Дети Спящего Ворона. Книга первая (СИ) - Аэзида Марина - Страница 36

То есть подойти. Посмотреть в глаза. Коснуться руки, отдавая повод. Сказать что-нибудь вежливое, ничего не значащее. Улыбнуться.

Тысячи бездн, ну как же так?! Ну зачем именно Дикий оказался рин-каудихо? Это все усложнит... уже усложнило: теперь не удастся притворяться дурачком, нужно выдумать что-то другое. А что будет потом, когда придется сдерживать талмеридов? Ведь рано или поздно этот день наступит, скрытая вражда между Империей и степняками не может длиться вечно, она перейдет в открытую, это лишь вопрос времени. Союз-брак для обеих сторон только отсрочка, чтобы собраться с силами, все это понимают. Чувства же, такие как дружба, благодарность станут в грядущей борьбе помехой, не дадут мыслить здраво и предпринимать смелые (или коварные, или жестокие) шаги.

Например, даже если представится такая возможность, Ашезир уже не сумеет лишить каудихо наследника, даже чужими руками не сумеет. По крайней мере, пока. А потом... видно будет: мало ли друзей становились смертельными врагами? Глядишь, Дикий первым покажет зубы, и тогда совесть Ашезира будет чиста...

Он выбрал великолепного буланого жеребца и подвел его к Виэльди. Так, теперь посмотреть в глаза, не отвернуться и не выдать смятения...

– Достославный рин-каудихо, окажи честь и прими этого коня. Я знаю, что по великим просторам Талмериды скачут куда более великие кони, они быстрее ветра и отважнее волков. Нашим лошадям до них...

Виэльди усмехнулся и тихо, почти шепотом сказал:

– Надо же. Я и не догадывался, что ты – сын императора.

Дикий не поддержал игру, и Ашезир растерялся, сердце замерло от волнения. Теперь вести витиевато-вежливую речь и дальше невозможно – это будет не только глупо, но и до неприличия трусливо.

Он улыбнулся бывшему приятелю и спасителю и пробормотал:

– Так ведь и я не догадывался, что ты – сын каудихо...

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом на лице Виэльди отчего-то промелькнуло смущение, и он сказал:

– Моя сестра... Данеска. Она мне дорога. Не обижай ее, даже если она будет... неласкова. Она ничего не видела, кроме родной степи, ей понадобится время, чтобы привыкнуть. К тебе, к Империи, к здешним нравам...

– Конечно, я понимаю... И в мыслях не было ее обижать.

Виэльди кивнул, снова улыбнулся и наконец вскочил в седло.

Скоро процессия потянулась ко дворцу, где мать-императрица уже поджидала гостей и будущую невестку.

Подразумевалось, что за день талмериды отдохнут после долгого пути, смоют с себя соль моря и пота, согреются возле жарко натопленных каминов, а вечером, на закате, каудихо с детьми и приближенными воинами явится на пир. Потому торжество приготовили сильно заранее, зато сейчас можно было ни о чем не беспокоиться.

В назначенный час столы уже ломились от яств: запеченные гуси соседствовали с жареными молочными поросятами и сочной олениной, яблоки и сдобные булки лежали в ажурных соломенных корзинках, а в серебряных кувшинах плескалось вино. Музыканты и танцовщицы стояли вдоль стен, готовые по первому требованию ударить по струнам арфы или закружиться в танце.

Андио Каммейру Ашезир усадил по правую руку от себя, по левую же сидела матушка, а рядом с ней – Виэльди: бывшему другу лучше поменьше слышать, что и как Ашезир станет говорить его отцу.

Поразмыслив, он решил, что вместо глупости можно изобразить восхищение воинственностью и смелостью талмеридов, бескрайностью их степей, красотой тамошних дев и самим каудихо. Заодно можно невзначай намекнуть, что вместо своего отца он хотел бы иметь такого, как Андио Каммейра. Главное, сделать это осторожно, а потом разыграть смущение и начать оправдываться, объяснять, будто не то имел в виду, иначе каудихо воспримет все не как наивную восторженность, а как лицемерие и хитрость – и будет прав.

Жаль, будущая жена на пир не явилась – она якобы измотана морской болезнью, – а то можно было бы бросать на нее взгляды, полные обожания. Впрочем, это он успеет сделать завтра...

Но как бы с обычных вежливых речей перейти на нужный разговор?

Каудихо, сам того не подозревая, помог ему:

– Не обижайся на мою дочь, принц. Она почти всю дорогу не спала из-за качки и сейчас просто не способна подняться с ложа.

– О, мне кажется, твоей дочери я все прощу! Конечно, я наслышан о красоте талмеридок, но никогда не думал, что они настолько... – он отвел глаза, будто смутился, затем продолжил: – В этих пасмурных землях, среди серых домов и бледных людей она кажется самим воплощением тепла и солнца. Как, впрочем, и все вы... Хотел бы я побывать в Талмериде, – Ашезир вздохнул и уставился вдаль как можно более мечтательным взглядом. Потом встряхнулся и спросил: – Я же смогу как-нибудь приехать? Заодно ты свою дочь повидаешь.

– Конечно... – протянул каудихо и прищурился: Ашезиру показалось, что с недоверием. – Я буду только рад, как и она.

– Честно говоря, я хочу приехать еще и для того, чтобы повидать Виэльди... – Андио Каммейра промолчал, лишь вопросительно приподнял брови, и Ашезир с готовностью пояснил: – Мы с ним, как выяснилось, знакомы. Более того – он был мне другом. Там, в горном лагере, он сначала спас меня, а потом все время помогал. Никто не был ко мне так добр, как он, никто. Даже от родного отца я до сих пор вижу и слышу одни... – Ашезир осекся, а через миг быстро и немного сбивчиво заговорил: – То есть отец все делает правильно, воспитывая меня в строгости, за это я очень его люблю и уважаю. Ведь как еще воспитывать будущего правителя?

– Строгость не бывает лишней, – согласился Каммейра, но его мысли, кажется, блуждали где-то далеко. – Я не знал, что ты, принц, был в горном лагере...

– Да, это держалось в тайне.

– Почему же?

Замечательно, что он задал этот вопрос!

– Божественный сказал: либо из тебя там сделают настоящего воина, либо ты там умрешь. В общем, он предоставил меня воле великого Гшарха и моей собственной удаче. Если бы я вдруг умер, отец не хотел, чтобы подданные узнали, как именно и где.

Что ж, в разговоре с Каммейрой Ашезир уже дважды не солгал: иногда правда полезнее лжи.

* * *

Виэльди еле дождался окончания пира: приходилось постоянно поддерживать разговор то с императрицей, то с Хашарутом, а в это время Рыжик-Ашезир что-то говорил каудихо – неплохо бы узнать, что именно. Сам Виэльди весь сегодняшний день проспал, а вечером едва успел перекинуться с отцом парой слов.

Наконец настал вожделенный миг: Андио Каммейра поднял прощальный кубок, поблагодарил императрицу и принца за восхитительный пир и, сославшись на поздний час, удалился. Виэльди выждал недолгое время, затем тоже отправился в покои, которые они с каудихо делили на двоих: отец сам на этом настоял и, наверное, неспроста.

Быстрей бы расспросить его обо всем – и самому рассказать то, что нужно.

Каудихо уже переоделся ко сну, но еще не спал, а сидел на высокой кровати с резной спинкой и рассеянным движением начищал кинжал.

– Вот и ты, – сказал он, вскинув взгляд на Виэльди. – Хорошо, что тебя не пришлось долго ждать. А то я, честно говоря, уже засыпаю, – в подтверждение своих слов он широко зевнул и потянулся.

– Что ты думаешь об Ашезире? – спросил Виэльди.

– Тс-с! – отец приложил палец к губам, но сам ответил громко: – Достойный человек. Думаю, Данеске будет с ним хорошо.

Он встал с кровати и, накинув на плечи плащ, двинулся к двери, ведущей на террасу, затем открыл ее и вышел. Виэльди последовал за ним.

Снаружи накрапывал дождь – интересно, он вообще прекращался? Звезды и луна скрывались за тучами, и только размытые пятна сигнальных костров виднелись на далеких портовых башнях.

– Тут холодно, – сказал Андио Каммейра и поежился, – зато говорить можно спокойно. Это же бывшая столица и бывший дворец императоров, а значит, в стенах полно слуховых отверстий. Может, в наших покоях их и нет, или возле отверстий никого нет, но рисковать не стоит. Так что ты хотел узнать?