Жар сумрачной стали - Кук Глен Чарльз - Страница 18

У Вейдера было три сына: Тэд, Том и Тай. Из Кантарда вернулись двое – Том и Тай, но Том оставил на войне свой разум.

Богатые мы или бедные, у всех у нас есть нечто общее. Все мы, так или иначе, были в Кантарде. И все кого-то потеряли. И никто из тех, кто уцелел, не остался прежним.

Но ведь война закончилась. Карента победила. Пресловутые рудники Кантарда теперь принадлежат чародеям, нашим истинным правителям. Карента – могущественнейшая в мире держава. Нам следует гордиться собой.

В этом месяце, впервые за годы жизни трех поколений, не было рекрутского набора.

Мы победили. И потому наш мир распадается на глазах.

Какое счастье, что мы не потерпели поражение!

Казалось, до двери не меньше мили. Стук моих каблуков эхом отражался от стен. В доме, судя по всему, уже начались приготовления к празднеству: во всяком случае, холл лишился всего того, что его обычно загромождало, – ковров, мебели, портретов воображаемых праотцов, старинных доспехов, мечей и пик, а также прочего добра, которое в ненастный день с такой легкостью превращается в оружие…

У двери никого не было: если Макс и страдал паранойей, она явно не успела зайти далеко. Надо бы намекнуть, что неплохо исправить это упущение. Я взобрался по ступеням и остановился перевести дух.

Потом вышел на крыльцо и обозрел окрестности. Безлюдно, как в пустыне. От солнца остался крохотный краешек на западе.

– Если и впрямь решил обгадиться, давай, не тяни, ты, бурдюк с крыльями.

Попугай издал негодующее «Аргх!», затем вдруг заявил:

– Я вызывал тебя наружу. Надо поговорить.

Покойник! Ну конечно! Я знал, что рано или поздно до этого дойдет: недаром он настаивал, чтобы я повсюду таскался с этим доморощенным стервятником. Теперь я и шагу не могу ступить тайком от него. Ни дать ни взять бдительная мамаша.

– Птичка, тебе кранты, – прорычал я. – Слыхала? Кранты!

– Что?

– Это я сам с собой беседую. О чем говорить будем?

– Немедленно возвращайся домой. У нас гости, с которыми справиться можешь только ты.

– Порадовал… – Интересно, что сие означает? Уточнять я не стал – Покойник все равно бы не ответил. Сослался бы на то, что объяснять слишком долго и что нежное попугайское горлышко, мол, разорвется с натуги. Разорвется оно, как же! У этой пташки глотка луженая, в ней ни словечка не застрянет. – Имена назовешь?

– Нет. Поторопись.

Когда-нибудь я задушу их обоих. Одного – за повадки, другого – за вредность.

Ладно, поторопимся. Я выбрал прямой путь. Как не замедлило выясниться, выбор был опрометчивым.

Гранд-авеню от самого порта до Квартала Грез была забита демонстрантами, ратовавшими, естественно, за права человека. В большинстве своем улицу заполняли личности моложе моего. Казалось невероятным, что они собрались здесь в таком количестве, вместо того чтобы рассеяться по сотням мелких городишек, хуторов и ферм. С другой стороны, ненависть к не-людям – болезнь застарелая. Славное прошлое Каренты пестрит кровопролитными войнами. И сегодня многим людям постарше вашего покорного слуги, обремененным семьями и доходными местами, нетерпимость свойственна ничуть не меньше, чем безусым юнцам, не имеющим в этой жизни никаких перспектив.

Короче говоря, я вляпался по самые уши. Шесть сотен парней из «Клича» маршировали по Гранд-авеню, практикуясь на ходу в умении обращаться с оружием; правда, им достало ума вооружиться не настоящими мечами и пиками, а деревянными. Все были в форме, у всех щиты, почти у всех на головах легкие кожаные шлемы. Они истово верили в свое предназначение, и раж, воспламененный недавней войной, в них не остыл до сих пор. Да, ночка будет еще та – особенно если какого-нибудь гения с Холма посетит светлая мысль послать на разгон демонстрантов войска.

Солдаты против солдат, пускай бывших. И кто знает, чья возьмет?

Я стоял, выжидая удобного момента, чтобы перебежать улицу и не подвернуться при этом под ноги какому-нибудь кретину. Если только ты не полный осел, то не станешь связываться с тем, у кого под рукой сотня лучших друзей.

А вот и проходик открылся! Заодно с десятком-другим столь же аполитичных типов я рванул через улицу.

– Эй, Гаррет! Погоди!

Я узнал этот голос. Вот незадача! Может, успею удрать?

21

– Гаррет! – вновь гаркнула что было мочи моя подружка Торнада – чистопородная деревенская девица ростом не ниже моего, вполне симпатичная, но бросившая мужа и детей ради того, чтобы попытать судьбу в городе. – Остановись! Кому говорят, стоять!

– Стой! – крикнул мне в ухо Попка-Дурак. Привыкший подчиняться приказам, я замер. Застыли как вкопанные и несколько человек поблизости – должно быть, от изумления: не всякий день встретишь говорящую птицу.

– Мистер, а ваша птичка и вправду говорит? – спросила меня девчушка лет пяти, с золотистыми локонами и громадными невинно-голубыми глазищами. Будь она постарше лет на пятнадцать, я бы не раздумывая назначил ей свидание, а так… Вдобавок у ее отца был вид, внушавший известные опасения.

– Угу. Но только когда сама захочет.

– Аргх! Привет, красотка! Славная малютка!

– Похоже, ты ему понравилась.

И тут попугай углядел Торнаду.

– Аргх! Держите меня, держите! Какие буфера у этой телки!

Природа и впрямь не поскупилась на Торнаду, но это еще не повод орать на всю улицу. Я стиснул попугаю горло, пока он не ляпнул что-нибудь этакое, из-за чего меня четвертуют на месте.

– Я тоже люблю тебя, пташка, – проворковала Торнада. На отца с дочерью она не обратила ни малейшего внимания. Папаша смерил мою подружку взглядом – и поволок дочку прочь, подальше «от этих нехороших людей». – Ты куда это чапаешь, Гаррет?

– Да вот, собирался улицу перейти, пока ее снова не перекрыли эти обормоты. А что?

– Он просто уносил ноги, – сообщил кто-то за моей спиной. – Хотел от тебя удрать.

– Плоскомордый! – воскликнул я, оборачиваясь. Мой давний приятель Плоскомордый Тарп – человек-гора, с лицом которого слишком часто проделывали косметические операции. Он радостно ухмыльнулся. Зубов у него осталось немного, да и те выглядели преотвратно.

Между собой Торнада и Плоскомордый, можно сказать, вполне ладили – что отнюдь не мешало им периодически вступать в перепалки и осыпать друг друга оскорблениями. Это были мои друзья, на которых я всегда мог положиться. По крайней мере на Плоскомордого; с Торнадой сложнее – учуяв запах денег, она запросто могла вильнуть хвостом.

– О! Торнада, любовь моя! Привет, Плоскомордый! Как поживаете? Со мной все в порядке, спасибо. Приятно было повидаться. Извините, мне пора бежать.

– Мы побежим с тобой, – заявила Торнада.

– Зачем?

– Потому что нас нанял твой напарник. Попросил, чтоб мы поменяли тебе пеленки, – у самого-то силенок не хватает.

– Точно, – поддержал Торнаду Плоскомордый. – Он решил, что на тебя кто-то всерьез рассердился.

– Интересно, с какой стати?

– Вот уж действительно, – пробурчала Торнада. – С твоим умением обходиться с людьми…

– Притормози, Торнада. Кто бы говорил насчет обхождения. Вспомни, как ты чуть не зарезала бедную повитуху, требуя с нее ответ – это ты беременна или тебя просто пучит.

Торнада усмехнулась.

Папаша с дочкой успел благополучно перейти на другую сторону улицы и теперь поспешно удалялся, игнорируя просьбы малютки еще послушать, как птичка говорит.

Молодцы из «Клича» затянули песню, перемежая ее громогласными здравицами, потом принялись маршировать на месте. Мостовая сотрясалась от топота. Хуже того, у них, оказывается, был и оркестр.

Терпеть не могу военные оркестры. И патриотические марши, если уж на то пошло.

В армии меня научили подмечать все хоть сколько-нибудь важное. Со временем я так в этом насобачился, что стал одним из лучших наблюдателей в элитном подразделении, где каждый первый был гением. Это умение помогло мне уцелеть. И никогда в жизни, ни прежде, ни теперь, у меня не возникало ни малейшего желания стать безымянной частичкой безмозглой толпы, за которую думает некто (кому и водяных лошадок-то пасти не доверишь).