Тарантул - Матвеев Герман Иванович - Страница 3

Шестое чувство чекиста подсказывало Ивану Васильевичу, что с приездом этого «почитателя» начинается серьезная операция. Перехватить Мальцева в день приезда, конечно, ничего не стоило, но это не решение. За Мальцевым, несомненно, стоят еще люди, и неизвестно, с какой целью он собрался в Ленинград.

Положение на фронте требовало от советской контрразведки глубокой, четкой и быстрой работы. Фашисты терпели поражение за поражением, и от них можно было ждать чего угодно. Они чувствовали, что Ленинград окреп и готовится к наступлению.

Если у него в руках находится кончик ниточки, надо распутать весь клубок.

Письмо адресовано уважаемому и известному в городе человеку. Сергей Дмитриевич Завьялов – ученый-химик, общественник – работал на оборонном заводе.

Чем больше думал Иван Васильевич, тем загадочнее становилось это простое на первый взгляд письмо. Десятки всевозможных и правдоподобных догадок мелькали в голове, но все они не имели под собой твердой почвы. Он, конечно, не собирался разматывать клубок, сидя за письменным столом, но любил поломать голову над сложной задачей, прежде чем приступить к расследованию. Потом, когда дело распутывалось и все становилось ясным, полезно было проверить ход своих мыслей и догадок.

Иван Васильевич достал лист бумаги, сделал несколько пометок, спрятал его в боковой ящик стола и позвонил по местному телефону.

– Товарищ Бураков?.. У вас там все готово?.. Я сейчас приду.

Затем он набрал городской номер. Через минуту послышался звонкий женский голос.

– Номер слушает.

– Какой номер? Цирковой или эстрадный? – шутливо спросил Иван Васильевич.

– Это говорит дежурная. Вам кого нужно, товарищ? Я не расположена шутить.

– Извините. Я не заметил, что у вас нахмурены брови. Скажите, пожалуйста, когда я могу видеть Сергея Дмитриевича Завьялова?

– В любое время… кроме ночи.

– А точнее? От и до?..

– С восьми утра до десяти вечера. Кто это говорит? Коля?

– Нет, не Коля.

– Ну да! Я сразу вас узнала. Что вы делаете завтра вечером?

Иван Васильевич повесил трубку. «Скучно, бедняжке, дежурить в праздник!» – с усмешкой подумал он.

Положив содержимое бумажника: паспорт, продовольственные карточки, письмо и протокол задержания – в папку, он взглянул на часы и вышел из кабинета.

В комнате следователей кроме ожидавшего помощника сидела стенографистка* и чинила карандаш. При входе подполковника оба встали.

– Здравствуйте, Надежда Аркадьевна. Извините, что пришлось вас потревожить сегодня, – с улыбкой сказал Иван Васильевич, протягивая Руку.

– Ну что вы, Иван Васильевич!

– Признаться, я и сам рассчитывал сегодня отдохнуть, но ничего не поделаешь…

Бураков выжидательно смотрел на начальника.

Иван Васильевич вынул из папки письмо и спрятал его в ящик стола. Остальное разложил на столе.

– Ну что ж, давайте приступим к допросу, – сказал он, обращаясь к помощнику. – Вы начинайте, а я посмотрю, что это за человече…

Когда Бураков вышел, Иван Васильевич переставил стул в темный угол комнаты. Здесь его не будет видно. Яркий свет лампы, стоявшей на столе, отражался рефлектором* и освещал середину комнаты. Слева, за маленьким столиком, сидела Надежда Аркадьевна.

– Долго мы будем работать? – спросила она.

– Боюсь, что да. Дело спешное. Как Славик поживает?

Даже в тени было видно, как покраснела от удовольствия стенографистка.

– Благодарю вас. Здоров. Переменил профессию. Сейчас решил стать танкистом. Только и занятий, что танки из коробочек строит…

Вошел арестованный. Разговор прекратился.

– Садитесь сюда, – сказал Бураков.

Человек опустился на указанный стул, положил ногу на ногу и сунул руки в карманы. Почти тотчас же он переменил позу: опустил ногу и скрестил руки на груди. Затем снова сунул руки в карманы.

Бураков сел за стол, неторопливо достал портсигар, зажигалку и закурил.

– Как ваша фамилия? – начал он с обычных вопросов.

– Казанков.

– Имя, отчество?

– Александр Семенович.

– Какого года рождения?

– Тысяча девятьсот первого.

– Где родились?

– Под Самарой.

– Точнее?

– Деревня Максимовка.

– Национальность?

– Русский.

Иван Васильевич чувствовал, что Бураков волнуется, но держит себя хорошо и вопросы задает спокойным, ровным голосом. Арестованный отвечал вяло, почти равнодушно. Видимо, он был подготовлен к такому повороту своей судьбы и успел заранее примириться. «Знал, на что идет», – решил подполковник.

– Где вы жили до войны?

– В Ленинграде.

– А как переехали в Ленинград?

– Это долгая история.

– Ничего, у нас времени хватит.

– Приехал учиться и остался совсем.

– Расскажите, пожалуйста, подробней.

Арестованный начал рассказ о том, как в первые годы революции он приехал в Питер учиться. Раскрывалась биография обыкновенного человека, жившего для того, чтобы жить без особых стремлений, увлечений, идей. Прожил день – и хорошо. В этой жизни были и радости. О них арестованный вспоминал с явным удовольствием, и по всему было видно, что говорил правду. Заминка произошла под конец.

– Где вы работали перед войной?

– Все там же.

– Вас призвали в армию?

– Нет. Я, как говорится, доходягой* был. Списали по актировке*.

Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил на это никакого внимания.

– А чем вы больны? – спросил Бураков прежним тоном.

– А я точно не знаю.

– Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.

– А так ли, не так, все равно вы не верите! – сказал вдруг с раздражением арестованный.

– Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы говорите, но хочу уточнить, чтобы поверили и судьи. Если вы считаете, что следователь заинтересован приписать вам поступки, которых вы не совершили, то ошибаетесь. Мы заинтересованы только в одном: узнать правду. Если вы этого тоже хотите, то наши интересы совпадают.

Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.

– Если вы не хотите говорить, – продолжал серьезно Бураков, – это ваше дело, но тогда остается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?

– Да.

– Что вы там делали?

– Рыбу ловил.

– Какую?

– Какая попадется.

– Поймали что-нибудь?

– Не успел. Я только что приехал.

– Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?

– Испугался.

– Чего?

– Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.

– Как оказался бумажник в воде?

– Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.

– Где вы взяли лодку?

– У товарища.

– Как его фамилия?

Арестованный задумался и снова сказал с горечью:

– А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.

– Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия вашего товарища, который дал вам лодку?

– Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.

– За что?

– А за что вы меня посадили?

Допрос затягивался.

Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. «Доходяга» и «списать по актировке» – типично тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально, и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.

– Сделаем перерыв, – сказал Иван Васильевич, поднимаясь. – Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.