Рубежник (СИ) - Плотников Сергей Александрович - Страница 26

Собственно, какую-то помощь мне пришлось оказать только самому Филину и мужику по имени Полёва: первый расплачивался за последствия не самой лёгкой жизни, с которыми даже его могучий организм без посторонней помощи уже не справлялся, а второй страдал чем-то вроде экземы. Пришлось постараться – убирать повреждения, которые организм нанёс сам себе, куда сложнее, чем лечить острые болезни. Зато потом ко мне едва ли не вереницей выстроились все остальные стрелки, и тон обращений ощутимо потеплел. Больше не лечение получилось, а продолжение вчерашнего разговора, только уже с упором на мои медицинские возможности…

– А чего, интересно, в дудку дудят? – среди лучников непомерным любопытством отличался второй разведчик, Жало. Это, кстати, было сокращение от полного имени “Жалейник”, с намёком, что ему кое-что пониже спины спокойно сидеть не даёт. – Коли нехороший какой зверь к стенам выйти должон, так сначала наши дудеть стали бы с вышки, а не лейтенант.

– Тоже мне, нашел загадку, – не упустил возможности влезть Баюн. – Караван позавчера пришёл, ну? Сегодня уходят, стало быть. А солдаты, значит, со стен будут смотреть, и подмогут, если какая хитрая тварина поблизости притаилась…

Видимо, на моём лице что-то такое отразилось, потому что Филин внезапно предложил:

– Ты попрощаться с караванщиками хотел, Огонёк? Добре, но не до тебя им сейчас, самый муторный момент – после постоя хорошо выйти. А ежли на сердце неспокойно, ты лучше с верхотуры за ними присмотри, вместе с дозорной двойкой: лишние глаза в таком деле ещё никому не вредили.

Ага. Кажется, меня только что назначили третьим наблюдателем, так сказать учеником к сложившейся двойке. Доверили, так сказать. Прогресс.

Казарма вольных лучников недаром располагалась под самой вышкой: именно бородачи там и дежурили. И объяснялся этот факт просто: мужики феноменально видели в темноте! Мне в итоге отдали масляную лампу, в пользование, потому что другим она толком была и не нужна, а гореть по Уставу должна была всё тёмное время суток. В светлое время деревенские тоже на зрение не жаловались, а их монструозные луки, судя по тому, что я видел на тренировках, способны были с вышки закидывать длинные тяжёлые стрелы за дальний угол периметра укрепления. Ну хоть тут у меня было чем соответствовать.

– Знатная машина, – уважительно прогудел Баюн, разглядывая ручную баллисту. В дозор меня поставили вместе с ним и Косточкой – может, потому, что именно с ними у меня сложились наиболее доверительные отношения… насколько это возможно за неполные два дня. Наверх, кстати, я на себе затащил не только ренийский крепостной арбалет, запас болтов-дротиков и всё тот же сухпай, но и полный набор ключей и маслёнку: сложная механика нуждалась в регулярном уходе. Если бы Филин соизволил предупредить меня о дежурстве загодя, я бы провёл обслуживание вчера, а так… будет мне уроком. Всё же служба в составе регулярного соединения отличается от охотничьей “вольницы”, куда Повелители Жизни загоняют своих граждан всего лишь налогами. И не сказать, что в лучшую сторону прямо отличается.

– Баюн, ты ведь человек бывалый, – я слабо улыбнулся, припомнив, кому и когда я выдал такой зачин к разговору в первый раз. Косточку разговорить было гораздо сложнее, а больше никого на вознесённой метров на двадцать пять крытой площадке никого не было. – Скажи, это нормально, что нас на лепёшках, сухофруктах и вяленом мясе держат? Словно в походе каком, а не в постоянном укреплении живём.

– Есть такое дело, горячим харчиться должны, – в отсутствии Филина считающий себя старшим мужик из моих сослуживцев начинал в меру своих талантов копировать поведение предводителя. Даже бороду поглаживал так же. Но нужно отдать должное: пересменка была произведена не снизу, у подножия вышки, а сверху, и с момента принятия дежурства оба лучника не отрываясь смотрели только наружу, молчаливо и мгновенно разделив сектора внимания и время от времени меняясь. – Друже мой баял, что похлёбки всегда от пуза наливали, да каждый день разной, а начался разлад только как новых солдатиков понанимали. Кому вечерю перевели на сухое, кому заутреню… а нам, как на постой определили, и того не дают. Хотели уж из своего начать готовить, да крикливый тутошний набольший не дал.

– И давно вы здесь служите? – проверив затяжку всех винтов, удерживающих на месте пружины и ролики, я взялся за маслёнку, тоже не забывая поглядывать за деревянный парапет. Правда, всё больше на то, что творилось под ногами, непосредственно на заставе: бурая с редкими белыми вкраплениями снега степь под низким серым небом во все стороны выглядела абсолютно одинаковой и совершенно безжизненной.

– Да вот пятый день пошёл уже, – удивил меня Баюн и с некоторой обидой в голосе поведал: – Осенью клич по селу кинули: мол нужно подсобить Рубежникам, нуждаются они в нас очень. Большое дело делать пойдут, по свежей траве, а нам с того только и польза. Филин на совете, помню, вышел да бает: “сколько лет душа в душу живём, помогали нам сколько раз – пора мол отплачивать добром за добро”. Ну мы и собрались, я ягод только половину набрал, жинке одной с сушкой иначе не справиться, Костяшке вон пришлось шкурки торговцу-приграничнику все отдать за цену малую. А тут – такое. Не уважают.

– Набольшего сменили, и помощника ейного, а новый дела не принял ещё, – коротко отозвался снайпер.

– Так в набольшие идти должны те, кто дела гладко да хватко в свои руки возьмёт, – в голосе разведчика опять появились наставительные нотки. Что не помешало ему подхватить прислонённый лук и мгновенно наложить на тетиву стрелу. Стрелок застыл в напряжённой позе на несколько секунд… а потом опустил оружие.

– Змея дурная, ползает окрест опять, – прокомментировал он.

– Ближе версты не подползает, не такая уж и дурная, – отозвался Косточка.

– Дурная, – не согласился Баюн. – Жрать-то нечего давно, а она снова тут крутится, поджидает. Выйдут вот конники сейчас, ожгут заново, да и всё.

С высоты наблюдательной вышки мне был прекрасно виден квадрат площади перед воротами. Немного нагнав Жизни к глазам, я разглядел Горца: лейт привычно метался между подчинёнными, раздавая последние приказы и проверяя коней. В этот раз конвой вёл только лошадей, весь груз остался на заставе.

– Надо предупредить, – гадюку мне так и не удалось разглядеть, но в этом плане своим новым напарникам я доверял. А так же помнил, с каким напряжением каждый раз давался старт колонны её сопровождающим. Возможное нападение будет совсем некстати…

– Не надо, – тормознул меня Баюн. – Справятся сами. А тебе влепят нарушение, как её там... субординации.

– Чего?! – вытаращился я. – А мы тут тогда зачем?

– Наблюдать, – меланхолично ответил за Баюна Костяшка. – И подать сигнал тревоги горном, если какая тварь на стены нацелится либо близко подберётся. Так набольший сказал Филину.

– А перед этим помоями словесными из своего рта поганого Филина облил, – тихо сообщил мне разведчик. – При всех. Только лишь за то, что тот десятку горячее сделать разрешил – мы его уже две недели не ели, пока в дороге были. Да ещё и сказал, что тот испытание не прошёл, и ни в жисть не быть старшому нашему десятником. Не будь дружбы, годами испытанной, между воинами Рубежа и зарубежниками – так и ушли бы сразу. Но мы слово своё блюдём крепко. И своё, и чужое.

Трындец.

– А зарубежники? – чтобы не молчать, переспросил я.

– Те, кто за валом живут, нас ещё отвальными кличут, – проинформировал меня лучник. – Не слышал?

Глава 6-1

6.

Зная, с какой скоростью у меня “улетает” писчая бумага, я взял с собой из Нессарии столько, сколько смог. А когда отправлял химер домой — пожертвовал всем провиантом и частью одежды, но бумагу взял всю. И правильно сделал – вряд ли кто-то из набольших заставы согласится разбазарить казённые листы. Тьфу, набольших — офицеров! Что называется – с кем поведёшься…