Бесприютный - Варгас Фред - Страница 37

Луи вошел в вагон, стряхивая воду, и тяжело опустился на откидное сиденье. Грохот поезда заглушил звучавшие в голове жуткие слова старого Клермона, и минут десять все шло хорошо. Ему пришлось сдержать себя, чтобы не опрокинуть того в кучу стружки. И хорошо, что ворота кладбища оказались закрыты. Сегодня Секатору вряд ли помог бы его сыновний оберег. Луи тяжело вздохнул, взглянул на пассажирку с мокрыми волосами. Потом на рекламный плакат и арабскую поэму IX века, висевшую в конце вагона. Он добросовестно прочел ее от начала до конца и попытался вникнуть в ее темный смысл. В ней говорилось о надежде и разочаровании, что вполне отвечало его настроению. Внезапно он весь напрягся. Откуда взялась арабская поэма в вагоне метро?

Луи пригляделся. Она была аккуратно наклеена на металлическую раму рядом с рекламным объявлением. Там были две строчки из поэмы, ниже стояла фамилия автора и даты его жизни. Еще ниже – буквы РАТП и девиз «Многоцветие рифмы». Ошеломленный Луи перешел из одного вагона в другой. Там висели стихи Превера. Он сменил пять вагонов и насчитал пять разных стихотворений. Дождавшись следующего поезда, он проверил еще пять вагонов. Обнаружились десять новых стихотворений. Он сделал пересадку и проверил вагоны двух поездов подряд. Когда он вышел на Итальянской площади, он насчитал двадцать стихотворений. Арабская поэма повторялась четыре раза, а Превер – три. Оглушенный, он сел на скамью на платформе, оперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Господи, почему он не видел этого раньше? Но он никогда не ездит в метро. Боже мой. В вагонах развешаны стихи, а он этого не знал. Когда начали это делать? Полгода назад? Год? Луи вспомнил упрямое разгоряченное лицо Люсьена. Люсьен был прав. Это вовсе не литературный бред, а вполне вероятная пугающая правда. Все предстало теперь в ином свете. Не убийца нашел поэму, она сама встала на пути безумца, который прочел ее, сидя в вагоне метро, и решил, что она написана специально для него, он прочел ее много раз и увидел в ней знамение, сигнал. Убийце не обязательно было быть знатоком поэзии. Достаточно спуститься в метро, сесть и смотреть. И эти стихи свалились на него, как будто сама судьба посылала ему весточку.

Луи поднялся по лестнице и постучал в окошко кассы.

– Полиция, – сказал он кассиру, показав старое удостоверение. – Мне срочно нужно видеть дежурного по станции, все равно кого.

Юноша смущенно оглядел мокрую одежду Луи, но трехцветная полоса на визитке произвела впечатление. Он открыл стеклянную дверь и впустил Луи внутрь.

– Внизу беспорядки? – спросил он.

– Нет. Вы знаете, когда начали клеить стихи в метро? Это очень важно.

– Стихи?

– Да, в вагонах. «Многоцветие рифмы».

– Ах это…

Юноша наморщил лоб:

– Думаю, уже год или два. Но в чем…

– Речь идет об убийстве. Мне срочно нужно узнать, была ли там одна поэма. Я хочу знать, была ли она вывешена, и если да, то когда. Расклейщики должны знать. У вас есть их телефон?

– Вот здесь. – Юноша открыл металлический шкафчик и вынул ветхую папку.

Луи уселся перед закрытым окошком и стал листать.

– Но сейчас уже никого нет, – робко вмешался юноша.

– Я знаю, – нетерпеливо отмахнулся Луи.

– Если это так срочно…

Луи повернулся к нему:

– Вы можете мне помочь?

– В общем… ну… я могу позвонить Ивану. Это расклейщик афиш. Он их наизусть знает. Может быть, хотя…

– Хорошо, – сказал Луи, – звоните Ивану.

Юноша набрал номер:

– Иван? Это Ги, возьми эту чертову трубку, у меня срочное дело, я звоню со станции!

Ги виновато глянул на Луи, но тут на том конце взяли трубку.

– Иван, у нас тут срочное дело. Насчет одной афиши.

Луи взял трубку.

– Какие именно стихи? – спросил Иван. – Я наверняка помню.

– Вам прочесть?

– Да, так будет лучше.

Теперь Луи смущенно посмотрел на кассира. Он сосредоточился, вспоминая четверостишие, которое накануне читал Луазелю.

– Сейчас, – сказал он в трубку, – вы слушаете? – Да.

Луи набрал воздуха в грудь.

– Во мраке, вдов и безутешен, я бреду, князь Аквитании, чьей Башни больше нет… Вот. Автор некий Жерар де Нерваль, а называется она «El Desdichado». Дальше я не знаю.

– Можете повторить?

Луи повторил.

– Да, – сказал Иван, – такие стихи были, я точно помню.

– Прекрасно, – сказал Луи, сжимая трубку. – Вы не помните, когда именно они были вывешены?

– Кажется, перед самым Рождеством, я тогда еще подумал, что для Рождества они мрачноваты.

– Это точно.

– Но потом они висели много недель. Надо узнать в офисе.

Луи горячо поблагодарил расклейщика афиш. Потом тщетно попытался дозвониться Луазелю.

– Нет, ничего передавать не нужно, я перезвоню, – сказал он дежурному.

Он пожал руку юному Ги и через десять минут уже стучался в дверь Гнилой лачуги. Двери были на засове, никто ему не ответил. Он поставил сумку у дверей и обошел дом вокруг. С другой стороны в большой сад выходили три высоких окна. Марк называл сад «корчевьем», в отличие от «пустоши», потому что травы в нем было мало, а Матиас посадил там три куста картошки. Луи постучал в закрытые ставни и выкрикнул свое имя, чтобы не напугать сторожей Клемана.

– Открываю, – отозвался Вандузлер-старший.

Он встретил Луи в бутылкой вина в руке.

– Здорово, Немец. Мы втроем играем в «четыреста двадцать один».

– Втроем с кем?

– Я, Марта и ее парень.

Луи вошел и увидел Клемана верхом на деревянной скамье, рядом сидела Марта. На столе стояли стаканы и лежали листы бумаги, на которых записывали очки.

– А где остальные? – спросил Луи.

– Евангелисты? Ушли прогуляться.

– Что, все вместе?

– Ничего не знаю, меня это не касается. Играть будешь?

– Нет, выпью кофе, если остался.

– Угощайся, – предложил крестный, снова усаживаясь за игру. – Там в кофейнике, возьми сам.

– Вандуз, – сказал Луи, наливая себе кофе, – вполне вероятно, что Секатор был вторым насильником.

– Чик, – прошептал Клеман.

– И возможно, ему и Русле за это заплатили. Третий соучастник, скорее всего, был заказчиком, он нам пока неизвестен. Он самый опасный. Возможно, это знакомый Секатора.

Вандузлер повернулся к Луи.

– А хуже всего то, что я сделал глупость, – сказал Луи. – Люсьен был прав.

– Вот как, – спокойно отозвался крестный.

– Но я не мог знать, что «El Desdichado» был вывешен в метро и RER в декабре.

– А это важно?

– Это все меняет. Убийца не искал стихи, он наткнулся на них.

– Ясно… – сказал Вандузлер, бросая кости на доску.

– Шестьсот шестьдесят пять, ни больше ни меньше, – сказала Марта.

– Шесть шесть пять, – пропел Клеман.

Луи взглянул на Мартину куклу. Было видно, что ему хорошо в этом доме. Луи его понимал. Кофе здесь был вкуснее, чем в любом другом месте, даже если он был холодный, как теперь. Этот кофе прекрасно успокаивал. Наверное, дело в воде, а может, в самом доме.

– Я пробовал связаться с Луазелем, – сказал он, – но его нет в комиссариате. Нигде нет.

– А зачем он тебе?

– Хочу убедить его установить слежку за улицами. Черт возьми, до завтрашнего вечера ничего сделать не удастся.

– Если тебя это утешит, евангелисты следят за улицами со вчерашнего дня. Сегодня вечером они все трое там. Святой Лука ест цыпленка по-баскски на улице Луны, Святой Марк и Святой Матфей жуют бутерброды на улице Солнца и Золотого Солнца.

Луи молча уставился на старого сыщика, который с улыбкой бросал кости, и на Марту, которая курила сигарку, мельком поглядывая на него. Он несколько раз взъерошил свои черные волосы, все еще мокрые от дождя.

– Три, три, – тихонько напел Клеман.

– Да это бунт на корабле! – заявил Луи, глотнув холодного кофе.

– Люсьен так и сказал, что ему это напоминает тысяча девятьсот семнадцатый год. Они будут ждать Секатора или старого скульптора. Но если, как ты говоришь, это кто-то третий, у них никаких шансов. Полиции придется навестить всех одиноких женщин на этих улицах, чтобы предупредить их. А потом устроить засаду.