Ловцы желаний - Сельдемешев Михаил - Страница 11

— Если бы все зависело только от меня! — Начальник вздохнул, встал и подошел к окну, заложив руки за спину. — Эти сволочи нас подгоняют, губят людей, а мы даже не знаем — кто они такие? С меня спросят со дня на день — что отвечать? Демон Окаменелости?

— Окаменения, — поправил я.

От взгляда обернувшегося Юрковского мне стало неловко.

— Один точно известен — Можицкий, — уверенно заявил Алфимов.

— Этот клоун меня волнует меньше всего, — начальник вернулся на место. — Отыщите второго, Алфимов, пока он не отправил всех наших людей к праотцам. Мне вас рекомендовали как толкового офицера. Поспешите, господа…

Юрковский начал кашлять и махнул нам, что больше нас не задерживает.

— Вы продолжайте выслушивать Можицкого, — произнес Алфимов, когда мы вышли из кабинета. — Постарайтесь все записывать, подмечать. Вам еще не перестало казаться, будто он прикидывается?

— Как ни жестоко развиваются события, но все еще смею утверждать, — кивнул я. — Хотя безумие с каждым разом изображает все лучше.

— Опыта набирается, собака, — выругался Алфимов. — Я к нему ходить не буду, займусь расспросами людей, еще кое-что выясню. Есть у меня несколько идей на сей счет. Посмотрим, кто кого еще оболванит.

Николай заспешил исполнять задуманное, а я направился к Можицкому.

— Он обещал, что жертв будет много, — сообщил узник. — Но я заявил, что не желаю быть провозвестником смерти. Просил избрать кого-нибудь другого вместо меня, но демон рассердился. Сказал, чем сильнее я буду сопротивляться, тем хуже придется людям.

Можицкий сидел на краю нар, опустив голову, изъяснялся негромко.

— Вы не спрашивали, почему умерли именно эти люди? — поинтересовался я.

— Что бы я ни спрашивал, ответов никогда не дается, — ответил он. — Сегодня он говорил о следующей жертве.

Я сел за стол и приготовился писать.

— Ангел сидит на плече его, — приступил Можицкий к пересказу. — Спас ангел и доблести знак от смерти летящей, но не избегнуть камня давящего. Старался запомнить слово в слово, Яков Михайлович.

Когда я отдавал бумагу с описанием Алфимову, то не верил, что Николай отыщет следующего несчастного до того, как начнутся судороги и потекут кровавые слезы. Тем не менее солдат был обнаружен. По крайней мере, Алфимов утверждал, что нашел кого надо. У солдата на плече была татуировка ангела (многие неоднократно видели ее в бане), а служа на Кавказе, он чудом избежал пули, попавшей в медаль. На груди солдата остался шрам, и сам он неоднократно рассказывал об этом сослуживцам.

С утра у солдата как будто болел живот. Первым делом я промыл ему желудок. Жара еще не было. Алфимов все это время расспрашивал — что тот ел вчера и сегодня. Питался солдат как обычно, вместе со всеми. Никто его ничем особенным не угощал.

— Я же не захвораю, доктор? — с надеждой вопрошал солдат. — Нельзя мне, семья у меня, никак нельзя. В бою выжил, неужто здесь погибель найду? Что за напасть такая происходит?

Мы с Алфимовым не знали, что ответить. Ложился спать солдат в нормальном состоянии, если не считать взволнованности. Утром мне сообщили, что у него несколько поднялась температура. Я решил зайти в лазарет сразу после визита к начальнику, куда был вызван.

Помимо Юрковского здесь присутствовал священнослужитель.

— Отец Димитрий, — представил его Николай Кондратьевич. — Прислан для освящения камеры Можицкого. — Начальник тюрьмы выглядел не очень довольным. — В ответ на мою депешу о происходящих здесь беспорядках. Яков Михайлович, проводите батюшку до места.

Я жестом пригласил отца Димитрия к выходу.

— Да, и еще, — окликнул меня Юрковский. — Из города доктор Госс прибыл для содействия. Слыхали о таком?

— Виделись раньше, кажется, — припомнил я.

— Он в лазарете, того солдата сейчас осматривает. Надо будет вам перетолковать с ним потом.

В присутствии меня и часового отец Димитрий окропил камеру святой водой и перечитал несколько молитв. В нужные моменты мы с часовым крестились.

Можицкий все это время сидел, забившись в угол и загнанно оттуда взирая на происходящее.

— Бес сидит в тебе, сын мой, — пробасил вскоре отец Димитрий. — Креста святого чураешься, душа грехом преполнена. Изыди, нечистый, изыди из раба божьего! Очисти, отец небесный, душу неприкаянную! — После чего так проникновенно запел, что проняло всех присутствовавших.

— Что теперь, батюшка? — спросил я его, когда церемония окончилась и мы вышли в коридор.

— Читать молитвы, — ответил он. — Все в руках господних.

Я попросил часового проводить батюшку до его кареты, а сам быстро пошел в лазарет.

Доктор Госс осматривал солдата, заглядывая ему в глаза. Тот был бледен. Мы поприветствовали друг друга.

— Уже начинается озноб и легкая дрожь, — сообщил Госс. — Я сделал кровопускание. Через глаза еще не шла. Признаться, никогда не доводилось видеть такого.

«Скоро увидите», — невесело подумал я, а вслух произнес: — Не думали перевезти его в город?

— А смысл? — пожал плечами Госс. — Пока доедем, пока примут, зарегистрируют — помрет солдатик.

Тот, о ком говорили, переводил обреченный взгляд с одного лекаря на другого, не в силах ничего поделать. Я не мог смотреть ему в глаза.

— А хина у вас имеется? — поинтересовался Госс.

— Да, но…

Договорить я не успел. Солдат вскрикнул и повалился на кровать. Тело его затряслось, из уголков глаз выкатились алые струйки. Через какое-то время все было кончено. Герой, прошедший войну и отмеченный наградами, бездыханно лежал, уставившись остекленевшими глазами в потолок. А тот, кто его убил, разгуливал где-то неподалеку.

Когда спустя несколько часов я зашел к начальнику, Алфимов был там. Они что-то оживленно обсуждали.

— Хорошо, что зашли, — бросил Юрковский, увидев меня.

— Уже трое, — вымолвил я упавшим голосом.

— Слыхали, — вздохнул Юрковский. — Можицкий себе только что язык отнял.

— Что? — Глаза мои округлились. — Каким образом?

— Откусил, шельма, — пояснил Алфимов. — И передал с нетронутым ужином. Еще вот это вам просил доставить, — Николай подал мне сложенный вчетверо листок, подписанный «доктору Савичеву».

Я бегло пробежался по строчкам.

— Пишет, что не желает больше приносить горе своими словами, — произнес я после прочтения.

— Да знаем, читали, — махнул рукой начальник.

— Что с ним сейчас? — поинтересовался я.

— Госс с ним занимается, — ответил Алфимов.

Я нервно заходил по кабинету.

— Это все совершенно запутывает, — заговорил я сам с собой. Обратив внимание, что от меня ждут объяснений, продолжил: — Можицкий не мог притворяться, он и в самом деле слышал голоса. Понимаете, он мог запросто умереть от болевого шока!

— Ваша версия не укладывается в наше понимание, — обеспокоенно произнес Алфимов. — Никто не возьмет в сообщники душевнобольного…

— Я не сказал, что он душевнобольной! — возразил я. — Он слышит голоса в голове.

— Что-то я не возьму в толк, — не понял Юрковский. — В чем разница?

Алфимов тоже непонимающе воззрился на меня.

— Вдруг у Можицкого способность предугадывать несчастья, которые происходят у нас в последние дни? — попытался пояснить я.

— Если допустить подобное, — отреагировал Алфимов, — то придется признать, что людей убивает Демон Окаменения.

— Не упрощайте, Николай! — взвинтился я.

В этот момент в кабинет заглянул доктор Госс:

— Яков Михайлович! Арестант вас к себе требует.

— Может, адъютанта ему еще выделим? — вознегодовал Юрковский.

— Как он? — поинтересовался я у Госса.

— Рану я присыпал, — ответил тот. — Очень возбужден, все время вашу фамилию пишет и в нас бумажки швыряет.

Юрковский недовольно покачал головой.

Можицкий выглядел неважно. Как только я появился, он сразу пересел за стол и начал писать. Заканчивая очередную мысль, подавал листки мне.