Дети Спящего Ворона. Книга первая (СИ) - Аэзида Марина - Страница 41

– Я счастлив лицезреть тебя, божественный, – сказал он, затем встал и сделал шаг назад.

– А я рад познакомиться с сыном доблестного каудихо, уверен, он воспитал достойного преемника. Надеюсь, ты будешь таким же верным союзником Империи, как твой отец.

– Так и будет, божественный.

– Каммейра, у тебя замечательный сын! – воскликнул император.

– Да, – отец кивнул, затем прищурился и добавил: – Он будущий я.

В ответ правитель Шахензи растянул губы в улыбке, отчего они стали еще тоньше, кожа на скулах собралась в складки, но взгляд остался холодным, въедливым. Неудивительно: каудихо и император терпеть друг друга не могут, но вынуждены до поры до времени притворяться чуть ли не лучшими друзьями.

Император опустился в кресло, а им указал на широкую скамью неподалеку. Дальше два отца обсуждали грядущую свадьбу, а еще Андио Каммейра рассказал о восстании в Нирском княжестве.

– О, как жаль, что те земли пострадали… – протянул император. – И поселенцев жаль, и ваших погибших воинов. Хвала талмеридам, что подавили мятеж, спасли и княжество, и шахензийский городок. И моя великая благодарность тебе, Виэльди, ты и впрямь достойный сын своего отца, – он глянул на него, склонил голову, затем снова повернулся к каудихо. – Я велю Хашаруту, чтобы направил туда больше воинов.

– О, нет нужды! – отмахнулся каудихо. – Наместник уже все сделал, к тому же мы оставили там отряд талмеридов…

Зачем отец это сказал? В Нирских землях остались талмериды, это правда, но воинов-имперцев Хашарут туда не отправлял – наместник и сам только от каудихо узнал, что восстание было серьезным, причем выяснил подробности, уже находясь на корабле. Любопытно…

Выйдя от императора, Виэльди думал отправиться в предоставленные ему покои, приготовиться к торжеству, которого так не хотелось, но отец остановил.

– Ты ведь еще не видел здешний сад! – сказал он. – Идем, я покажу, там очень красиво.

– Я ви… – начал Виэльди и осекся. Ясно же, отец просто желает о чем-то поговорить так, чтобы их никто не слышал. – Да, конечно, с удовольствием.

Каудихо повел его между деревьев, кустов, статуй и фонтанчиков туда, где сад больше напоминал рощу, а дороги превращались в тропинки. Спустившись по белой лестнице к небольшому пруду, окруженному пожелтелыми кленами, Андио Каммейра остановился. Положил руку Виэльди на плечо, наклонился к его уху и сказал по-талмеридски:

– Тебе нужно уехать завтра же утром.

– Почему такая спешка?

– Потому что наместник, как я понял, тоже медлить не хочет. Я, конечно, всеми силами постараюсь его задержать… Тем более нам с ним лучше вернуться на равнинные земли одновременно – и одновременно явиться к тебе. Я все сделаю, чтобы так и вышло, но вдруг не получится? Он обмолвился, что хочет просить императора, чтобы тот позволил отбыть из столицы раньше, чем закончатся девять дней празднества. А предлогом, скорее всего, должно было послужить это восстание… Теперь не послужит, но вдруг наместник выдумает что-то еще?

Ага, так вот зачем каудихо солгал императору!

– Отец, а ты не думаешь, что твой обман вскроется, как только Хашарут поговорит с правителем?

– Нет. Наместнику я заранее сказал, будто император сильно гневался, что мятеж зашел так далеко. Заодно намекнул, что выгородил его перед божественным. Хашарут изобразил благодарность. Не думаю, что теперь он осмелится оправдывать свой отъезд восстанием. Но он может найти другой повод, вот что меня волнует… Он словно чует, что Адальгар вот-вот от него ускользнет. Поэтому тебе и нужно поторопиться. Возьмешь с собой десяток людей, отправишься в старую столицу, к ли-нессеру Шираю, он посадит вас на первый корабль, отбывающий на равнины. С ним я уже обо всем договорился.

И когда отец все успевает?

– Зачем брать людей, привлекать лишнее внимание, если на той стороне должны быть талмериды? Ты сам говорил, что они станут поджидать меня у порта.

– А ты подумай, – Андио Каммейра постучал пальцем по виску. – Ну?

Виэльди пожал плечами.

– На всякий случай? Вдруг что-то непредвиденное случится?

– Подумай лучше.

– Хм… Будет подозрительно, если я уеду один?

– Разумеется. Так что ты уедешь не один, более того, уедешь открыто, а перед этим попрощаешься с императором и вельможами. А повод простой – ты мой наследник, тебе нужно учиться править самому, обходиться без моих советов: это твое испытание. Время, пока меня нет в Талмериде, подходит лучше всего. Думаю, даже император с этим не поспорит – по крайней мере, на словах. Конечно, моего доверия ты не оправдаешь… но ведь я об этом еще не знаю.

– Я понял. А если и наместник найдет повод убраться отсюда раньше времени? Если у тебя не выйдет его задержать? Как тогда ты сможешь уехать одновременно с ним? Что придумаешь?

Андио Каммейра передернул плечами и поморщился.

– Сам об этом беспокоюсь. Не знаю даже… Может, ты якобы проболтаешься одному из сопровождающих тебя воинов… а он окажется верным мне, покинет тебя, вернется в столицу, доложит о твоей… задумке. Но это лишь мысль. Надо думать еще… Но я придумаю, не сомневайся.

– Не сомневаюсь…

– Идем обратно, – сказал отец. – На сад мы посмотрели. Вот все здесь красиво, жаль, что цветов совсем нет, не то что у нас в степи.

– Совсем нет?

– Ну, в столице они цветут до середины лета, а дальше только в цветочных лавках и найдешь – туда их привозят из южных провинций.

Последние отцовские слова натолкнули Виэльди на мысль подарить Данеске цветы. Холодная сырая Империя так для нее непривычна после жаркой степи! А скоро и зима придет… Пусть хоть цветы напоминают о родных просторах… и о нем, о Виэльди.

Насколько неудачной была эта затея, он понял, лишь когда протянул Данеске алые пионы: в любимых глазах всколыхнулась такая боль, что он почувствовал себя последним мерзавцем.

Уже через день Виэльди был в порту старой столицы. Торговое судно готовилось отплывать на равнинные земли, но садиться на него пока было рано, так что и он, и остальные талмериды бродили по побережью, от скуки наблюдая за бурлящим жизнью побережьем: моряки и рыбаки, торговцы и попрошайки, воры и шлюхи – кого здесь только не было!

Кто-то потянул Виэльди за рукав, и он обернулся. Позади стояла девчонка-оборванка лет десяти, кривила губы и гнусавила:

– Да-а-ай монетку, а я тебе все про тебя расскажу.

– Ну что ты можешь рассказать? – ухмыльнулся Виэльди, однако монетку все же дал.

– Много могу! – она облизала почернелые от грязи пальцы: – Ты с одной свадьбы сразу на другую едешь, вот что я знаю!

Откуда?! Может, совпадение? Сболтнула, что первое в голову пришло, и случайно угадала. Он промолчал, только хмыкнул, а девчонка продолжила:

– Я много чего знаю, – девчонка прищурилась и ткнула в него чумазым пальцем. – Ишка много чего видит, много чего чует. Четыре крови в тебе чую. Одна от матери, две от отцов, а четверта-а-ая… – она хихикнула. – Четвертая самая сильная и самая опасная. Кровь смерти, знаешь? Кровь смерти, кровь смерти! – девчонка запрыгала вокруг него, только успевай поворачиваться, потом махнула рукой, крикнула: – Спасибо за монетку! – и ускакала, скрывшись за спинами людей.

Виэльди помотал головой, пытаясь оправиться от изумления и как-то осознать услышанное: списать болтовню нищенки на обычное попрошайничество было непросто. Откуда-то бродяжка знала и о двух свадьбах, и о крови одной матери и двух отцов в его жилах. Но что же это за «кровь смерти»?

По спине прополз холодок, Виэльди поежился, но отнюдь не из-за сырости и прохлады: это слова девчонки отозвались в душе глубокой тревогой. Да что там тревогой – они по-настоящему испугали! А ведь он никогда не считал себя впечатлительным, тем более пугливым... Да что же за напасть такая?

* * *

Для Джефранки дни слились в один бесконечный, заполненный непроглядной мглой, безнадежностью. Не хватало сил даже на отчаяние – она едва их находила и на то, чтобы просто встать с кровати и одеться. При этом ночами почти не спала, ворочалась с боку на бок, а когда все-таки удавалось ненадолго погрузиться в сон, то скоро вскакивала, испуганная очередным кошмаром. Днем, наоборот, одолевала сонливость. Есть не хотелось, Джефранка с трудом заставляла себя хоть что-то проглотить, и то лишь потому, что Лакор смотрел с беспокойством, видя ее исхудалое лицо, а Руниса начинала причитать.