Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 30

Один… восемь… двенадцать…

Новая минута. Новый отсчет перед тем, как протянуть руку и медленно коснуться костяшками пальцев бледной щеки. И тут же вздрогнуть, когда это прикосновение взорвалось на коже тысячами фейерверков.

Тридцать четыре… Тридцать пять… сорок…

Сдаться… Сдаться окончательно, рывком притянув ее к себе и зарывшись пятерней в водопад волос, потерявшись в аромате ее кожи. Глубокими вдохами впитывать его в себя, прижимая сильнее к груди, слыша, как понеслось вскачь ее сердце. В унисон с моим. Словно одно у нас обоих.

Не отстраняясь, выдохнуть в волосы всего один вопрос:

— Зачем?

Мне хотелось его убить. Мне хотелось впиться в его черную рубашку и кричать, просто орать и смотреть ему в глаза. Кричать без слов. Кричать так, как кричит кто-то, когда ему ампутируют конечности… потому что я пришла сюда ампутировать его из моего сердца… и себя. Когда Ник поймет, зачем я это сделала, он меня уничтожит. И мне нужно, чтобы он это понял намного позже. А значит, что я не стану кричать, я не стану убивать его словами, я не стану бить его, как мне хотелось бы, и резать лезвиями обвинений. Потому что сейчас я ненавидела его так сильно, как не ненавидела за всю нашу совместную жизнь. В это самое мгновение, когда поняла, как безумно соскучилась по нему, как не представляю своей жизни без него, как мне отчаянно больно осознавать, что все у нас какими-то урывками. Жизнь урывками, счастье урывками, любовь… осколками. И один острее другого. Режут, рвут, вспарывают, и никогда не спокойно, никогда нет того самого глубоко счастья, которым живут другие. За это я Ника ненавидела сейчас — за то, что не могу быть с ним счастлива. И я больше не хочу знать, что это обстоятельства, что это чертова судьба. Это он такой.

Видела этот блеск безумия в его глазах и саму трясти начинало. Этот взгляд дикий и голодный. Он полыхал красными вспышками посреди ярко-синей нежности, и Ник не играл сейчас. Я видела, что не играл.

Но ведь это ничего не меняло. Он по-прежнему вершитель — убийца моих собратьев, он по-прежнему проклятый нейтрал, который назначил награду за мою голову, и он по-прежнему безумно мною любим.

Есть вещи, которые невозможно простить. И я не могла ему простить его выбор. Потому что он его сделал. Потому что ни меня, ни наших детей там в приоритете не было. И я вынуждена играть. ЕМУ. Играть влюбленную и готовую на все женщину, чтобы спасти НАШЕГО сына. От него же. Я не знаю, как мы до этого докатились… да и знание тоже ничего не изменило бы.

И в тоже время где-то глубоко внутри сковырнуло тоской и отчаянным чувством наслаждения вдыхать его запах. Чувствовать его руки на себе, слышать голос, слышать, как колотится его сердце, как ускоряются удары о ребра под моей щекой. Вскинула руки и обняла в ответ, отстраняясь, глядя прямо в глаза.

— Потому что невыносимо хотела тебя увидеть. Потому что истосковалась по тебе, — сама нашла его губы. подавляя протест, рвущийся изнутри, — потому что каждая секунда без тебя превратилась в пытку.

Лжет. Знаю, что лжет. И она понимает, что я знаю это. Не просто увидеть. Упрекнуть. Задать вопросы, которые в глазах ее видел. Вопросы, которые сам бы на ее месте задавал. От которых бы выворачивало наизнанку меня самого на ее месте. Услышать ответы, которые бы заставили поверить, заставили бы исчезнуть всполохи злости, вспыхивающие на дне взгляда, когда вскинула голову и посмотрела мне в лицо. Хочет скрыть их, но за это время я научился читать ее чувства лучше своих. Но сейчас это все не имело значения. Не тогда, когда вжимал ее в себя, когда подрагивала каждая клетка тела от бешеного удовольствия ощущать ее настолько близко. После того, как едва не потерял… едва не обезумел от мысли, что никогда больше, малыш…

— Я чувствую твой запах среди сотен запахов, витающих в этом лесу. Я слышу твое дыхание там, где сама природа перестала дышать, склонив голову перед отрядом моих убийц. Твое присутствие… я ощущаю его кожей… даже если меня лишат зрения, обоняния и слуха, достаточно одного сантиметра моей кожи, чтобы ощутить тебя рядом… или сдохнуть окончательно, почувствовав вместо тебя пустоту, Марианна, — большим пальцем по ее подбородку, по полным приоткрытым губам, — я чувствую, когда ты лжешь мне, малыш. Я чувствую это. Сейчас.

Я смотрю в его глаза и чувствую, как погружаюсь в эту бездну. Нет, не добровольно. Он меня в нее тянет, насильно. И вся моя уверенность разбивается на осколки на дне его глаз. Я знала его разным… знала, когда он лжет и когда играет со мной. И я не могла понять почему не чувствую сейчас игры… лжи, лицемерия. Почему меня начинает трясти вместе с ним и хочется с диким воплем сдавить его в объятиях. Я просто хочу, чтобы все исчезло. Хочу жить. Носить нашего ребенка рядом с ним, смотреть по утрам в его глаза, чувствовать его руку в своей каждый день, спать у него на груди, слышать каждый день его голос. Божееее. Я хочу так мало… так обыденно и банально мало, я хочу то, что есть даже у самых невзрачных смертных женщин, и даже это оказывается невозможно с ним.

И мне так страшно. Я боюсь, что проговорюсь… Боже. Неужели я больше ему не доверяю? Наверное, это самое страшное, что могло произойти с нами, Ник.

— Лгу… я тебе лгу. Мне хочется орать от боли. Мне хочется ударить тебя. Мне хочется понять почему? И я боюсь, что у меня больше не будет этого шанса увидеть тебя вот так. Что ты наделал, Ник? — простонала ему в губы, — В какое адское пекло ты влез на этот раз?

— Почему в этот раз?

Продолжая ласкать пальцами ее лицо, понимая, что это какая-то странная одержимость — нездоровое желание до боли в руках трогать ее кожу, не потерять ни секунды из отведенных нам наедине в этом домике.

— Почему в этот, маленькая? Я стал нейтралом почти шесть лет назад. И еще не придумано ни одного способа переродиться в себя обратно.

Поцелуем в горячие губы, чувствуя, как ведет от ее вкуса, и, оторвавшись, прошептать, приникнув к ее лбу своим и продолжая лихорадочно гладить идеальные скулы.

— Нейтралы либо несут свою службу вечно, либо их уничтожают. Вы вытребовали наши жизни у Курда, — нервно рассмеялся, прижав ее голову к себе и проводя ладонью по мягким локонам волос, — а он обманул вас. Потому что моя принадлежит не ему. Не ему и распоряжаться ей.

Отстранить ее от себя, вглядываясь в потемневшие от отчаяния зрачки, ощущая, как дрожит в моих руках:

— Я не могу отказаться. Не могу позволить уничтожить себя. Тогда я не смогу защитить вас, малыш. Понимаешь?

— Ты вспомнил? — впиться ногтями ему в плечи, — Ты вспомнил, что с нами было в этом проклятом лесу? Ты вспомнил, как мы там умирали?

И я сорвалась. Я уже не могла остановиться. Он сорвал меня. Он выбил почву из-под ног этой искренностью. Неожиданной. Такой уродливо отвратительной искренностью… потому что я ждала ложь. Потому что я успела в нем усомниться, и сейчас меня начало лихорадить от понимания, что я не знаю кому мне верить… не знаю.

Покачал отрицательно головой, зная, что в следующую секунду эта надежда, появившаяся на дне ее глаз, разобьется вдребезги о разочарование.

— Я не вспомнил… но я знаю, что тогда произошло. И какой ценой нас выносили оттуда. И я не хочу этого дежавю для тебя, понимаешь? У меня есть план, Марианна. Но мне нужно время. Время и ваше доверие. Твое и их. Их всех. И нашего сына.

Кивок в сторону двери.

— Этот упрямец здесь. Недалеко. Но я не могу найти его. И я… — замолчал. Не смог сказать, что боюсь. До жути боюсь, что его обнаружит кто-то другой. Не я. Ее и без этого колотит так, что у меня руки, сжимающие ее, дрожат вместе с ней.

— Я в любом случае не позволю никому навредить Сэму. Но я не хочу, чтобы его выходка стоила жизни кому-то из вас.