Серебряные рельсы (сборник) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 19

Кошурников разжал трясущиеся губы.

– Это зависит от пороха.

– Не приставай! – сказал Алеша Косте. – Давайте, Михалыч, я сапоги вам стяну. Воду выльем.

Кошурников обсох немного у костра, и экспедиция тронулась дальше. Радость от того, что поднялся Костя, что сберегли плот, омрачалась погодой – дул сильный встречный ветер со снегом, который на широких плесах совсем останавливал плот. Пришлось потерять четыре дневных часа. Сидели на берегу, грелись. Снег так и не перестал до темноты.

Зима догоняла изыскателей. Кошурников чувствовал, что не сегодня-завтра реку забьет шугой. Как тогда быть? Об этом не хотелось даже думать. Но во время томительной стоянки так было трудно отогнать эти неприятные мысли! Чайку, что ли, вскипятить?..

– Медведь-то, – сказал Алеша. – Медведь-то еще не лег, бродит. Может, задержится зима?

– Наверняка. Первый признак, – сказал Кошурников.

«Вот дьявол Алешка! – восхитился он про себя. – Понимает, о чем я думаю. Да, медведь не лег, но скоро ляжет. А может быть, это шатун был? Только с чего бы тут шатуну взяться? Кто в этих местах мишку потревожит? Жалко, что Костя упустил первого медведя – поели бы сейчас медвежатинки! Алешка бы его срезал. Он и сохатого сегодня зацепил, хоть и далеко было».

– Михалыч! А какие вы еще приметы знаете?

– Вокруг солнца круги или дым столбом – к морозу. Собаки в снегу катаются – к метели. Но я больше летние приметы знаю…

– Ну, какие, например? – не отставал Алеша.

– А вот если птицы заливаются, как оркестр, или муравьи от муравейника далеко расползаются – к вёдру. – Кошурников обрадовался, что нашел тему. – Но для изыскателя важнее знать, когда непогоду можно ожидать. Тут много примет. Тайга шумит глухо, эхо не откликается, туман тянет по горам вверх, дым стелется. А лучше всего за живностью наблюдать. Жди ненастья, если мухи на землю садятся, птицы поют вяло, бурундук тревожно квохчет – старики говорят, нору ищет, чтобы от дождя спрятаться.

– Вот это, я понимаю, бюро прогнозов! – восхитился Костя. – Всего и не запомнишь. Я запишу.

– А если лагерем стоишь, – продолжал Кошурников, – то сделай себе еловый барометр.

– Что за барометр?

– Сруби нижний сук у сырой елки. Да подлиннее, метра этак в три. Комельком укрепи на лесине, а за тонким концом следи. К дождю сук будет распрямляться, а к хорошей погоде – наоборот. Надежный инструмент!..

«19 октября. Понедельник

12 часов. Устье речки Татарки, пикет 2191. Остановка из-за ветра, никак не дает плыть, дует с запада и на плесах останавливает плот. На карте указано ошибочно: тот перекат, из-за которого остановились вчера ночевать, был Петровским порогом. Утром я его просмотрел и решил вещи перенести, а плот спустить. Так и сделали. Петровский порог проплыли на плоту, чем сэкономили себе постройку целого плота. От Петровского порога до реки Татарки 11 перекатов. Перекаты проходимые, правда, три из них мелкие, плот задевает за камни, но проходит.

В карте нашей не полностью отражена ситуация, однако можно сказать, что с 1909 года до настоящего времени река не изменила своего русла. Заливаемая нижняя пойменная терраса заросла многовековой тайгой, что дает возможность трассировать по ней линию без особого укрепления берегов и регуляционных сооружений. Затруднения будут представлять мостовые переходы боковых притоков, так как они несут с собой много валунов и галечника, который будет загромождать отверстия.

В одном километре выше Татарки на берегу увидел сохатого. Журавлев стрелял, ранил, но, очевидно, легко – зверь ушел. Почти у самой Татарки через реку перебегал медведь, хорошо было видно, как он прыгал, а потом поплыл. Было далеко, стрелять нельзя.

Погода стоит плохая, С 16-го по 17-е всю ночь шел снег, с 17-го на 18-е тоже. Сегодня ночью снега не было, зато идет сейчас крупными хлопьями, со встречным ветром. Плыть нельзя. Просидели до 16 часов. Ветер полностью так и не стих. Поплыли искать себе ночлег. От реки Татарки прошли еще два переката, из которых второй очень мелкий, так что плот пройти не смог, пришлось опять лезть в воду, толкать стяжками. Это по счету четвертая ванна».

Когда застряли последний раз, спрыгнул в воду и Костя, уверяя, что чувствует себя великолепно. Однако его прогнали на плот, и там он сразу же зашелся в мучительном кашле. Обсушились только к полуночи, а Костю снова лечили таежным способом. Перед сном закурили тоненькие цигарки – табаку оставалось мало.

– Что день грядущий нам готовит? – спросил шутливо Кошурников, стараясь скрыть от Алеши тревогу за исход изысканий в районе главного Казырского порога.

– Грядущий день нам готовит Щеки, – сказал Журавлев. – Опасаетесь, Михалыч?

– На карте этот порог Стеной называется. Громов говорит: казырское пугало.

– Посмотрим.

– Любопытное, должно быть, это место! – Кошурников наклонился с картой к костру. – Но подсечь нашу работу может под корень.

Костя проснулся на рассвете, долго не мог просморкаться.

– Уже встали? – спросил он Кошурникова, который сидел у костра, повесив голову.

– А? Что? – очнулся начальник экспедиции. – Да я так, вздремнул малость. Как чувствуешь себя?

– И не ложились совсем?

– Костер палил, писал, пикеты считал по карте. Ты знаешь, сколько нам до жилья? Всего километров сто!

Отчалили на рассвете. Костя хватался за гребь, но Кошурников приказал ему стоять и считать шиверы. Здесь был очень шиверистый участок – двадцать четыре переката засек Костя до обеда. Потом изыскатели заметили, что река начала выпрямляться, воды в ней будто прибавилось.

– Набирает! – крикнул Кошурников, хлюпая гребью. – Гляди, как набирает!

Казыр действительно набирал силу. Загустел, напрягся, потащил плот быстрее. На поверхность воды стали выскакивать «глаза», упругие выпучины, на которых подкидывало плот. Вскоре увидели впереди темную каменную стену с рваными зазубринами наверху. Это были Щеки…

Подбили к берегу, в нетерпении двинулись к порогу. Река с шумом прорывалась в узкую кривую щель, высоко закидывая пену.

– Ну, дает! – уважительно проговорил Алеша. – Хана плоту.

– А давайте попробуем, – предложил Кошурников. – Где наша не пропадала! Засветло бы успеть…

Как и два дня назад, они разгрузили плот, протащили свободный конец троса на скалы. Все произошло в несколько секунд. Кошурникова с плотом швырнуло в одну сторону, потом в другую, сбило с ног плотным валом, вынесло за гранитную стену.

Он подбился к берегу, выцарапался на берег, опрокинувшись на спину, вылил из сапог воду. Греться и сушиться не захотел. Как бы это не выдать ребятам своего волнения? Сейчас должно было все решиться. А что, если все их муки зря?

– Полезли на террасу, – сказал. – Тут должна быть интересная горная ситуация.

Они стали карабкаться вверх, к небу.

Это запел Алеша. Голос у него был неважный, но Кошурникову от этой залихватской песенки сразу стало легче. Алешка определенно чувствовал, что творится на душе у начальника экспедиции. Кошурников очень устал, продрог, и ему было бы слишком тяжело узнать, что прокладка дороги в районе Щек невозможна. Наконец они вылезли на террасу. Вот это да!

Все здесь напоминало много раз виденное – округлые, поросшие лесом «шеломы» вдалеке, под ногами обычный курумник – сыпучий камень, ровные, будто оструганные гигантским рубанком площадки у скал. Это было замечательно! Правда, скалы подавляли все вокруг, пугали своим диким видом и массивностью, но дорога-то пойдет у их подножия, по хорошей террасе! Все это казалось чудом. Будто мрачные скалы смилостивились и перед самым приходом изыскателей подвинулись в глубь тайги.

– Нам везет, – повеселев, заметил Кошурников: ему словно теплее стало. – Так что мы можем с трассой с левого берега и не уходить.