Гибель Петрограда
(Фантастика Серебряного века. Том XII) - Толстой Алексей Николаевич - Страница 12

Сторож остановился и с явным любопытством повернулся ко мне.

— Вот вам на память о моем сегодняшнем посещении сада, — протянул я ему отделенную от пачки кредитку и застыл в нетерпеливом ожидании. «А, — вдруг, я галлюцинирую?» — мелькала тревожная мысль.

Сторож замялся, с недоумением глядя то на мое лицо, то на руку. Отчаянная минута! Но потом потянулась и его рука, взяла бумажку, но сам он стоял в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

— А вы, барин, не ошиблись? — спросил он, наконец, после некоторого колебания. — Ведь это четвертная!..

— Нет, нет! — бросил я и чуть не бегом пустился к выходу, не слушая выражений горячей благодарности, несшейся за мной.

— Значит, так! Значил, так! — сверкала в моей голове радостная мысль и все существо мое наполнилось безумным, безудержным ликованием. — Я богат, я могу начать новую, счастливую жизнь. Люди — мои братья, милые, дорогие братья!..

Я летел по направлению к Невскому, летел с гордостью гранда Испании. На панели столкнулся с подмазанной девой, шепнувшей мне пару теплых слов.

— Вот вам, — сунул я ей в руку новую кредитку. — Не ходите сегодня на улицу, попразднуйте дома…

В первом же попавшемся магазине готового платья я преобразил свою внешность, а затем, с пакетами самых вкусных яств и питий, поспешил к своей старушке. Вечер был закончен грандиозным товарищеским ужином, причем я почти не ел и не пил, а хохотал до такой степени, что только после опьянения товарищи перестали беспокоиться за меня. Утром, но горькой иронии судьбы, меня разбудил посыльный из редакции «Смелого слова», вручивший пакет с письмом и сотней рублей денег.

«Дорогой Николай Петрович! — писал редактор. — Мне было крайне тяжело отказать вам вчера в авансе под повесть вашу „В сумерках жизни“, но я, несмотря на ваши упоминания о крайнем положении, действительно ничего не мол сделать в силу категорического распоряжения издателя не выдавал денег авторам-должникам до отработки долга. Вчера вечером мне пришлось с ним видеться и объясниться относительно именно вас, и он разрешил послать сто рублей, что и спешу с удовольствием исполнить. Пришлите расписочку».

Мало того. В тот же день я получил по почте извещение от издательства «Выгода» — куда я заходил перед этим в грустном стремлении получить хоть что-нибудь несколько раз — что по сделанному подсчету мне причитается получить за продажу книги моей около двухсот рублей… А за день до этого я нигде не мог достать рубля на пищу, несмотря на все усилии, и для прекращения мук голода имел только одно средство — смерть. И этого не случилось бы, если бы не чудо, если бы — я твердо верю в это — не талисман, воскресивший меня, уже почти умершего духом.

Впрочем, чудесного, как узнал я из газет в ближайшие же дни, в моем случайном обогащении ничего не было. Узнал я и моего таинственного незнакомца, погибшего под трамваем и тем осчастливившего меня. Это — известный всему веселящемуся Петербургу — обрусевший итальянец Альбини, автор многих авантюр и герой многих скандальных историй, особенно прославившийся столкновением с мужем престарелой графини N. Репутацией он пользовался очень громкой, и портреты его неоднократно печатались в бульварных петербургских газетах. Репортерское расследование после его смерти установило, что в последние дни он попал в историю, настолько неприятную для него, что должен был исчезнуть с горизонта петербургской жизни. Из квартиры своей, в роковой для него день, он должен был ретироваться очень поспешно и имел серьезные основания опасаться возвращения туда. Я же заключил на основании этих данных, что ввиду этого он и послал меня в загипнотизированном состоянии за оставленным в письменном столе бумажником. На другой день после события я нашел в своем кармане два ключа — один от внутреннего замка, а другой, французский, от наружной двери. Но ни дома, в котором жил Альбини, ни самого пребывания в его квартире, по возложенному на меня поручению, — я не помнил. Чары гипнотизма спали с меня именно в тот момент, когда сам гипнотизер мой перестал существовать. Тут уже его власть над моей волей прекратилась, но внушение забыть все, что я совершил по его поручению при его жизни — осталось. Разобраться со всем этим потом мне, разумеется, уже нетрудно было, но установить обстоятельства его гибели я так и не смог. Возможно, что он сам бросился под трамвай, раздумав искать спасения в бегстве или по каким-либо другим побуждениям; а возможно, что и случайно, по рассеянности, при нетерпеливом ожидании моего возвращения, попал туда. Но как бы то ни было, а бумажник его остался у меня, и я даже при всем желании возвратить его в надлежащие руки, — не мог. И я горевал об этом тогда, но теперь охотно вернул бы спасшие мою жизнь деньги. Для меня они теперь лишние. При их содействии я смог вернуться на настоящий писательский путь, бросить работу ради гонорара и заняться творчеством. Это и прибыльнее оказалось. Теперь я имею известность после моего последнего нашумевшего романа «Две дороги», имею и средства. Мало того, я счастлив.

Растраченное наполовину содержание бумажника Альбини я пополнил и теперь ищу случая проявить с ним такое же чудо, какое совершилось с самим мною. Впрочем, с самим бумажником, собственно, с рубиновой застежкой его, я едва ли в силах расстаться. Она является как бы ощутимым подтверждением чудесных свойств моего талисмана. Я даже склонен думать, что между камнями его и кольца есть какая-то таинственная связь… Все может быть. Я теперь суеверен. Саша оказалась права в своем пророчестве; и я счастлив, что не изменил своему обещанию, а быть может, поэтому именно и счастлив, что не изменил.

Елена Джунковская

СУДЬБА ИЛИ СЛУЧАЙ?

Чтобы отдохнуть от утомительной лазаретной работы и набраться новых впечатлений, мы, пользуясь свободным временем, отправились в буковый лес полюбоваться его стройными стволами, напоминающими античные колонны. Компания собралась большая.

Весело разговаривая, шутя и строя радужные планы на будущее, мы довольно медленно подвигались вперед.

Вдруг вдали показался аэроплан. Мы ускорили шаг, стараясь возможно быстрее укрыться в лесу, но нас остановил спокойный голос уполномоченного:

— Напрасно, господа!.. Говорят: от судьбы не уйдешь!.. Кроме того, жизнерадостное настроение, мечты о будущем — все это указывает на то, что в ближайшем времени вас не ждет опасность.

О! если бы судьба готовила вам смерть, то она давно бы лишила вас беспечного настроения и заменила бы его тяжелой, безотчетной тоской.

Я — старый моряк; за мою долгую, тревожную жизнь я вполне убедился, что судьба заботливо оберегает человека от горя и смерти, но, к сожалению, мы вечно, игнорируя все, самонадеянно идем вперед. Как часто, добиваясь какой-нибудь цели, мы встречаем на пути своем массу препятствий; это судьба говорит: «Повремени, тетерь тебе удач и не будет», но человек упрямо идет напролом и… большей частью гибнет.

Говоря о судьбе, я всегда вспоминаю случай, пережитый мною мичманом в первое заграничное плавание. Свою Службу я начал в Севастополе, но, пробыв там более года, я почти не видал города, так как все время был в плавании. Возвратясь как-то в Севастополь, я узнал, что три черноморских крейсера назначены идти через Константинополь в Грецию, а оттуда к берегам Франции и, соединившись там с балтийской эскадрой, совместно отправятся отдавать визит англичанам.

Продолжительное заграничное плавание представляло большой интерес. Нечего и говорить, что каждый мичман желал бы попасть в список офицеров, отправляющихся в Англию, но хлопотать о нас было некому, и мы, не надеясь на назначение, заметно приуныли. Я и, вероятно, все товарищи тайно завидовали моему другу Кнорингу, о котором хлопотала целая плеяда тетушек и кузин.

Мы слышали, что в штабе не хотели обращать внимание на протекцию, раздражались несколько раз, категорически отказывали дамам, но, в конце концов, все уладилось благополучно, и Кноринг добился назначения на крейсер «Терек».