У «Волчьего логова»
(Документальная повесть) - Калиничев Станислав Сергеевич - Страница 48

Поэтому Гриша внимательно следил за этим общим любимцем отряда, настойчиво учил его тяжелому и опасному делу разведчика.

Часто по утрам Вася бродил вокруг лагеря, навещал свою белочку, которую кормил с рук, собирал ромашки, колокольчики, кукушкины черевички, посылал букеты партизанской матери Лидии Леонтьевне. Однажды, проводив связных Таню Джуринскую и Олю Коцюбинскую, партизаны возвращались в отряд.

Гриша остановился, поджидая, пока его догонит Вася. А тот, как журавль, переступал через папоротник, легко нагибался и рвал огромные, голубые, как небо, колокольчики. Увидав, что Гриша придержал шаг, ожидая его, выпрямился и, спрятав за спину букет, подошел.

— Я вот что хотел сказать, Вася… Девчата приходили затем, чтобы мы забрали в лес двух человек. Они сейчас прячутся у Коцюбинских.

— Кого?

— Митю Малого из Калиновки, сына Марфы Давыдовны. Он после тюрьмы у деда скрывался, а теперь уже невмоготу стало, в Германию угнать могут… Вот. И еще одну девушку из вашей Медведки. Она уже повестку получила, а твоя сестра привела ее к Коцюбинским.

— Кто эта девушка? — спросил Василь.

— Не знаю, — пожал плечами Гриша. — Кажется, ее зовут Ганя.

Вася покраснел, опустил глаза. Ганя из Медведки, из его боевой пятерки… Он любил ее, любил давно, хоть так и не осмелился сказать ей об этом.

— А кто пойдет за ними? — волнуясь, спросил он у Гриши.

— Не знаю. Кажется, Довгань уже кого-то послал.

— Можно я до утра посижу в секрете? У просеки. Буду сидеть, и все. А вдруг понадоблюсь тем… которые возвращаться будут.

— Хорошо, — разрешил Гриша. — Только я утром приду тебя проведать… А может быть, и ночью. Если заскучаю.

На следующее утро, едва рассвело, Гриша направился проведать его. Проходя едва заметной, но хорошо знакомой ему тропкой, Гуменчук встретил вдруг незнакомого человека.

— Руки вверх!

Человек, одетый в невообразимые лохмотья, вскинул руки, покачнулся и упал. Гриша подошел вплотную и, опустив карабин, как можно спокойнее сказал:

— Ну, вставай, не бойся…

Упираясь черными, трясущимися пальцами в землю, человек встал, и партизан увидал, что у него заросшее щетиной лицо, беззубый рот, а сквозь лохмотья просвечивает тело. Возраст его даже приблизительно нельзя было определить.

— Кто ты? — спросил Гриша. — Что тут делаешь?

— Я Фроим, — ответил незнакомец срывающимся голосом. — Так меня звали. Меня расстреляли фашисты, но я вылез из ямы. А вся моя семья осталась в яме. Старый отец. Пятеро детей. Их всех убили. Я вылез из ямы, но лучше бы меня совсем убили…

Гриша вернулся в лагерь вместе с Фроимом. Партизаны накормили его, переодели, потом сожгли старые лохмотья. Когда Фроим разделся, это был высохший, как мумия, старик. Лишь через несколько дней хлопцы узнали, что «деду» Фроиму всего лишь около сорока лет. Но для партизан он так и остался дедом. Он попросил определить его конюхом на партизанскую конюшню.

Пока кормили и брили деда Фроима, возвратились партизаны, которые ходили в Павловку за Митей Малым и Ганей. У Мити тут было много знакомых. Целый год бегал он связным между подпольными группами разных сел. Он еще немного прихрамывал — побаливали пятки после допросов.

Ганя была стройной, красивой девушкой с очень пышной и длинной, ниже пояса, косой. Гриша провел ее к партизанской кухне, познакомил с партизанской матерью. Почти все новички начинали свое знакомство с базой отряда отсюда. Лидия Леонтьевна, потеряв троих сыновей и мужа, теперь всю свою материнскую любовь и заботу отдавала молодежи.

Забегая вперед, скажем, что Лидия Леонтьевна пронесла эту любовь через всю жизнь. И сейчас каждый год 10 февраля, в день выхода первой группы комсомольцев из Павловки в лес, когда бывшие партизаны отряда имени Ленина собираются возле своей первой землянки, почетное место за дружеским столом у костра принадлежит Лидии Леонтьевне. Из какой бы республики ни приехали бывшие бойцы отряда, первый визит — к партизанской матери.

В тот день, когда Ганя впервые увидала ее, Лидия Леонтьевна ласково заглянула девушке в глаза и, как у маленькой, спросила:

— Проголодалась? Вот возьми блинчик.

— Нет, спасибо. Можно напиться?

Девушка зачерпнула кружкой воды, отпила немного.

— Ганя, тебя к командиру, — подбежал, запыхавшись, Василь.

Взглянув на парня, она вспыхнула румянцем и, глядя себе под ноги, осторожно обошла его. А Вася красивый, отчаянный разведчик, покраснел, как помидор, и растерянно топтался на месте. Потом быстро схватил кружку, которую только что оставила Ганя, и одним залпом допил остатки воды.

Они еще не говорили слов любви, они боялись выдать свои чувства друг другу, хотя невольно выдавали их всем, кто видел их рядом. Выпало молодым полюбить в то грозное, военное время. Многим их сверстникам приходилось вот так, прячась, вздыхать, скрывая свои чувства, чтобы в случае смерти не причинить любимому или любимой мучений и боли. Ведь на каждом шагу партизан подстерегала смерть. Вася оберегал тайну своей любви, надеясь на лучшие времена.

На следующую ночь Василь вместе с группой разведчиков отправился на очередную боевую операцию в село Ксаверовку. Подпольщики сообщали, что там расположен небольшой гарнизон гитлеровцев, которые охраняют прямой кабель Берлин — Винница.

Ночью партизаны пришли в Ксаверовку и залегли неподалеку от здания школы, в которой теперь фашисты устроили свою казарму.

Из засады было хорошо видно, чем занимаются солдаты. Доносился здоровый хохот. Потом они учились ходить в атаку, ползали, бегали, протыкали штыками мешки с соломой.

Как только стемнело, Гуменчук подал команду, и разведчики подошли к школе. Только в одной комнате и в коридоре был свет. Заглянув в окно, которое выходило в садик, партизаны через дыры в светомаскировочной бумаге увидали двух солдат, играющих в карты.

Оставив тут Игоря и Середовича с гранатами наготове, Гриша и Василь обошли казарму. У входа стоял часовой. Гуменчук приказал Василю проползти немного по двору, залечь и прикрыть его огнем в случае надобности. Сам же он встал во весь рост и пошел на часового.

Тот заметил Гришу уже шагах в десяти от себя и торопливо дернул винтовку с плеча… Но большего не успел. Не поднимая руки, Гриша выстрелил в него из пистолета. И тут же внутри помещения взорвалась граната, которую бросил в окно Игорь.

Гриша кинулся к двери, но в ту же секунду свет в коридоре погас. Значит, там кто-то ожидал его… Рывком бросился к порогу и прижался спиной к кирпичной стене рядом с дверью. Идти внутрь он уже не осмелился. И тут увидал, что Василь вскочил и бежит через двор. А навстречу ему со стороны сельской улицы — гитлеровец. Свет фонаря едва достигал туда, и Гуменчук только увидел, как слились две тени, рухнули и покатились по земле. Стрелять уже нельзя было. Он подбежал, когда Вася вытирал о чужой мундир свою финку.

И тут поднялась пальба в селе. Из помещения школы кто-то стрелял через дверь. Хлопцы подхватили две винтовки — часового и убитого Васей гитлеровца, и бросились в кукурузу.

Все обошлось благополучно. Собрались в лесу, немного отдохнули… Стали думать, куда идти. В расположение отряда до утра им не добраться. А окрестный лес завтра с утра будут прочесывать. Это они знали наверняка.

Решили идти к Мизяковским хуторам. На рассвете миновали их и, перейдя дорогу, залегли в конопле, чтобы пересидеть там до вечера.

Солнце уже поднялось высоко, когда Крижавчанин, который стоял на посту, заметил на дороге жандармов. Они вели какого-то оборванного, избитого и обессиленного человека. Он загребал босыми ногами пыль, еле плелся. Конвоиры подгоняли его прикладами винтовок.

Василь разбудил товарищей.

— Смотрите, наверно, схватили кого-то из местных подпольщиков, — сказал он.

Середович взял винтовку, вопрошающе взглянул на Гришу и, не встретив возражения, прицелился. Он был хорошим стрелком, почти таким, как Игорь…

Раздался выстрел. Один из конвоиров упал, а другой и тот, которого они вели, бросились бежать в разные стороны. Тогда на дорогу выскочил Крижавчанин. Он быстро догнал гитлеровца и почти в упор выстрелил.