Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Терри Тери - Расколотая Расколотая

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Расколотая - Терри Тери - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

Возможно, она пришла узнать, что случилось с Беном, что такого я сделала. А может, собирается рассказать маме, что я была там перед тем, как его забрали лордеры. Воспоминания болезненной вспышкой ослепляют мозг: Бен в агонии, стук в дверь, когда неожиданно вернулась его мама. Я сказала ей, что нашла его с уже сорванным «Лево» и...

Стук в дверь. Ей пришлось отпереть дверь, чтобы войти. Я сказала ей, что обнаружила его уже таким, но она не могла не понять, что я соврала. Иначе как бы дверь оказалась запертой, когда она пришла?

Ей открывают, и до меня доносится невнятное бормотание.

Мне нужно знать.

Я на цыпочках крадусь по комнате, выхожу на лестницу, потом как можно тише, по одному шажку, начинаю спускаться. Прислушиваюсь.

Слышен тихий свист чайника, приглушенные голоса на кухне. Еще шажок, еще.

Что-то касается моей ноги, и я вздрагиваю, едва не вскрикиваю, пока до меня не доходит, что это Себастиан. Он трется о ноги, мурлычет.

«Пожалуйста, тише», — мысленно молю я. Наклоняюсь, чтобы почесать его за ушами, но при этом ударяюсь локтем о высокий стол.

Замираю, затаив дыхание. Шаги приближаются! Ныряю в темный кабинет напротив.

— Это всего лишь кот, — слышу я мамин голос, затем какое-то движение, тихое «мяу». Шаги удаляются обратно в кухню, потом со щелчком закрывается дверь. Я прокрадываюсь назад в коридор, чтобы послушать.

— Сожалею насчет Бена, — говорит мама. До меня доносятся звуки отодвигаемых стульев. — Но вам не следовало приходить сюда.

— Пожалуйста, вы должны помочь.

— Не понимаю. Как именно?

— Мы испробовали все, чтобы узнать, что с ним случилось. Все. Нам ничего не говорят. Я подумала, вы могли бы... — Голос ее стихает.

У мамы есть связи. Политические. Отец ее, до того, как его убили, был премьер-министром с лордеровской стороны Коалиции. Может ли она помочь? Я жадно прислушиваюсь.

— Мне очень жаль. Я уже пыталась — ради Кайлы, — но словно в стену уткнулась. Так ничего и не выяснила.

— Я просто не знаю, куда еще обратиться. — До меня доносятся ее тихие всхлипывания. Она плачет. Мама Бена плачет.

— Послушайте меня. Ради вашей же пользы вы должны прекратить расспросы. По крайней мере пока.

Я понимаю, что это глупо и бессмысленно, но ничего не могу с собой поделать: к глазам подступают слезы, в горле встает ком.

Мама пыталась узнать, что случилось с Беном. Ради меня. Она не рассказывала мне, потому что так ничего и не узнала. Она сильно рисковала, так как расспросы обо всем том, что имеет отношение к лордерам, опасны. Смертельно опасны.

Да и мама Бена сейчас рискует не меньше!

Когда они начинают прощаться, я тихо ретируюсь в свою комнату. Облегчение от того, что мама Бена не рассказала моей, как нашла меня тогда с Беном, смешивается с печалью. Она испытывает то же, что и я: чувство потери.

Бен был их сыном больше трех лет, с тех самых пор, как его память стерли. Он рассказывал мне, что они были близки. Меня так и тянет побежать к ней, разделить с ней эту боль, но я не осмеливаюсь.

Крепко обнимаю себя руками. Бен. Шепчу его имя, но ответить он не может. Боль, словно удар кулаком в живот, заставляет согнуться. Я чувствую себя разбившейся на миллион кусочков. Раньше мне пришлось бы любой ценой пресечь в себе подобные чувства, иначе мой «Лево» тотчас же вырубил бы меня. Теперь же, когда он не работает, боль столь острая, что я хватаю ртом воздух. Как операция без наркоза: я будто чувствую где-то глубоко внутри лезвие ножа.

Бена нет. Несмотря на путаные обрывки воспоминаний, теперь мой мозг работает уже лучше. Бен исчез и больше никогда не вернется. Даже если он выжил после того, как срезал свой «Лево», лордеры ни за что бы не оставили его в живых. С воспоминаниями приходит осознание: те, кого лордеры забирают, уже не возвращаются. Это понимание столь болезненно, что хочется оттолкнуть его, спрятаться от него. Но память о Бене — это то, что я должна сохранить. Эта боль — все, что у меня от него осталось.

Его мама выходит из дверей минутой позже. Какое-то время она просто сидит в машине, сгорбившись над рулем, и лишь затем запускает двигатель. Когда она отъезжает, начинает накрапывать дождь.

После ее отъезда я настежь открываю окно, высовываюсь и протягиваю руки в ночь. Холодные капли падают на кожу вместе с горячими слезами.

Дождь. В нем есть что-то важное, что-то брезжит в сознании, потом ускользает прочь.

 ГЛАВА 4

Я склоняюсь над своим рисунком, рука — правая рука — неистово порхает над листком, рисуя листья, ветки. Новый учитель рисования, которого, наконец, нашла школа, не внушает ни опасности, ни вдохновения. Никакой. И в подметки не годится Джинелли, которого заменяет. Но пока я могу рисовать что угодно, пусть даже просто деревья, как велено, мне наплевать, что он скучный и пресный.

Ходит по классу, время от времени делая вежливые замечания, потом останавливается за моим плечом, изрекает «хмм... хмм... интересно» и идет дальше.

Я смотрю на свой листок. Целый лес злобных деревьев, и в тени под ними какая-то темная фигура с глазами.

Как бы воспринял это Джинелли? Он сказал бы: притормози, прояви больше старания, и был бы прав. Но такая необузданность ему бы тоже понравилась.

Начинаю заново, умиротворенная скрипом угля по бумаге. Деревья уже не такие злобные,

и теперь уже сам Джинелли смотрит из их тени. Никто, кроме меня, не узнал бы его тут: мне известно, что бывает, когда рисуешь пропавших, вроде него. Нет, я рисую его таким, каким, мне кажется, он мог быть — молодым человеком, скрывающимся в наброске. Не стариком, которого утащили лордеры.

Час спустя сканирую свою карточку у дверей в класс для самоподготовки и вхожу. Направляюсь к заднему ряду...

— Кайла?

Я останавливаюсь. Этот голос... здесь? В нерешительности оборачиваюсь. Нико стоит, прислонившись к учительскому столу. Улыбается медленной, ленивой улыбкой.

— Надеюсь, тебе сегодня лучше.

— Да, спасибо, сэр, — отвечаю я, поворачиваюсь и умудряюсь дойти до задней парты, не споткнувшись.

Его присутствие в качестве скучающего дежурного учителя, который следит, чтобы мы занимались молча, не должно было удивить. Они все время меняются, так что рано или поздно должна была настать и очередь Нико. Тем не менее я не ожидала столкнуться с ним так скоро и теперь сижу несколько минут, держа руки на коленях, пока они не перестают дрожать.

Открываю домашнее задание по алгебре — его я делаю обычно без труда, так что и притворяться особенно не приходится. Сижу, смотрю на страницу, не забыв взять ручку в правую руку.

На столе перед Нико стопка тетрадей на проверку, однако я вижу, что он притворяется так же, как и я, а сам то и дело поглядывает в мою сторону. Разумеется, я бы не знала этого, если бы сама не наблюдала за ним.

Я вздыхаю и пытаюсь решить уравнение с переменными, но цифры расплываются, не слушаются, а мысли скачут туда и сюда. Рассеянно вожу ручкой по краям листа, потом рисую цветочные узоры вокруг даты, которую, как обычно, проставила вверху.

Вдруг взгляд мой отчетливо фокусируется на цифрах: 3.11. Третье ноября. И в следующий миг очередной кусочек пазла с почти слышным щелчком становится на место: сегодня мой день рождения. Я родилась в этот день семнадцать лет назад, но я единственная, кто это знает.

По рукам пробегают мурашки. Мне известна дата моего настоящего дня рождения, а не та, которую назначили в больнице, когда изменили мою личность, украли мое прошлое.

Мой день рождения? Я мысленно прощупываю эту фразу со всех сторон, но не нахожу больше ничего. Ни тортов, ни вечеринок, ни подарков. Одна только дата. Воспоминаний, которые должны были бы ей сопутствовать, нет. И все же я чувствую, что в глубинах моего мозга таится еще много всего такого, что я могла бы узнать, если бы копнула поглубже.

Некоторые из вернувшихся воспоминаний — просто голые факты, словно я прочла досье на