Москва – город проклятых (СИ) - Кротков Антон Павлович - Страница 117

Первым делом доктор внимательно заглянул в глаза вновь прибывшим, после чего заверил охрану, что пока не видит явных признаков заражения. Им наконец позволили подняться с колен. У Ольги кровоточило несколько ссадин на лице, её подташнивало, и доктор предложил девушке заглянуть к нему в санчасть.

Пока они разговаривали, Легат получил возможность толком осмотреться. Двор напоминал поле недавнего побоища. Куда не глянь, везде лужи крови на асфальте и стрелянные гильзы, но трупов только три. Возле ворот пылают рыжими погребальными кострами в чёрном керосиновом чаду останки бедолаги водителя и ещё шевелящееся тело таранившей их машину фурии. А вот в третьем мертвеце Стас к своему изумлению признал самого влиятельного заключённого Бутырок — знаменитого «Монаха»! Во всяком случае это было так на момент его отъезда отсюда в экспедицию за оружием. Старый воровской авторитет, фактический теневой хозяин тюрьмы, широко распростёр руки и ноги посреди огромной лужи крови. Даже странно, что столько её вылилось из одного человека. И то странно, что авторитетного «законника» оставили лежать тут, на плацу, на виду у всей тюрьмы. Конечно это не могло быть случайностью. Похоже, за время их отсутствия в Бутырках произошёл серьёзный передел власти. Но что явилось запалом к перевороту? И как вообще такое стало возможным? Ведь демонстративное устранение столь уважаемой в уголовном мире фигуры никому не может сойти с рук, для этого необходимо как минимум решение воровского сходняка самого высокого уровня, а иначе беспредельщика свои же объявят вне закона и приговорят к смерти.

Во дворе появился оперуполномоченный Афанасий Жгутов. Но что за походка у него стала! И что за осанка, прямо генерал, а не младший лейтенант! Сразу видно, кто теперь руководит тюрьмой вместо подполковника Сокольничьего. Жгутов важно шествовал во главе местных старших офицеров и особо важных арестантов, которыми, украсил свою свиту, словно тщеславный царёк. Ближе всех к Жгутову держался похожий на бульдога заместитель начальника тюрьмы майор Рюмин, в середине двора он семенящей угодливой походкой обогнал новое начальство и принялся наводить порядок.

Жгутов поцокал языком, оглядывая покрытое трещинами лобовое стекло стоящего посреди двора грузовика и его помятую боковую дверь. В это время один из охранников направил струю воды из шланга на заляпанное мозгами боковое стекло.

Опер скосил глаза на Легата.

— Поздравляю с возвращением, капитан…Привезли?

— Привёз.

— Я знал, что вы справитесь, — похвалил особист.

— И давно у вас тут стреляют? — в свою очередь поинтересовался Стас.

— С полуночи, — спокойно ответил Жгутов, словно происходящее было в порядке вещей. — Сперва отстреливали прорвавшихся на территорию чужих. Теперь приходиться добивать своих — больных и раненых.

— Нормально…Мудрое решение. И кто же его автор?

— Таков приказ начальника тюрьмы подполковника Сокольничьего: пока у нас нет вакцины от заразы, мы вынуждены перестраховываться.

При этом Жгутов разделял презрение капитана:

— Отвратительно, конечно, а что поделаешь! Я бы предпочёл более гуманную смертельную инъекцию, но у доктора в санчасти такие препараты отсутствуют. Так что пуля теперь — панацея.

Стас слушал угрюмо.

— Знаю, капитан, тебе это не по душе… Привыкнешь. Такое уж у нас тут место — смерть грозит нам и с тыла — от ворья и прочей городской нечисти, и снаружи. Часть уголовников мы уже сами вычистили, пока ты ездил в экспедицию за стволами, а как с остальными быть — решим на днях. Поэтому, как только пройдёшь карантин у доктора, я тебя жду у себя. — Жгутов произнёс это таким тоном, что вопрос о бывшем начальнике тюрьмы как бы отпадал сам собой. Его просто больше не существовало в природе, а что именно с ним произошло — какая в сущности разница.

Коренастый деревенщина важно прошествовал мимо Стаса к административному зданию, словно наполеончик во главе своих маршалов и министров.

Стас озадаченно оглянулся на доктора:

— Что у вас тут произошло?

— Прорыв инфицированных на территорию, — тяжко вздохнул тот. — Нам внезапно отключили электричество. Пока наши электрики разбирались в чём дело и запускали резервные генераторы, полтора десятка бесноватых воспользовались моментом, проникли за стену и устроили кровавый погром. История вышла тёмная. Буквально перед этим будто бы был звонок из городской мэрии нашему начальству, после чего тюрьма оказалась обесточена. Хотя насколько я слышал, мы входим в перечень объектов, которые ни при каких обстоятельствах не могут быть отключены. Непонятно также почему не сработала резервная подстанция. Свора плотоядных, словно ждала этого момента и сразу пошла на штурм. Есть ощущение, что их как-то приманили, что всё было подстроено… Среди погибших и заражённых по странному стечению обстоятельств оказался Монах и семеро наиболее близких к нему воров.

— А где Сокольничий?

Врач неопределённо пожал плечами.

…Подполковник Тимофей Петрович Сокольничий смущённо примостился на краешке стула перед своим же массивным рабочим столом, за которым теперь по-хозяйски восседал Афанасий Жгутов. Сокольничий всегда считал его внешность несолидной для мужчины и вообще держал за неудачника: в таком возрасте всё ещё оставаться младшим лейтенантом! Однако теперь широкое «бабье» лицо оперуполномоченного с мелкими недоразвитыми чертами навевало на старого служаку почтение и трепет. Сокольничий больше не чувствовал себя хозяином в собственном кабинете и даже не помышлял, чтобы возмутиться нахальством подчинённого, развалившимся в его кресле и взгромоздившего ноги на стол, поверх его рабочих бумаг. После того, как со слюной прорвавшегося на территорию заражённого ему в рану на руке мог попасть вирус, Сокольничий в один момент оказался в гораздо более незавидном положении, чем последний тюремный петух. Тимофей Петрович полностью отдавал себе отчёт в том, что в сложившейся критической ситуации его не спасёт ни должность, ни погоны, если это выясниться. Поэтому он не стал обращаться к доктору, а попытался скрыть факт ранения, перевязав прокушенное запястье платком и надев запасной китель вместо запачканного кровью. Но располагающий целой сетью стукачей не только среди зэков, но и тюремного персонала Жгутов конечно всё быстро узнал.

Сокольничий полностью отдавал себе отчёт в том, что его судьба теперь полностью в руках лейтенанта. На простецкой усатой физиономии честного служаки прочно закрепилось выражение вины, хотя в чём он виноват?! Просто ему ужасно не повезло сегодня.

— Так что ты будешь со мной делать, Афоня? — озабоченно спросил начальник тюрьмы, с собачьей преданностью заглядывая в глаза оперуполномоченному.

— А что мне с тобой делать, Тимофей Петрович? — с сочувственной миной пожал плечами Жгутов. — Считай повезло тебе, Тимофей Петрович. Помилование тебе вышло. Заменили расстрел на четвертак. — Опер хохотнул своей грубоватой шутке. — Уверен, что рана твоя неопасная, отлежишься пару деньков в моём кабинете на диване, выспишься; я велю, чтобы тебя там не беспокоили, еду тебе будет приносить мой верный человек. Вот тебе записка, покажешь её человеку, что дожидается за этой дверью, он будет твоим ангелом-хранителем и кормильцем, пока не оклемаешься. — Жгутов по-хозяйски достал из ящика стола лист бумаги и стал быстро писать. — Считай, что повезло тебе со мной, Тимофей Петрович. Можешь идти. И не забудь проставиться за своё второе рождение… как-нибудь потом.

— Ты это серьезно? — не мог поверить Сокольничий, вглядываясь в строчки, выходящие из поскрипывающего по бумаге автоматического пера.

— Серьезнее не бывает. — Жгутов поднялся и протянул подполковнику листок.

Подполковник осторожно, словно боясь обжечься, взял бумагу, пробежал глазами и повлажневшими глазами взглянул в невыразительное лицо лейтенанта.

— Так мне… идти?

— Иди. Да, — подтвердил Жгутов и вдруг вспомнил о чём-то не слишком существенном. — Кстати, Тимофей Петрович, пока будешь отлёживаться, надо назначить кого-то временно исполняющим обязанности начальника следственного изолятора.