У «Волчьего логова»
(Документальная повесть) - Калиничев Станислав Сергеевич - Страница 35

Официально эти несколько десятков изб посреди леса назывались Перелеском. В нем жили старообрядцы из России, которые поселились тут с незапамятных времен. Местные жители называли этот поселок Русским хутором. Тамошние мужики носили бороды, говорили «окая», даже избы ставили по-своему. На одном из таких подворий в трудный для партизан момент их и обогрели и накормили. С тех пор хата Михаила Васильевича Молостова стала для народных мстителей и надежной явкой, а его семья — партизанской. Он сам, и жена, и дочь, и сын были связными, снабженцами, проводниками. Со временем они совсем перебрались в отряд.

Разыскав с помощью дяди Миши партизан, друзья узнали, что Павловский лес прочесывали каратели. Бойцам отряда еле удалось оторваться от преследователей. Их перевез на лодке через Буг Петр Лукашевич. Лед только что сошел, и Лукашевич на неустойчивой лодчонке больше десяти раз пересек Буг в оба конца.

Вскоре после возвращения Довганя и прихода Гриши бойцы отряда подвели итог своей партизанской деятельности. Результаты оказались неутешительными. Погибли Петро Волынец, Иван Томчук, Каленик Васильевич, Михаил Каверин, арестованы несколько надежных разведчиков из «шули». Большие потери понесло подполье.

— Фашисты разгромили пять подпольных групп, с которыми я лично имел связь, — с горечью говорил Мессарош. — А партизаны без подполья, что дерево без корня…

— Что же нам делать? — спросил Довгань. — Покинуть леса? Это будет шаг назад. Я на это не согласен.

— Тогда возвращусь я, — предложил Мессарош. — Ты командуй тут, как и без меня до сих пор командовал, а я буду создавать широкое подполье.

— Вам в Калиновке, даже в Калиновском районе нельзя показываться. Сразу схватят, — зашумели партизаны.

— Но мы должны возродить подполье, наладить надежную связь между отрядом и окрестными селами, вести пропаганду среди населения…

Григорий предложил Мессарошу пойти в Козинецкую подпольную организацию, которую он, Гуменчук, сам создал и которая имела неплохую базу. Вячеслав Николаевич согласился. Гриша написал письмо козинецким подпольщикам и отдал его Мессарошу. Николай Сидоренко подделал на его имя аусвайс. Все партизаны толпой провожали Вячеслава Николаевича до самой опушки. Тепло попрощавшись, возвратились в лагерь.

ГРОМАДА И БЛОКАДА

В начале апреля в отряд пришли подпольщики из Брусленова — Георгий Павлович, Демид Головащенко и Алексей Ващук, которые сообщили, что в селе Майдан-Бобрик, которое стоит в лесу, находится отделение лагеря для военнопленных, так называемая рабочая команда. Пленных содержат в двух больших бараках за колючей проволокой. Фашистский офицер живет в центре села, еще два гитлеровца квартируют в одной хате на окраине. Все остальные охранники — в специальном помещении при лагере.

Начальника охраны даже сами немцы, даже более высокие чином, когда случается им приехать, называют бароном Вилли и очень заискивают перед ним. Говорят, что этот барон из какого-то баснословно богатого и древнего тевтонского рода. Хотя жители села знают его как бабника и пьяницу.

Партизаны решили уничтожить охрану, забрать оружие и освободить военнопленных. План был простой: Петро Довгань и Оля Слободянюк заходят вечером в хату, где живет фашистский офицер, и представляются как муж и жена, которые ищут богатое село, где можно наняться и хорошо заработать. Если барон Вилли дома, то никаких объяснений не нужно. Выстрелом в упор Петро его убивает — это и служит сигналом для нападения на других. Если же офицера нет дома, они просятся переночевать и ждут его. Если им отказывают, задерживаются как можно дольше и, выйдя из дому, остаются где-нибудь поблизости в засаде, ожидая его возвращения. Но первым надо убить офицера. В этом половина успеха операции.

В ночь на 7 апреля в направлении Майдан-Бобрика вышли во главе с Довганем Оля Слободянюк, Григорий Гуменчук, Николай Сидоренко, Игорь и Андрей Коцюбинские, Петр Лукашевич, Иван Глуханюк, Сережа Волынец, Петр Возный, Леня Толстихин, Владик Муржинский и другие. В течение дня отдыхали в лесу неподалеку от Майдан-Бобрика, а с наступлением первых сумерек вошли в село.

На околице, чтобы следить за дорогой, ведущей в село, оставили Сергея Волынца. Он должен был дать сигнал, если вдруг к немцам будет идти подкрепление.

Партизаны незаметно пробрались в село, заняли свои позиции. Чтобы в случае опасности подстраховать Олю с Петром, Гриша и Игорь залегли возле перекрестка улиц. У Гриши — десятизарядная винтовка СВТ, у Игоря — кавалерийский карабин. Им хорошо было видно двор, в который направились командир и Оля.

Вдруг во дворе, за которым следили партизаны, появились какие-то люди. Это из хаты вышли офицер и солдат с овчаркой на поводке. Они о чем-то поговорили, и офицер возвратился в помещение, а солдат с собакой вышел за ворота и направился куда-то по улице.

Петру и Оле поворачивать было поздно. Проводив глазами удаляющегося солдата, они поднялись на порог и вошли в сени. По обе стороны сеней — двери. Довгань наугад открыл те, которые вели в комнату направо. На низенькой табуретке сидела хозяйка и ощипывала курицу.

— Добрый вечер, тетя, — сказала Оля. — Нельзя ли у вас переночевать?

— Ой, что вы, детки! Идите отсюда, пока целы. Немцы у нас стоят. Немцы, — шепотом и расширив от страха глаза, сообщила хозяйка, — в горнице двое сидят, а третий — Ганс — за водкой пошел к себе домой.

— Неуже… — не успел раскрыть рот Петро, как за его спиной раскрылась дверь и на пороге вырос офицер.

— Кто такие? — спросил он по-немецки.

— Та ось шляфен[13] попросились на айн нахт[14], — путая русские, украинские и немецкие слова, пояснила хозяйка.

— Ком, — сказал фашист и кивнул головой, указывая на дверь.

Петру и Оле ничего не оставалось делать, как зайти в горницу. Там было накурено, стоял плотный запах добротного самогона. За столом сидел ефрейтор. Китель расстегнут, лысина мокрая, в руках гитара.

— Документ? — вяло спросил офицер.

Петро достал документ.

Офицер с презрением смотрел на «гостей». Вот, мол, куда-то идут, о чем-то заботятся, а все чувства этих варваров, их стремления мелки и нищенски. Дикари да и только! Ну что стоит их жизнь?

Ленивым жестом взял он засаленные справки. Они были в полном порядке. Ему лень было думать, разбираться в одиссее этих русских бродяг. Но и отпускать их так с миром он не решался.

— Садитесь, — вдруг приказал он.

Петро сел на краешек лавки, чувствуя в кармане пальто холодную тяжесть немецкого парабеллума.

Офицер что-то доедал, обсасывая какую-то кость, и не обращал на них внимания. А время шло. Петро не знал, как быть. Кто-то мог случайно наскочить на партизан, сидящих в засаде, — и все пропало. Надо было действовать. Он уже собрался было незаметно сунуть руку в карман, чтобы вытащить пистолет, но, случайно взглянув в окно, замер: возле хаты, опираясь на воротца, стояли три полицая, вооруженные винтовками. Их головы и плечи выхватывал из тьмы свет, что падал из окон хаты.

Стрелять? Но ведь врагов теперь пятеро! Двух фашистов еще можно успеть уничтожить, а полицаи? Но и дожидаться, пока вернется третий гитлеровец, который к тому же с собакой, тоже нельзя.

Когда разрабатывали план операции, Гриша говорил, что от квартиры офицера и до хаты, где живут два других гитлеровца, метров пятьсот-семьсот. Значит, третий может возвратиться минут через пятнадцать. Время еще есть…

И вдруг где-то в селе послышались выстрелы. Барон Вилли и ефрейтор вскочили как ужаленные.

— Вставай! — крикнул офицер Петру, вынимая пистолет. — Марш! — показал на двери.

Все вышли на улицу. Полицаи получили приказ бежать туда, где стреляли. Оба гитлеровца, подталкивая впереди себя Петра и Ольгу, направились к перекрестку.

— Стреляй, ну стреляй! — шепчет Оля.

— Как? Немцы-то за спиной.