню.

Жас хлопнула по моему столу, привлекая мое внимание к себе.

— Нам нужно поговорить. Я беспокоюсь за тебя.

Я тихо рассмеялся, когда огонь внезапно охватил сверток, облизывая пергамент. Я стал загипнотизированым, пока пламя быстро поглощало последствия моего безумия.

Жас подняла взгляд на обет.

— Что это?

Оранжевые отблески танцевали в моих глазах.

— Ничего.

Я напрягся, ожидая, что я почувствую какое-то сожаление из-за того, что уничтожу одну часть гарантий, по которым душа Нилы принадлежала мне. В ту ночь, когда она подписала это соглашение, она обязалась передать мне все права на нее — принадлежать мне. Но не было ни единого шанса на счастливый конец.

Не для нас.

Не для меня.

Огонь пылал, собирая силу от все большего количества бумаги, которую он поглощал. Чернила на бумаге превращались в пепел, опадая, как черные лепестки, на рабочий стол.

— Перестань сжигать это, — потребовала Жасмин, пытаясь ударить мою руку и ослабить мою хватку.