Герой ее романа - Рой Олег - Страница 5

– Мама, тебе хорошо так говорить, тебе с папой повезло, – устало возражала Алина. – Ты за ним всю жизнь живешь, как за каменной стеной, и горя не знаешь. Но сейчас-то мужчины совсем другие! И время не такое, как раньше. Вот ту же Киру послушать, что про первого ее мужа, что про второго… Не то что замуж, из дома выходить и видеть мужчин – и то не захочешь.

– Мало ли что рассказывает Кира! – парировала мать. Доев печенье, она взяла новое. – И потом, ей хотя бы есть о чем рассказать. А у тебя весь жизненный опыт этот… как его… слово еще такое ваше, современное… Вспомнила – виртуальный. Вот именно. Когда мне было двадцать восемь, я уже пять лет как была замужем за твоим отцом, три года как тебя воспитывала. А ты все работаешь и работаешь, то над книгами своими сидишь, то по всяким встречам с читателями, презентациям, интервью и съемкам мотаешься, света белого не видишь. А работать должен мужчина, в то время как женская обязанность – хранить тепло семейного очага, растить детей. А ты вот даже праздники со своей Кирой проводишь. Неужели ты решила оставить меня без внуков? Я так мечтаю понянчить малышей, пока еще не совсем старая, пока есть силы. А то ведь так, не дай бог, и помру, не дождавшись внучат.

В этом месте Софья Альфредовна театрально промокнула кружевным батистовым платочком уголки глаз – очень осторожно, чтобы не смазать косметику. Разговоры о смерти были, конечно, чистым шантажом, потому что даже стареть Софья Альфредовна не собиралась. Ее стремление быть моложе своих лет проявлялось во всем: в модной прическе с идеально уложенными золотистыми локонами, в губной помаде с перламутровым блеском, в стильной одежде, обтягивающей фигуру, сохранившую стройность, но, к сожалению, утратившую былую грацию.

– Ну, мама, хватит уже, – безнадежно отмахнулась Алина.

– Нет, не хватит! Я только начала! – недовольно проговорила Софья Альфредовна. Она решительно отодвинула от себя вазочку с печеньем (все-таки ужасный вред фигуре) и кивнула на стеллаж. – Эти твои книги – не что иное, как косметика для души! Только учти: пудрой можно скрыть недостатки кожи, но нельзя запудрить ею собственную жизнь! Это все твой отец виноват, прости господи! Баловал тебя, потакал тебе во всем: ах, Алиночка, ах, она у нас талант! Но ты помнишь, что даже он был против того, чтобы ты становилась писательницей. Но ты же у нас самая умная! Ты родителей не послушалась, сделала все по-своему. И что из этого вышло? Вот, послушай… – Мама сняла с полки книгу, открыла ее и зачитала первую попавшуюся страницу: – «Он был похож на летний день, который хочется испить до дна. С этим мужчиной я была готова отправиться на край света, растить и воспитывать наших детей, заботиться о нем, наполняя его существование своей заботой, как солнце наполняет жизнью редкий цветок…»

– Тебе не нравится, как это написано? – напряглась Алина. – Думаешь, слишком банальный образ?

– Да я не о том! – воскликнула мать. – Алиночка, солнышко мое, ну сколько можно переносить чувства на бумагу? Очнись, детка моя! Начни жить реальной жизнью! Люби и наполняй своей заботой настоящего, живого мужчину, а не выдуманных персонажей! Сейчас, в Новый год, как раз подходящее время все изменить!

– Я даю людям надежду, – возразила Алина и, подойдя к елке, дотронулась до вышитого сердечка.

– Да кому она нужна, эта надежда! Что она даст? Можно подумать, от этих твоих книг у кого-то что-то изменится. Все мужчины станут такими идеальными, как твои герои, а все одинокие женщины встретят долгожданную любовь… Смешно, честное слово. Ты просто сочиняешь добрые сказки… Для других и для самой себя, – мама горестно вздохнула.

– А что плохого в сказках? Между прочим, когда люди вырастают, они не перестают их любить, а просто начинают стесняться этого и тщательно скрывают.

Алину не обижало ироническое отношение матери к ее творчеству. Она привыкла, что далеко не всем людям дано наслаждаться красотой описаний и гаммой изысканных чувств, которые переживали ее персонажи. Разумеется, далеко не все читатели мира были в восторге от книг Алины Белкиной. Некоторым они оказались не по вкусу, и такие люди не стеснялись говорить и писать об этом. Особенно доставалось Алине и ее романам в Интернете. Кое-кто откровенно смеялся, и иногда очень зло, над стилем Белкиной, называл ее произведения «розовыми соплями», «книжонками для домохозяек», «чтивом для дурочек» или другими столь же неприятными словами. Алина научилась игнорировать такие отзывы, быть выше их, просто не замечать – ну чем она может помочь людям, напрочь лишенным чувства прекрасного? Да ничем.

Но вот подобные разговоры с мамой ее раздражали. И особенно потому, что Алина никак не могла взять в толк, зачем, собственно, маме внуки. Все равно та не будет сидеть дома и нянчиться с ними. У мамы и своих дел невпроворот – то портниха, то маникюрша, то массаж, то спа, то выставка на Крымском Валу, то премьера во МХАТе… Но главное заключалось даже не в этом.

Софья Альфредовна разговаривала с дочерью так, точно у дверей Алины дневала и ночевала длинная очередь поклонников, сплошь состоящая из звезд и олигархов. А капризная разборчивая невеста упорно не желала выбрать из этого блестящего ряда подходящую кандидатуру, и мама ее осуждала. Ну да, плохо, когда сама не знаешь, чего хочешь, но еще хуже, когда это за тебя знают другие. Однако тут совсем другой случай! Потому что Алина оказалась бы ничуть не против завести счастливый роман в жизни, а не только в воображении, – но что-то у нее никак не получалось…

Как-то так выходило, что Алина с поистине роковым постоянством выбирала не тех мужчин. Все объекты ее влюбленностей чем-то напоминали ту эстрадную звезду, которой был посвящен розовый дневник двенадцатилетней девочки – все такие же потрясающие, недоступные, мало знакомые и потому минимум на две трети выдуманные. В подростковом возрасте Алине ничего не стоило влюбиться в персонажа фильма или книги, а то и вовсе в фотографию из журнала. Полгода она вздыхала по соседу из третьего подъезда, обладателю спортивной накачанной фигуры и спортивной же красной машины «Форд Мустанг», еще месяцев восемь – по старшему брату одноклассницы, студенту Художественной академии, которого Алина увидела только один раз – на дне рождения этой самой одноклассницы, и так далее. С каждым из них она переживала яркий роман – с красноречивыми взглядами, поэтическими признаниями, пылкими страстями, ревностью, бурными объяснениями и драматическими разрывами. Но, разумеется, все эти романы разворачивались только в ее воображении. В реальности ни один из объектов ее пылких страстей не догадывался о ее чувствах. А порой даже вообще не знал о ее существовании.

Первым осязаемым, из плоти и крови, возлюбленным стал известный телеведущий. Семнадцатилетняя первокурсница Алина уже давно восхищалась его творчеством и была потрясена, когда узнала, что очередной друг матери Киры, журналист, пишущий о кино и телевидении, будет на днях брать у него интервью. Девушка упросила, буквально умолила его взять ее с собой. И когда, робко следуя за журналистом, вошла в шикарный дом телевизионщика и увидела своего кумира «живьем», то от волнения забыла даже собственное имя. Видимо, все обуревающие ее чувства настолько ярко отразились на хорошеньком личике юной Алины, что ведущий не сумел (ну, или не захотел) остаться равнодушным. Правда, его интереса к ней хватило меньше чем на месяц – но это был чуть ли не самый яркий и насыщенный месяц в жизни (в реальной жизни, если говорить точнее) Алины Белкиной.

За это время она открыла для себя интимную сторону отношений мужчины и женщины, за это же время поняла, что роман с подобным человеком предоставляет ей небогатый выбор: или съездить на оптовый склад и закупить несколько ящиков бумажных носовых платков, или сжать свою душу в кулак и научиться спокойно жить от последнего секса до следующего телефонного звонка, ни о чем не думая, не тревожась и не переживая. Но так жить Алина совершенно не умела, и потому носовых платков, которыми она весь этот месяц вытирала слезы, было изведено немало. Наверно, их хватило бы, чтобы выложить поле как минимум двух, а то и трех крупных стадионов.