А было все так… - Чирков Юрий Иванович - Страница 16

– Планиметрия—до 31 января. Что же, за 20 дней всю планиметрию?

Котляревский спросил:

– Кто будут преподаватели?

Я тихо сказал, что по математике и физике прошу профессора Вангенгейма, по географии профессора Казаринова, а к нему я буду обращаться по вопросам истории. Котляревский дипломатично добавил, что языками прекрасно владеет Ольга Петровна, но Юра не хочет ее беспокоить, и ему надо найти немца, коих здесь предостаточно.

– Я думаю, что товарищи профессора согласятся?

Профессора согласились, но Вангенгейм сказал, что он не допустит такого галопа. Я был в восторге.

На следующий день Вангенгейм спросил, как я представляю себе занятия? Мне казалось, что вначале он будет давать задания по учебникам, а я буду сдавать, предварительно попросив разъяснения по непонятным вопросам. А первое занятие я предполагал провести по геометрии. Я начну с первой теоремы и буду их доказывать, сколько вспомню. Алексей Феодосьевич согласился, и экзамен-инвентаризация начался. «Первая теорема: сумма смежных углов равна 2d», – начал я, рисуя смежные углы… Вангенгейм выдержал только 12 теорем и сказал, что на сегодня хватит.

Казаринов занимался со мной на другой день. Он подготовил немую политическую карту мира и попросил написать названия всех стран и колоний. Я бодро начал писать, расписал всю Европу, Азию, Северную Америку, но в Центральной пропустил Сальвадор и Коста-Рику, а в Южной – Боливию. Очень затруднила меня Африка. Египет, Англо-Египетский Судан, Абиссинию, Марокко, большую итальянскую колонию Ливию и Южно-Африканский Союз я нанес, а дальше поплыл. Пантелеймон Константинович велел нанести тогда цветом: красные – английские, синие – французские колонии, что, в общем, я выполнил довольно верно. Пантелеймон Константинович сверил мою карту с настоящей, удивился большому числу попаданий в цель и пошел показывать карты Вангенгейму.

С этих дней занятия пошли по моему календарному плану, к обоюдному удовольствию учителей и ученика.

Кто же будет преподавать немецкий язык? Я спрашивал многих читателей, но безуспешно. Те, кто работали, к вечеру так уставали, что им было не до занятий. Сторожа, свободные днем, говорили, что не знают, как преподавать. Учебников по иностранным языкам в библиотеке не было. Наконец я попросил католического священника из АССР немцев Поволжья – Каппеса. Он был большим книголюбом и относился ко мне с симпатией. Выслушав мои сетования, Каппес задумался и сказал, что знает удивительного преподавателя, который кроме русского и немецкого владеет итальянским, испанским и английским, а из древних языков – латынью, греческим и еврейским. Он передаст мою просьбу, но он не уверен в положительном ответе.

Любопытство мое было возбуждено. Через день Каппес зашел с таинственным видом и шепнул: «Он согласился с вами поговорить. Придет в восемь часов и скажет, что пришел по моей просьбе». Я едва дождался вечера. Уже с открытия, с шести часов, я всматривался если приходил незнакомый читатель. Когда старые монастырские часы ударили восемь раз, вошел некто невысокий, худощавый, похожий лицом на канцлера Брюнинга, в узких очках в железной оправе. Коротко остриженная седая голова, черное пальто, в руках шапка. Я сразу догадался, что это ОН. Он подошел к барьеру, поздоровался и сказал: «Алоиз Николаевич Каппес просил меня поговорить с вами».

Разговор состоялся в сквере. Было тихо, морозно. На первый вопрос: «Почему вы хотите изучать немецкий?» – я ответил, что хочу изучить несколько языков, но начинаю с немецкого, поскольку его изучал в школе, люблю немецких поэтов, хочу читать их в подлиннике, особенно «Фауст» Гете. Вопрос, чем понравился мне Фауст, был труден, но я попытался объяснить, что искания Фауста, его стремление найти смысл, и цель жизни очень мне понятны. Я тоже ищу, тоже стараюсь познать мир. И мне нравится поэтичность «Фауста». Мой учитель заметил, что перевод Холодковского несколько суховат, холоден. Последний вопрос был: «Чем вы руководствуетесь в своем поведении?» Последние недели я как раз много думал об этом и сразу ответил: «Не делай никому того, чего не хочешь, чтобы другие делали тебе». Мы шли несколько минут молча, затем он сказал: «Мы начнем заниматься с выходного дня. Послезавтра в пять часов я буду в библиотеке. Договоритесь, чтобы заведующий разрешил. Меня зовут Петр Иванович Вайгель, я работаю в рыбпроме сетевязом и там же живу. До свидания».

Котляревский был рад, что я наконец нашел немца, и разрешил заниматься в моем кабинете в нерабочее время. В библиотеке Петра Ивановича знали как читателя, особенно Вангенгейм, который выдавал ему книги почти на всех языках, но более интересного о нем не знали. В формуляре у Петра Ивановича было записано: национальность – немец, образование – высшее, а вот букет был большой: 58, пункты 2, 4, 6, 7, 9, 10, 11, то есть вооруженное восстание, связь с мировой буржуазией, шпионаж, вредительство, диверсии, контрреволюционная агитация и контрреволюционная организация.

На первом же уроке Петр Иванович объявил порядок занятий. Во-первых, ни одного невыполненного урока, во-вторых, на уроках ни одного слова по-русски, в-третьих, темы занятий: грамматика, чтение и учение наизусть стихотворений в объеме сначала до 20—30, затем 30—50 строчек за урок, далее разговорная речь, через урок – диктант. Каждое занятие состоит из трех частей: прием домашнего задания, ознакомление с новым материалом для следующего задания, беседа.

Занятия пошли весьма успешно. Два раза в неделю Петр Иванович приходил в точно назначенное время. Урок длился 1 час 20 минут. Стихи Шиллера запоминались прекрасно. Мы начали с небольших стихотворений и быстро добрались до больших баллад Шиллера «Der Taucner», «Der Ring des Polykrates»[19] и других, включающих 150—300 строчек. Стихи учить необходимо для закрепления знаний, утверждал Петр Иванович. Если сомнение в роде, падеже, ударении или времени, в построении фразы – достаточно вспомнить это слово в контексте стихотворения, и сразу все будет ясно. Впоследствии я часто применял этот способ и с благодарностью вспоминал своего учителя.

Петр Иванович Вайгель был человек выдающийся. Он родился в католической семье немца-колониста в Саратовской губернии. В детстве проявил большие способности, блестяще окончил гимназию в Покровске (ныне Энгельс) и продолжил образование в Геттингенском университете, окончив теологический и филологический факультеты, стал священником, потом окончил в Ватикане специальный миссионерский факультет Грегорианского университета. Был миссионером в юго-западной Африке, затем – в Южной Америке, в Парагвае (где его предшественники организовали когда-то государство) и верховьях Амазонки между Бразилией и Перу. Там его застала мировая война, о которой он узнал почти с годичным опозданием.

В период миссионерской деятельности в Амазонской сельве он много раз погибал, то подстреленный отравленной стрелой, то в опрокинутой крокодилом лодке, то укушенный змеей и т. п. Но он все вынес и пользовался великим уважением у туземцев, обращал их в христианство, лечил и учил, особенно детей. Вернувшись в Рим, он трудился в одной из конгрегации Ватикана, получил сан прелата. В 1930—1931 годах в Ватикан доходили жалобы на притеснение католиков в СССР. Конгрегация по вопросам восточных церквей решила послать прелата Вайгеля обследовать положение католиков в АССР немцев Поволжья. В результате переговоров Петр Иванович получил визу и прибыл в 32-м году на свою родину. Патер – администратор епархии Бауитрог рассказал ему о событиях последних лет. Петр Иванович посетил приходы, ужаснулся разорению ранее процветавших немецких колоний и понял, что его, как очевидца, обратно не выпустят. Он попытался связаться с посольствами. В 1932 году в ночь под рождество он и местные католические священники были арестованы и обвинены во всех грехах, начиная с подготовки вооруженного восстания. В результате Петр Иванович, Каппес и ряд других патеров оказались в Соловках, где вместо миссионерской деятельности прелат вязал сети, подобно апостолу Петру, только не у Тивериадского или Генисаретского озера, а у Белого моря. Из Ватикана ему (по статусу Красного Креста) один раз в два месяца посылали продуктовые посылки.